Из правой двери появилась Ильинская. Она слышала последние слова
Маши. Ильинская сказала:
- Извините, что вмешиваюсь, но плебс книг не читает.
Миша сложил руки на груди, сказал:
- В общем, это так. Зачем плебсу читать книги?
Следом за Ильинской вошли Александр Сергеевич и Алексей.
- О чем витийствуем? - спросил Александр Сергеевич.
Ильинская с улыбкой взглянула на него, сказала:
- О плебсе.
- Тема, достойная подробного рассмотрения, - сказал Александр Сер-
геевич и протянул Ильинской еловую шишку. - Посмотрите, какая краси-
вая!
Ильинская взяла шишку, стала ее рассматривать, нюхать.
- Как выразительно пахнет смолой, лесом и даже Новым годом!
- А ведь в этой шишке закодировано несколько жизней, - сказал Алек-
сандр Сергеевич. - Жаль, что елки не читают книг и относятся к плебсу!
Вся природа относится к низколобому плебсу!
Маша подошла к нему и, глядя в лицо, с некоторым раздражением ска-
зала:
- Вы этим хотите укорить меня, но я не обижаюсь. Я не обижаюсь! Ва-
ше время прошло! Вам не дано проникнуть в запредельность моей словес-
ной вязи!
- А я и не собираюсь проникать, - отшутился Александр Сергеевич. -
Мне Чехова достаточно: "Дуплет в угол... Круазе в середину..."
Из левой двери появились Абдуллаев с Соловьевым. У Соловьева в ру-
ках был пухлый скоросшиватель с квартальной отчетностью.
- Налоги режут без ножа! - фыркнул Соловьев.
- Загоняйте все в производство, - сказал Абдуллаев. - Прибыль пока-
жите самую минимальную.
- Все плохо! - воскликнул Соловьев. - Государство грабительскими
способами хочет сколотить бюджет. Но это у него не получается. Никто
не хочет отдавать девяносто процентов честно заработанных средств на
всех этих бывших коммунистов, номенклатуру.
- И это говорит бывший коммунист?! - усмехнулся Миша.
- Все мы - бывшие, - сказала Ильинская.
- А я - будущая! - из чувства противоречия сказала Маша.
- Бог в помощь, - сказал Александр Сергеевич.
Алексей вышел к рампе, нагнулся, взял балалайку, заиграл и запел:
Строем движется единым Большевистской рати мощь. Лётом сталинским,
орлиным Всё ведет нас мудрый вождь...
Миша подошел к Александру Сергеевичу, спросил:
- Вы читали Пруста?
- Кто это?
- Понятно, - сказал Миша.
- А мы чай будем пить? - спросила Ильинская.
- Да, я распорядился, - сказал Абдуллаев. - На террасе.
- Сегодня хорошая погода, - сказала Ильинская и села на скамейку.
- Я бы об этом сказала иначе, - начала Маша. - Примерно так: возды-
хать о воздушном воздухе воздушных замков, парить, не падая духом, в
розовых, розовых, розовых лепестках утренней зари, в умысле намерения
постичь непостижимое из ничего, поскольку из наличного и обычного ни-
когда не вычитать розовой, розовой, розовой истины зари!
- Вы прелестны, очаровательны! - с чувством сказал Абдуллаев. - И
чем непонятнее вы говорите, тем вы прекраснее!
- Я бы все это запретил, - сказал Соловьев.
Алексей тренькнул струнами балалайки и сказал:
- Ну что вы, господин Соловьев! Зачем запрещать человечеству разм-
ножаться? Нам нравится песня соловья? Нравится! А он от половозрелости
поет! Так и молодежь. Она во все века пела без смысла. Ну, вот, посу-
дите, я сейчас сыграю на этом отеческом инструменте хорошо знакомую
вам мелодию...
Играет "Не корите меня, не браните".
- Что эта мелодия выражает? Да ровным счетом ничего.
- Мелодия многое выражает, - заметила Ильинская.
- Слово дано для слова, а мелодия дана для мелодии, - вполне опре-
деленно выразился Соловьев.
