когда она пропускаетъ службу, дворцовый префектъ очевъ сурово грозитъ ей тюрьмой и она не заставляетъ повторять ей это. Когда она играетъ при Дворе, то получаетъ такое же вознагражденіе, какъ и ея товарки, не болыпе; утверждаютъ, что когда она позволила себе однажды попроситъ у Бонапарта его портретъ, то онъ далъ ей двойной наполеондоръ: «Вотъ, – сказалъ онъ, – говорятъ, что я здесь похожъ».Денегъ онъ, несомненно, даетъ ей. Пометка: «Выдано Е. В. Императору», часто повторяется въ счетахъ шкатулки противъ суммъ, колеблющихся отъ 10 до 20.000 франковъ, но ничто не указываетъ на то, кому они предназначались. Единственный разъ, 16 августа 1807 г., помечено имя Жоржъ въ связи съ подаркомъ въ 10.000 франковь. Но за три года до этого она прекратила свои визиты въ Тюильери; это былъ, несомненно, подарокъ въ память св. Наполеона.Къ тому же, меньше чемъ черезъ годъ, 11 мая 1808 г., Жоржъ тайкомъ покинула Парижъ въ обществе Дюпора, танцора изъ Оперы, который, боясь быть арестованнымъ у заставы, переоделся женщиной. Несмотря на договоръ съ Французскимъ Театромъ, тайкомъ отъ кредиторовъ, она уезжаетъ въ Россію къ своему любовнику, который, какъ говорятъ, обещалъ жениться на ней. Это – Бенкендорфъ, братъ графини Ливенъ, пріехавшій въ Парижъ въ свите посланника Толстого; онъ былъ отозванъ обратно и предполагалъ представить петербуржцамъ я. главнымъ образомъ, Императору Александру, свою любовницу.Здесь ведется целая интрига, съ целью отбить царя у г-жи Нарышкиной, толкнувъ его на связь съ актрисой – связь мимолетную, отъ которой его без труда можно будетъ вернуть потомъ къ царствующей императрице. Жоржъ ничего, конечно, не знаетъ обо всехъ этихъ прекрасныхъ проектахъ; въ письмахъ къ матери она распространяется о прелестяхъ своего «добраго Бенкендорфа», подписывается (августъ 1808 г.) Жоржъ-Бежендорфъ. Она была представлена Императору Александру, который посылаетъ ей великолепную, усеянную алмазами, пряжку для пояса, вызываетъ ее въ Петергофъ, но вторично уже не требуетъ ее туда. Великій же князь, – который на представленіи Федры сказалъ– «Ваша m-llе Жоржъ въ своей области не стоитъ того, чего стоитъ въ своей – моя парадная лошадь», – приходилъ къ ней каждый день и «любитъ ее, какъ сестру». Такъ говоритъ она.Онъ не ограничился этимъ. Дворъ и городъ также не были обделены; но это – не то, чего добивались, завлекая ее въ Россію не то, что разрешилъ Наиолеонъ, когда ему разсказали о заговоре. Темъ не менее, когда после 1812 г. она вздумала вернуться во Францію и примчалась въ Дрезденъ, чтобы присоединиться къ наиболее выдающимся артистамъ, вызваннымъ туда во время перемирія, то Наполеонъ приказалъ не только включить ее снова въ число сосьетеровъ, но и зачесть ей, какъ годы службы, шесть летъ отсутствія. Ея товарищи никогда не могли простить ей этото.Во время Ста Дней она велела доложить Императору, что желаетъ передать ему бумаги, сильно компрометирующія герцога д'Орантскаго. Наполеонъ послалъ къ ней надежнаго человека и по возвращеніи его спросилъ: «Она не говорила тебе, что у нея плохи дела?» – «Нетъ, Государь, она говорила мне только, что желаетъ лично передать эти бумаги Вашему Величеству». – «Я знаю, что это такое, – сказалъ Императоръ, – Коленкуръ говорилъ мне; онъ сказалъ мне также, что она въ стесяснныхъ обстоятельствахъ. Ты дашь ей 20.000 франковъ изъ моей шкатулки».