– Он нам звонит каждый день.
Она врала.
– Он никогда не берет отпуск?
– Берет. Но в этом году у нас чрезвычайные обстоятельства.
Она замолчала. Вернер наклонился к ней. Иоланда заметила на шее швейцарца очень тонкую цепочку с медальоном. Вернер окинул взглядом этот изящный стан, эти стройные ноги, эти утонченные ступни с ногтями, покрытыми лаком цвета рубина. Сколько горького изящества. Провоцирующей сдержанности. Скрытых призывов. «Этот тип женщин, вероятно, расцветает в наслаждении и потрясает. Как ее заполучить?»
Затем мимо них прошла молодая женщина с выразительными бедрами. Заметив интерес в глазах доктора Вернера, она замешкалась. Сделала вид, что потеряла одну из своих сандалий. Они обменялись взглядами. Вернер поднялся и бросился вдогонку за женщиной, которая задержалась недалеко от них, обозревая пейзаж. Вторая половина дня была приятной.
На следующий день Иоланда зацепила доктора.
– Здравствуйте! Вчера вы исчезли…
– Здравствуйте, – ответил он. – Да. Это точно…
Я исчез.
Он улыбался как чревоугодник.
– Женщины прекрасны в этой стране. Не все читают толстые книги, как вы. Сколько усилий! – сказал он.
– Простите?
– Вы прилагаете столько усилий, чтобы держаться на расстоянии. Сколько труда…
Она воскликнула:
– Вы меня пугаете. Я никогда не знаю, говорите вы серьезно или шутите… Я не принадлежу к светскому кругу. У меня нет образования. Мой отец был коммерсантом, мать работала с ним. Затем была война. Я вышла замуж очень молодой и родила дочь.
– Это все? – спросил он.
Лоранс сидела на спине молодого верзилы, на запястье которого широкая цепочка выглядела как наручник.
Иоланда ответила:
– Почти. – И добавила: – Я так счастлива. Моя дочь проводит весело время. Это нормально для ее возраста. Сегодня она раскрыла красный зонт, который купила в лавке гостиницы. Ее лицо было залито розовым светом.
– Дети, – сказал Вернер, – не имеют значения. Я не приверженец многодетной семьи. Это лотерея. Кому достанется счастливый номер… Дети уходят… Только супруги берутся в расчет, когда хочется действительно пришвартоваться.
– Пришвартоваться?
– Бросить якорь.
– Вы убеждены, что брак – полезное дело, – сказала Иоланда.
– Лучше позже…
Прошло еще два дня, Вернер должен был вернуться в Берн.
– А если вам остаться ненадолго? Еще на какое-то время… – спросила Иоланда, удивляясь своей смелости.
– Мне бы очень хотелось, но я должен приступить к работе. У нас не столь продолжительные каникулы, как у французов.
Он решился на последнюю попытку:
– Приходите в бар сегодня вечером. Это будет наш прощальный вечер. К девяти часам. Согласны? Затем я отведу вас в кабаре.
– В кабаре?
– Потанцуем.
– Но я умею танцевать только медленные танцы.
– Мы будем танцевать медленные танцы.
– Да…
Она только что согласилась на первое свидание. Ощутила приятное волнение.
– Я поддаюсь искушению.
Ей нравилось это слово. Она им упивалась. В ее жизни это был интересный момент, эскиз падения в приятный мрак.
– Доктор Вернер?
– Да…
Он был в восторге оттого, что она перехватила инициативу в разговоре.
– Что это, ваш медальон?
– Святой Христофор, – сказал он. – Я езжу на машине как сумасшедший, моя мать пытается оберегать меня.
Для нее было странно, что швейцарец водит машину как сумасшедший.
– Я полагала, что в вашей стране…
Ему не хотелось раздражаться на глупость. Он оборвал.
– В моей стране все делается быстро. Во всех областях.