Маша села на скамейку рядом с Ильинской, сказала:
- И пространство мое широко, оно распахнуто шире широкого.
- Маша права, - сказал Миша.
- В чем? - спросил Соловьев.
- В том, что наше пространство шире широкого.
- Мне Чехова достаточно: "От трех бортов в середину..." - сказал
Александр Сергеевич.
- Мы будем пить чай? - спросила Ильинская.
- Необлагаемая часть прибыли могла бы пойти на развитие искусства,
но этой части нет, - сказал Абдуллаев.
- Все обложили! - прошипел Соловьев. - Эта армия меня сведет с ума.
У соседа ночью забрали сына. Наряд милиции приехал! Сволочи! Крепост-
ное право, да и только!
Алексей еще раз тренькнул струнами, сказал:
- В развитии общества нет никакой логики. Все происходит стихийно.
А этот Маркс - просто дурак!
- Смело! - сказал Абдуллаев. - Раньше бы вас за эти слова...
- Эти слова в кремлевке я слышал каждый день, - сказал Алексей, -
да еще вперемешку с матом! Вот тебе и незаменимые правители коммуниз-
ма!
- Можно мне бросить стихотворную реплику? - спросила Маша.
- Бросай, - разрешил Миша.
Маша вышла на авансцену, свет погас, луч прожектора выхватил из
темноты ее лицо.
Когда, с бичом в руке над дышлом наклонен, Он держит на вожжах по-
лет четверки дикий, - Знай, варвар, в этот миг он, гордый и великий,
Стократ искуснее, чем сам Автомедон...
- Вы чэдная! Очаровательная! - воскликнул Абдуллаев, и на его смуг-
лом кавказском лице с тонкой ниткой усов отразился восторг.
- Можно и мне бросить стихотворную реплику? - спросил Александр
Сергеевич.
Откуда-то с небес мощно прозвучало божественно-режиссерское:
- Валяйте!
В свете прожектора старый актер бархатным голосом прочитал:
Веселое время!.. Ордынка... Таганка... Страна отдыхала, как пьяный
шахтер, И голубь садился на вывеску банка, И был безмятежен имперский
шатер. И мир, подустав от всемирных пожарищ, Смеялся и розы воскресные
стриг, И вместо привычного слова "товарищ" Тебя окликали: "Здорово,
старик!" И пух тополиный, не зная причала, Парил, застревая в пустой
кобуре, И пеньем заморской сирены звучало: Фиеста... коррида...
крупье... кабаре...
А что еще надо для нищей свободы? - Бутылка вина, разговор до ут-
ра... И помнятся шестидесятые годы - Железной страны золотая пора.
- Как это хорошо, Александр Сергеевич! - сказала с придыханием Иль-
инская. - Какие были годы!
- Было время! - сказал Александр Сергеевич.
- Были люди! - сказал Алексей.
- Не знаю, не знаю, - сказала Маша. - Эти шестидесятники просто ны-
тики какие-то! Шли прямо на предмет, забыв об искусстве. Да, Борхеса
среди вас не было.
- Но и Борхес для компании Гоголя и Чехова, думаю, маловат, - ска-
зала Ильинская.
- Вы читали Борхеса? - спросил Миша.
- Просматривала.
- Пойдемте пить чай, - сказал Абдуллаев.
Медленно, под звуки виолончели, опустился занавес. Актеры вышли на
улицу покурить. В парке пели птицы. Было по-июньски светло. У забора
еще тлели угли от шашлыка. Миша как бы впервые посмотрел на высокую
ель и заметил на кончиках ветвей светло-зеленые молодые наросты. Выше,
над елью, было небо, синее, с белыми облаками. Когда долго смотришь на
небо, то голова начинает кружиться. Миша опустил голову и посмотрел в
даль липовой аллеи, ведущей к новому дому Абдуллаева. А в дом идти не
хотелось, так хорошо было на улице.