Эта, по крайней мере, была признательна. Нетъ никакого сомненія, что проявляемыя ею симпатіи были причиной борьбы, которую ей пришлось вести съ жантильомами Палаты и жантильомами Партера, борьбы, окончившейся грубымъ изгнаніемъ ея изъ Французскаго Театра. Даже въ последніе свои дни, – совсемъ старая, совершенно не похожая уже ни лицомъ, ни вообще внешностью на прежнюю тріумфаторшу, – она говорила о Наполеоне съ дрожаніемъ въ голосе, съ искреннимъ волненіемъ, которое передавалось слушавшимъ ее молодымъ людямъ – теперь почти старикамъ – съ такой силой, что они не могутъ забыть объ этомъ до сихъ поръ. Но она вызывала передъ ними не образъ любовника, а образъ Императора. И эта проститутка – не изъ стыдливости старой женщины, – потому что она охотно говорила о другихъ любовникахъ, – а изъ какой то почтительной боязни, казалось, забыла о томъ, что онъ находилъ ее красивой, что онъ объ этомъ говорилъ ей, и видела въ немъ не мужчину, которымъ онъ былъ для нея, но лишь человека, которымъ онъ былъ для Франціи, – подобно темъ нимфамъ, которыя, удостоившись на мгновеніе ласки бога, не разглядели его лица, пораженныя ослепительнымъ блескомъ его славы. Императоръ решительно утверждалъ, что не обладалъ другими актрисами помимо Жоржъ. «Я думалъ вместесо всемъ Парижемъ, сказалъ емуГурго, что Ваше Величество обладали m-lle Сентъ-Обенъ, m-me Гаводанъ; прибавляли даже имена Бургуенъ и Вольне». – «Никогда; оне же сами, конечно, распустили эти слухи, чтобы поднять себе цену».

IX. Лектрисы He одне только трагическія актрисы поднимаются по темной лестнице и въ сопровожденіи Констана или Рустама проникаютъ, пройдя мрачный коридоръ, день и ночь освещаемый лампами, въ антресоли, которыя занималъ некогда Бурьеннъ и которыя посредствомъ потайной лестницы сообщаются съ оффиціальными апартаментами. Каждое утро г-жа Бернаръ, придворная цветочница, доставляетъ букетъ для секретнаго кабинета. Это – подрядъ въ 600 франковъ въ годъ. Но цветы, возобновляемые ежедневно, вянутъ медленнее, чемъ чувство, внушаемое визитерами.По мере того, какъ усиливается могущество Бонаиарта, всякихъ просительницъ, честолюбивыхъ интриганокъ набирается столько, что всехъ не перечесть. Къ каждому человеку, достигшему вершины власти, льнутъ всегда корыстолюбивыя поклонницы, ожидающія только знака, чтобы отдаться. Стараясь всегда съ нимъ встречаться, быть постоянно у него на глазахъ, оне, какъ милостыни, просятъ его взгляда, молятъ подороже купить ихъ позоръ.Наполеону – не следуетъ этого забывать – въ 1800 г. – тридцать одинъ годъ, въ 1810 г. – сорокъ одинъ; 1800–1810 г.г. для него – время, когда его силы достигаютъ наиболее полнаго расцвета и наиболее сильно проявляется его темпераментъ. Онъ не ищетъ приключеній, но и не избегаетъ ихъ. He считая Жозефины, две женщины во всякомъ случае внушили ему страстное чувство, заставивъ его изменить своему характеру; вообще же онъ мало думаетъ о женщинахъ, Ни одна изъ нихъ не можетъ помешать ему работать, отвлечь отъ интересующихъ его мыслей, заставитъ отложить осуществленіе его плановъ, изменить образъ действій. Но то что онъ находитъ подъ рукой, онъ берегь совершенно просто.Для него это нечто въ роде еды, которую на всякій случай готовятъ ему на ночь. Онъ не сделалъ бы для этого самъ ни единаго усилія; съ его стороны – никакихъ подготовительныхъ шаговъ, никакихъ хлопотъ, ни малейшаго безпокойства; и тотчасъже после этого онъ или принимаетъ ванну или садится за рабочій столъ. Безнравственно ли это? Какой мужчина не делалъ бы того же, будучи на его месте? Какой государь не делаетъ хуже этого? Важно не то, что какія то дамы подъ вуалью таинственно пробираются ночью въ тайный апартаментъ; важво, чтобы ни одна женщина – ни супруга, ни любовница – не имела привычки бывать въ рабочемъ кабинете или въ министерскомъ салоне. Въ противномъ случае и изъ наилучшаго мужа волучится никуда негодный государь.