Она представила себя рядом с Вернером в открытой машине с обветренным лицом. «Быстрее, быстрее», – повторяла она. Она вздохнула.
– Я рада провести вечер с вами. Так у него появилась надежда.
– В вас есть что-то восхитительное от мадам Бовари. Без трагического конца… Только не паникуйте…
Осмелев первый раз в жизни, она попала впросак.
– Помню. Видела «Мадам Бовари» по телевидению. Это была женщина, которая покупала много тканей в кредит, у нее был славный муж Аптекарь… Вы считаете, что я похожа на эту женщину? Почему?
Столь наивное невежество вызвало у Вернера раздражение. Затем он расслабился. Было невозможно сердиться до такой степени из-за пустяка. Какое это имеет значение, есть у нее образование или нет. Он ее хотел.
Иоланда волновалась. Она пыталась понять, что она могла сказать невпопад. К счастью, он улыбнулся.
– Поедем со мной в Берн, – выпалил он. – Бросьте вашего мужа, как он вас бросает. Мы могли бы жить вместе и хорошо развлекаться.
Это было настолько нагло, что она приняла все за шутку.
– Насмешник, – сказала она. – Какой вздор. Жить с вами, – повторила она.
– Но без вашей дочери. Я ее не приму.
Она затаилась, ей не нравилось, когда критиковали ее чадо.
– Моя дочь – очень хороший человечек.
– Неужели? – спросил он. – Тем лучше для вас.
Он поднялся:
– Итак, до встречи вечером… А пока я вам желаю…
И он произнес что-то на швейцарском немецком диалекте.
– Ах, как это красиво, – сказала она очарованно. – Повторите, пожалуйста.
– Что?
– То, что вы только что сказали…
– Вы первая иностранка, которой понравился этот язык.
Во второй половине дня Иоланда купила в модном магазине шелковые брюки и легкомысленную тунику. Она также выбрала клипсы в виде двух колец розового и сиреневого цвета из плетеного металла.
В девять часов они встретились в баре гостиницы. Вернер предложил ей водки, настоянной на горных травах.
– Попробуйте… Это швейцарская водка. Во рту Иоланды обожгло.
– Мне нравится, – сказала она, слегка наклонив голову вправо. – Мне нравится.
Он произнес вполголоса:
– Тебе будет очень хорошо.
Это чудесное «ты» заставило ее вздрогнуть.
– Расскажи мне, о чем ты мечтаешь, – сказал Вернер.
– Не надо ко мне обращаться на «ты».
– Разве я осмелюсь вам противиться? – воскликну он, – Итак, ваш фантазм, мадам.
– Я не могу его придумать. Знаю, что некоторые говорят об этом, об этих образах. Но у меня нет никакого представления об этом.
Он упивался ее словами.
– Я рискую влюбиться в вас. Скажите еще, что вы не читаете гороскопов, и я вас похищаю…
– Гороскопы? Нет, они меня не интересуют. Всегда одно и то же. Одни и те же события предсказываются многим людям в одно и то же время. Я не думаю, что это возможно.
Он чувствовал себя все более счастливым.
– Сколько мужчин?
– Я не понимаю.
– Было в вашей жизни.
– Я вам сказала, что я замужем.
– Допустим, но раньше…
– Мой муж – единственный мужчина в моей жизни.
– Вы его любите?
– Да.
– Почему вы его любите? В чем его достоинство?
– Он умнее меня. С ним интересно.
«К счастью, для бедняги», – возликовал в душе Вернер, который пытался зацепиться за действительность.
– Мы были счастливы до того момента…
– Какого?
– Какого?
– До того, как?
– Он встретил особу без зазрения совести.
– И тогда…
– Мне не хочется говорить б этом.
– Вы очень красивая женщина, – сказал он. – И я буду любить вас сегодня вечером.