Между первым и вторым действием прошло два года. Поднялся занавес
под взвизги скрипки. На сцене - одна из комнат в доме Абдуллаева. На
кровати лежит сильно исхудавший Соловьев. Возле него сидит старый ар-
тист Александр Сергеевич.
- Полегчает, - сказал Александр Сергеевич.
- Не умирать же в пятьдесят лет! - шутливо, но тихо, с одышкой,
сказал Соловьев.
Помолчали.
- Надо было раньше Алексею показаться, - сказал Соловьев.
- У тебя сразу шишка на спине выросла?
- Год назад почувствовал вдруг - растет и болит. Начал вспоминать.
Вспомнил, что зимой, у гастронома, поскользнулся и упал на спину. Уда-
рился.
- Пройдет, - сказал Александр Сергеевич, хотя не верил в то, что
говорил.
- Вспоминаю свое счастливое детство, - еще тише прежнего сказал Со-
ловьев. - Я ведь деревенский, родился в Воронежской области. Деревня
наша замечательная была. Босиком по траве бегал. Кнут сам себе плел,
был подпаском. Хорошо. Молоко из-под коровы пил. Зачем мы в Москву
приехали? Не понимаю. Учиться, учиться! В Москву, в Москву! Оглядыва-
ясь назад, вижу, что все куда-то провалилось... Шампанского бы те-
перь...
Соловьев затих. Александр Сергеевич в испуге встал. Свет погас. По-
тянула свою волынку виолончель. Когда свет зажегся - на скамейке в
парке сидела Ильинская с книгой в руках.
Александр Сергеевич с Алексеем подошли к ней.
- Соловьев умер, - сказал Александр Сергеевич.
Ильинская уронила книгу на колени, вскрикнула.
- А Абдуллаева все нет, - сказал Алексей. - Поехал за Машей.
Через полчаса к дому подъехала "скорая". Санитары вынесли тело Со-
ловьева на носилках, погрузили в машину и повезли в морг.
Перед гробом Соловьева в зале прощания стояли: Абдуллаев, Миша, Ма-
ша, Ильинская, Александр Сергеевич, Алексей, родственники, бывшие сос-
луживцы из НИИ.
- Кому теперь ругать жизнь? - вздохнул Александр Сергеевич.
- Некому, - сказала Ильинская и пошла по липовой аллее к дому.
На застекленной террасе с видом на реку играли в карты Абдуллаев,
Алексей, Миша и Маша.
- Надоело играть, - сказала Маша, отбрасывая карты. - Да и статью
мне надо заканчивать.
Маша работала уже год у Абдуллаева, в его газете, главным редакто-
ром.
- Я и не думала прежде, что мне так будет нравиться работать в га-
зете. Ведь вот что удивительно: слова для меня приобрели другое значе-
ние. Каждое слово на вес золота.
- Например? - спросил Миша.
- Да вот - первая полоса. На ней должно быть не менее шести матери-
алов, чтобы глаз бежал у читателя, было что посмотреть. А я должна
этот глаз каким-то приемом остановить. Я сигналю: "Анатолий Чубайс ре-
шил, что чековая приватизация увенчалась полным успехом". Крупно так
это, черным, то есть полужирным шрифтом. И все! Понимаешь? Это целое
искусство! Я понимаю, Миша, что ты меня можешь назвать изменницей, но
книжка моих рассказов, выпущенная два с лишним года назад тиражом в
тысячу экземпляров, до сих пор не распродана. И все в той книжке -
детский лепет. Эти, извини, сопли в сахаре: "Розовые, розовые, розовые
лепестки утренней зари..." А тут в номер: "Американская финансовая
группа 20-20 рассматривает возможности инвестиций в России". Понима-
ешь?
Бывший врач кремлевки Алексей, хромая, вышел к рампе с балалайкой,
пропел:
Долго в цепях нас держали, Долго нас голод томил. Черные дни мино-
вали, Час искупленья пробил...
- Почему ты не ходишь в черном? - спросил Миша. - Тебе очень был к
лицу черный цвет. Твои короткие, ершистые черные волосы, черные бро-
ви...