Если бы речь шла не о Наполеоне, если бы иныя изъ этихъ мимолетныхъ увлеченій не были сознательно разсказаны въ искаженномъ виде; если бы некоторыя изъ техъ, кому улыбнулась удача, не вздумали превратиться въ писательницъ, чтобы зарабогать на мемуарахъ или приписать себе роль, которой никогда не играли, или обмануть относительно роли, которая была имъ дана на какомъ-нибудь экстраординарномъ представленіи, – на этомъ не стоило бы, пожалуй, и останавливаться. Но нареканія были слишкомъ резки; клевета – слишкомъ ядовита, чтобы не попытаться здесь, какъ и въ другихъ случаяхъ, возстановить истину.Одну изъ этихъ женщинъ, безъ сомненія, наиболее известную въ качестве писательницы, наиболее облагодетельствованную Консуломъ и императоромъ, мы, пока что, еще не можемъ разоблачить, потому что, какъ бы ни были серьезвы подозренія, они не могутъ заменить матеріальныхъ доказательствъ; но знакомство съ личностями, подобными ей, позволитъ, безъ сомненія, и ее поставить на то место, которое она должна была бы занимать.Другая, гораздо менее известная, но до последняго времени больше всехъ другихъ оказывавшая услуги всякимъ памфлетистамъ, – это г-жа Водей, которая при провозглашеніи Имперіи была назначена придворной дамой по настоятелыюй рекомендаціи г-на Лекутель де Кантелэ.Хорошаго происхожденія, – дочь замечательнаго военнаго, Мишо д'Арсона, который при осаде Гибралтара изобрелъ непотопляемыя батареи, выработалъ планъ Голландской кампаніи 1793 г., взялъ безъ единаго ружейнаго выстрела Бреда и былъ однимъ изъ первыхъ сенаторовъ при Консульстве, – она хорошо вышла замужъ: ея мужъ, г. Барберо де Веллексонъ, владетельный сеньёръ Водей, наместкикъ Бургундіи, принадлежалъ къ старинной эльзасской фамиліи, поселившейся въ Грей въ XV столетіи. Къ тому же, она обладала очень красивой наружностью, блестящимъ умомъ, была большой интриганкой, прелестно пела и еще лучше писала. Она была назначена статсъ-дамой въ іюле 1804 г., попавъ какъ-разъ въ первую очередь, въ которой оказалась вместе со своими подругами и г-жа Ремюза, бывшая компаньонка; и такъ какъ Императрица ехала на воды въ Эксъ-ля-Шапель, то она сопровождала ее туда.Когда Наполеонъ въ начале сентября пріехалъ къ Жозефине въ Эксъ передъ своей тріумфальной поездкой по Рейну, г-жа де Водей участвовала во всехъ празднествахъ и всеми силами старалась развлекать повелителя. После возвращенія она решила, что можетъ потягаться съ Имлератрицей, у которой проснулась ревность, решила, что можетъ делать столько же долговъ, сколько делала Жозефина, обставить свой домъ съ роскошью, подобающей фаворитке. Въ хорошенькомъ, маленькомъ замке Тюильери, въ которомъ жили впоследствіи m-lle Рашель и г. Тьеръ, и где теперь монастырь Ассомпціонистовъ, она жила по-княжески, собирали многолюдное, пестрое общество, устраивала празднества.После первой аудіенціи, которая порядкомъ затянулась, она представила списокъ своихъ долговъ, которые и были уплачены; вторично – тотъ же успехъ; но когда въ третій разъ ода обратилась съ просьбой объ аудіенціи, Наполеонъ решительно отказалъ. «Я не такъ богатъ и не такъ простъ, – сказалъ онъ Дюроку, – чтобы платить такъ дорого за то, что можно получитъ гораздо дешевле; поблагодарите г-жу де Водей за ея доброту ко мне и больше не говорите мне о ней».