Она не знала, что ей надо ответить, как себя вести. Таинственная сила раскачивала ее, словно она находилась в гамаке. Она видела опрокинутое небо. Она представляла себя в объятиях Жака Вернера. Она смотрела на него. Это был ее первый флирт, единственный флирт за все ее существование. До чего же приятно быть женщиной, ощущать свои духи. Он взял ее за руку.
– Иоланда?
– Вы меня пугаете… Я не знаю, что должна делать.
Они направились к вращающейся двери. Их ждала свобода с запахом жасмина. Как белый дьявол, выскочивший из шкатулки, Лоранс вышла из лифта с заплаканным лицом, растрепанными волосами, в ночной рубашке. Мегера в миниатюре.
– Мама, – завопила она. – Не уходи. У меня болит ухо. Я не хочу оставаться одна.
«Ухо? Надо было предусмотреть это, – сказал про себя доктор. – Какая отвратительная девчонка. Она симулирует отит».
– Тебе больно, дорогая? Иоланда прижала ее к себе.
– У нее болит…
– Мы дадим таблетку аспирина вашей дочери, и ей станет лучше…
– Я не останусь одна без мамы вечером, – кричала она. – Мне очень больно.
– Моя прелесть, мое сокровище, когда у тебя разболелось ухо?
Она извивалась, указывая на свое левое ухо.
– Здесь… Здесь… Очень больно. Это началось после ужина. Когда ты ушла…
– Иоланда, – вмешался доктор Вернер. – Она ломает комедию.
– Нет, – воскликнула Лоранс. – У меня правда болит.
– В четырнадцать лет так выть, – сказал Вернер с отвращением. – Вы ведете себя как трехлетний ребенок.
– Можно страдать от боли и в четырнадцать лет, – заметила Иоланда, не вникая в суть происходящего.
– Мама, поднимись в мою комнату. Ты мне нужна.
– Я ей нужна, – сказала Иоланда.
Жертва приняла сторону палача. Лоранс с вызовом посмотрела на доктора. Они понимали друг друга. Главное действие происходило над головой Иоланды. С глубокой грустью красивая, высокая, стройная, розово-голубая, утонченная Иоланда рассталась с Жаком Вернером. В тот же вечер взбешенный доктор встретил в ночном ресторане в красно-желто-сиреневых бликах немку с откровенной улыбкой.
– Вы подобны стихии, – сказал он, обнимая ее за талию и подводя к танцевальной площадке.
– Ich liebe… – сказала она.
– Was liebst du?
– Жизнь…
Он провел бурную ночь, восхитительно дикую в наступлении, восхитительно замедленную в подробностях, с женщиной, над которой ему хотелось бы властвовать. Он не любил дрессировщиц. Он доконал ее наслаждением и оставил.
На следующее утро он снова увидел Иоланду. Она была сдержанна, счастливая оттого, что удержалась от опрометчивого шага. В тот же вечер она тщательно сложила свой шелковый наряд, сунула его в пакет из магазина.
– Хотите кофе? – спросила она.
– Нет.
– Я вам буду писать, – продолжала Иоланда. – Если вы этого хотите.
Вернер пробормотал неубедительно.
– Хорошая мысль. Пишите.
«Что за глупая женщина». Он вспомнил блондинку, с которой провел ночь, эту машину, занимающуюся любовью, облаченную в белизну: «Я специально не загораю», – сказала она. Вернер рассеянно поглощал свой завтрак.
– Еще рогалик… Последний… Хотите?
– Вам хочется накормить меня во что бы то ни стало…
– Нет… Я… Я вам предлагаю…
– Вам хорошо спалось? – спросил он. – Ваше очаровательное дитя успокоилось?
– Ей стало лучше поздно ночью, – сказала она с грустью.
Лоранс ела молча. Иоланде казалось, что ее лишили чего-то дорогого. У нее ловко похитили будущее воспоминание. Ее дочь поедала бутерброд за бутербродом, один кусок хлеба за другим. Куда подевались боли, которые были накануне? Доктор поднялся.
– Очень рад был познакомиться с вами. Иоланда тоже встала.