- У меня есть черное вечернее платье. Когда-нибудь увидишь.
- Маша, ты прекрасна, изумительна, великолепна! - сказал Абдуллаев.
- С тобою мы завоюем не только Россию, но и весь мир!
Миша вышел на авансцену и проговорил в зал:
- Вороны способны к сложным формам поведения.
На террасе была плетеная мебель. Кресла-качалки, стулья, круглый
стол - все сплетено из белых прутьев хорошего дерева.
Александр Сергеевич сидел в кресле-качалке. Миша сел возле артиста
на стул. Миша спросил:
- Вы прочитали мой последний рассказ?
- Да. С удовольствием. Вы в архивах работали?
- Нет. Но о многом из эпохи Грозного вычитал в книгах.
- Сильный и страшный рассказ! - воскликнул Александр Сергеевич. -
Как там у вас живых баграми заталкивают под лед в Новгороде! А пьяный
царь девок щупает. Очень сильно! Вы взяли прекрасный сюжет из русской
истории. Так и нужно. Обязательно художественное произведение должно
выражать серьезную, большую мысль. Как говорил Чехов, только то прек-
расно, что серьезно. Продолжайте писать, вы талантливый человек!
Миша от смущения покраснел.
- Пора и обедать, наверное, - сказал Алексей.
- Я распорядился, - сказал Абдуллаев. - Через полчаса все будет го-
тово.
- Какой чудесный вид с террасы на реку! - со вздохом умиления ска-
зала Ильинская. - Живу здесь два года и никак не привыкну к этой кра-
соте. Такое впечатление, что паришь над рекой!
- Красиво, - согласился Алексей.
- Очень красиво! - усилил оценку Александр Сергеевич.
Свет на сцене медленно погас, затем луч прожектора выхватил из тьмы
восторженное лицо Маши.
- В заголовки новостей субботнего номера! - начала она и продолжи-
ла: - Банкиры России не склонны преувеличивать проблему оттока капита-
лов на Запад. АО "Пермские моторы" получило заказ на изготовление дви-
гателей для правительственного авиаотряда. Конфликт Вила Мирзаянова с
генпрокуратурой и контрразведкой завершился победой ученого.
Дали общий свет. Александр Сергеевич беседовал с Мишей.
- Вот некоторые субъекты говорят, что раньше было лучше, жизнь была
спокойнее, - сказал Александр Сергеевич. - Но это не так, и вы это
здорово показали. Культурный прогресс человечества идет очень медлен-
но. Мы живем в лучшее время, по сравнению с прошлыми временами, хотя
дикости еще много, но значительно меньше, чем прежде. И вы пишете луч-
ше, чем прежде... Тогда вы плели, как вон Маша, - кивнул Александр
Сергеевич в ее сторону, - непроницаемую словесную ткань, и только. Хо-
тя тканью то плетение назвать нельзя. Ткань - вещественна и имеет свое
предназначение, а то было нечто... бессмысленное. Когда нечего ска-
зать, я думаю, когда пуста душа, то начинается плетение, объемы, гла-
вы, как роман на голову, вместо снега! Мертвые слова, фанерное искусс-
тво. А у слов есть душа! Вот в чем дело. Эту душу слов нужно почувс-
твовать и познакомить слово со словом. А это могут делать единицы.
Ильинская, сидевшая рядом с Алексеем, шепотом спросила у него:
- Как вы думаете, Маша живет с Абдуллаевым?
- Разумеется, - прошептал Алексей.
- А как же Миша?
- Миша ее никогда не любил. Он прежде видел в ней коллегу по худо-
жественной прозе, а теперь... Инерция знакомств, работы. Абдуллаев те-
перь ему платит тысячу долларов.
- Пойдемте обедать, - сказал Абдуллаев.
Свет погас. Прожектор выхватил крупно руки Маши. Алексей из темноты
бодро запел:
Пройдут года, настанут дни такие, Когда советский трудовой народ
Вот эти руки, руки молодые, Руками золотыми назовет.
1 2 3 4 5