Тогда она пишетъ ему патетическое письмо, въ которомъ объявляетъ, что отравится, если ея долги – долги чести! – не будутъ уплачены въ двадцать четыре часа. Дежурный адъютантъ мчится въ Отэй и находитъ ее готовой ко всему, но только не къ самоубійству. Ей тотчасъ же предложили, какъ статсъ-даме, подать въ отставку и вотъ почему ея имя не значится ни въ одномъ имперскомъ альманахе.Это она, уже немного не въ своемъ уме, предлагала впоследствіи Полиньяку убить Наполеона; это она, впавъ въ глубокую нищету, почти слелая, съ парализованной рукой, носиласъ съ своими Souvenirs du Directoire et de l'Етріге, служившими ей предлогомъ для попрошайничества; и она же, наконецъ, доставила издателю Лядвока те части Мемуаровъ статсъ-дамы, которыя позволили увеличить размеры Мемуаровъ Констана. Это была, по крайней мере, почти сумасшедшая и очень нуждалась. У другихь не было и этяхъ оправданій. * * * Жозефина, по настоянію Лекутеля, включила г-жу де Водей въ придворный штатъ. У нея было множество протеже такого же или более низкаго сорта, выдвинутыхъ менее значительными покровителями; весь смыслъ пребыванія ихъ при Дворе сводился къ тому, что оне удовлетворяли прихоти Наполеона. Но со стороны Жозефины въ этомъ не было ничего преднамереннаго; предполагать, что она слособна была покорно доставлять мужу подобныя развлеченія, значило бы совершенно не лонимать ее; у нея, какъ у креолки, : быластранная потребность окружать себя угодницами, которыя, не принадлежа влолне ни къ свету, ни къ челяди, нравились бы ей своими хорошенькими личиками, забавляли ее веселой болтовней, развлекали своими талантами, вообще, оживляли этотъ «мрачный, какъ само величіе», дворецъ, изъ котораго она никогда не выходила. Она брала ихъ, не наводя о нихъ подробныхъ справокъ, тронутая несчастьями, о которыхъ ей разсказывали, очарованная гибкостью движеній, милымъ личикомъ, какимъ-нибудь осіроумнымъ ответомъ. Некоторыя изъ этихъ молодыхъ особъ уже раньше имели любовныя связи; все оне – жаждутъ победъ, очень бедны, получили такое воспитаніе, которое не научило ихъ бьггь разборчивымн; и вотъ оне, съ ихъ жалкими платьицами, оказываются вдругъ въ обстановке Двора, превзошедшаго своей изысканной роскошью все, существовавшее до сихъ поръ. Целый день. оне были ничемъ не заняты, жили въ атмосфере праздности внутреннихъ покоев и имъ только и оставалось, что ухаживанье блестящихъ офицеровъ, которыхъ оне могли надеяться сделать своими мужьями: другія, не лучше ихъ, выходили, ведь, за генераловъ, теперь – маршаловъ Имперіи! To и дело оне видели, какъ приходилъ и уходилъ совершенно запросто тотъ, отъ котораго исходили все милости, который однимъ мановеніемъ руки создавалъ и разрушалъ счастье. Когда онъ проходилъ, оне старались попасться ему на глаза, страстно ожидая призывнаго жеста, готовыя всемъ рискнуть, только бы добиться его; многимъ, положимъ, и рисковать было нечемъ. И такъ какъ оне были очень сговорчивы, ловки и употребляли все усилія, чтобы нравиться, такъ какъ подчиненныя всегда настороже, следили, какъ истые лакеи, не обратитъ ли Императоръ вниманія на какую-нибудь изъ нихъ, то дела эти устраивались очень быстро, все совершалось, какъ по писанному, безъ малейшаго старані
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35