– Я вас провожу.
– Я с тобой, – вмешалась Лоранс.
– Ты останешься здесь, – воскликнула Иоланда.
– Значит, вы можете отцепляться от своего поводка? – произнес доктор Вернер. – Увы, слишком поздно.
– Я вас провожу, – повторила она.
Они вошли в вестибюль гостиницы. Он взял теннисную ракетку и чемодан из груды багажа, выставленного в центре вестибюля. Пожал ей руку, затем протянул визитную карточку.
– На всякий случай, возьмите… Если однажды вы приедете в Берн…
– Сожалею о вчерашнем, – сказала она.
– Не важно.
Она смотрела, как удаляется мини-автобус. На прощание он помахал рукой.
Первую ночь вне дома Лоранс провела в пятнадцать лет. Она вернулась к семи часам утра следующего дня с насупленным лицом, застывшим взглядом. И накинулась на мать:
– Полюбуйся на меня. Наконец я хорошо развлеклась.
– Ты хочешь есть, Лоранс?
Святая мать, мать-жертва, мать-мученица, мать, которую следовало отправить на свалку, ее сердце все еще продолжало тревожиться за свое чадо.
– Есть? Какой прок от тебя, мама? Меня кормить. Спасибо. Я не голодна.
Она отсутствовала все чаще, возвращалась только для того, чтобы переодеться, помыться и взять немного денег из кошелька, оставленного на столе в кухне. Иоланда наблюдала за ней с ужасом. Неужели она породила врага? Некое озлобленное, враждебное и попросту жестокое существо, ее дочь.
– Мы могли бы стать, по крайней мере, подругами, нет?
«Подругами»? Но как-то раз она похлопала мать по плечу и прокричала: «Мама, очнись, папа и я, мы делаем из тебя посмешище».
– Слишком жестоко, – сказала Иоланда. – Я чувствую слишком много жестокости. Что я вам сделала?
– Вот именно. Ничего. Ты не сделала ничего.
Лоранс норовила содрать с нее шкуру. К своему удивлению, она обнаружила свою власть над матерью.
Однажды ночью она обнаглела до того, что привела домой одного из своих приятелей. Они расположились на кухне, пили молоко и разговаривали. Иоланда не посмела шевельнуться. Она слышала, как они шептались и смеялись. Бесстыдство Лоранс пугало ее.
Что касалось Жоржа, то он возвращался к ней время от времени, считая себя ее пожизненным пленником. Безобидным замечанием он на самом деле чуть не обидел Иоланду. Это началось как игра. Лоранс только-только освободилась от матери.
– Ты слишком вспыльчив, – повторяла Иоланда с влажным компрессом на шее.
– Вспыльчив? Я хочу расстаться законно, – сказал Жорж. – Советую тебе не сопротивляться.
Она согласилась на разрыв отношений и раздельное проживание. Иоланда понимала, что по истечении трех лет, даже если она не согласится, Жорж сумеет освободиться. Однако он никогда в дальнейшем не воспользовался этой возможностью. То, что он был женатым, уберегало его от других ошибок. Иоланда становилась его щитом.
Добившись судебного решения на раздельное проживание, он поместил Иоланду и Лоранс в квартиру, которая требовала меньших расходов по содержанию. Весьма невзрачная. На шестом этаже без лифта.
– После войны, – рассказывал он дочери, – американцы тратили целое состояние, чтобы приобрести квартиры такого рода. Это считалось роскошью.
Он оплачивал безропотно учебу Лоранс. Способная и упорная, она коллекционировала дипломы. Всегда лучшая по английскому языку, благодаря неоднократным поездкам в Лондон, она мечтала об Америке. «Я тебя умоляю, – сказала она отцу, – сделай так, чтобы я могла прожить два года в Нью-Йорке».
– Два года? Это долго, – ответил он. – Но ты разузнай все. Подсчитай. Скажешь мне, сколько денег тебе понадобится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34