гипермоды влияют на эмоции так же, как и на процессы в коре. Впрочем, это показалось ей неинтересным. Ничто больше не заслуживало внимания, кроме смерти Тони.
Убийства Тони.
На третий день все экраны в лаборатории ожили-экстренный вызов прорвался сквозь все системы защиты. Мири подняла глаза и сжала кулаки. Взрослые оказались умнее, чем ей казалось.
– М-м-мири, – сказала Кристина Деметриос с экрана, – в-в-впусти н-н-нас. П-п-пожалуйста. Я т-т-тоже его л-л-любила!
Мири подползла к двери и едва не потеряла сознание; она даже не подозревала, что настолько ослабла. Обмен веществ гипертрофированного организма нуждался в огромных количествах пищи.
Вошла Кристина с огромной миской соевых бобов. За ней Никос Деметриос, Аллен Шеффилд, Сара Серелли, Джонатан Марковиц, Марк Мейер, Диана Кларк и еще двадцать Суперов Убежища старше десяти лет. Они заполнили лабораторию, трясясь и дергаясь, широкие лица были залиты слезами или искажены яростью. От напряжения нервный тик стал еще сильнее.
Никос сказал:
– Они с-с-с-сделали это, п-п-п-потому ч-ч-что он б-б-был одним из н-н-нас.
Мири медленно повернула голову и посмотрела на него.
– Т-т-т-тони б-б-б-б-б-б… – Никос рванулся к терминалу Мири и вызвал свою программу, составленную Тони, и программу для кодирования ее в схемы Мири. Он ввел ключевые слова, посмотрел на результат, сновавнес изменения. Кристи молча протянула Мири миску с бобами. Мири посмотрела Кристи в лицо и съела ложку. Никос нажал клавишу. Мири принялась изучать результат.
Суперы документально аргументировали свою уверенность в том, что случай Тони резко отличался от случая Табиты. Результаты сканирования мозга свидетельствовали лишь о неопределенной степени повреждений. Тони мог сохранить, а мог и не сохранить прежние умственные способности; времени, чтобы установить это, было слишком мало. Но в любом случае он, несомненно, проводил бы какую-то часть дня во сне.
Однако на голоэкране появился не только эпикриз, взятый из больницы Убежища так, что не осталось никаких следов вхождения в базу данных. Он переплетался с цепочками концепций сообщества, мыслями о динамике развития общества в длительной искусственной изоляции, о ксенофобии, об известных Мири стычках Суперов с Нормами в школе, в лабораториях, в Игровой. Математические уравнения психологической защиты были связаны с историческими событиями на Земле. Ассимиляция. Преследование еретиков. Классовая борьба. Крепостное право и рабство. Карл Маркс, Джон Нокс, лорд Эктон.
Мири никогда не видела цепочки сложнее. Никосу потребовался на обдумывание весь день после вскрытия Тони. Мири знала, что это самая важная цепочка в ее жизни.
И все-таки чего-то – как всегда! – в ней недоставало.
Каждый элемент в комплексной молекуле цепочки Никоса подразумевал: «Нормы думают, что мы, Суперы, относимся к сообществу, созданному ими для собственных нужд. Они стали бы это отрицать, но тем не менее это факт».
Одиннадцатилетние дети, окружившие ее, не были детьми. С каждой новой генемодой открывался потенциал для образования новых связей в мозгу; расширялось использование тех структур, которые раньше проявлялись только в моменты сильных стрессов или мощного озарения. Каждое новое поколение все сильнее отличалось от взрослых Норм, которые их создали. Самые младшие Суперы были детьми Нормальных сугубо в биологическом смысле.
Какие узы связывают ее, Мири, с Гермионой Уэлс Келлер, которая не может даже заставить себя смотреть на дочь? С Ричардом Энтони Келлером, порабощенным собственной матерью? С Дженнифер Фатимой Шарафи, убившей Тони ради сообщества, которым она вертит по своему усмотрению?
Кристина мягко сказала:
– М-м-м-мири, ешь.
– Это не должно повториться, – произнес Никос.
– М-м-мы н-н-н-н… – Аллен в отчаянии передернул плечами. Речь всегда давалась ему труднее, чем остальным; иногда он молчал сутками. Он оттолкнул Мири от терминала, вызвал собственную программу, быстро набрал текст и преобразовал результат. Она увидела красиво упорядоченные и скомпонованные цепочки, утверждавшие, что, если Суперы будут делать общие допущения относительно всех Норм, они будут столь же неэтичны, как и Совет Убежища. К каждому человеку, Супер он или Нормальный, следует подходить индивидуально, тщательно учитывая требования безопасности. Они уже сейчас могут обеспечить тотальный контроль за системами Убежища, если это необходимо для защиты Суперов, но не могут контролировать Норм, которых включат в свою систему. Эту нравственную дилемму нужно решить, чтобы не уподобиться Совету. Факторы нравственности пронзали цепочки Аллена, являясь неоспоримыми исходными посылками в цепочках Никоса.
Мири рассматривала изображение, ее цепочки образовывались и сплетались с сумасшедшей скоростью. Ее жгла ненависть к убийцам Тони. И все же Ален прав. Они не могут отвернуться от своих родителей, бабушек и дедушек, от других Неспящих – от своего сообщества.
Мири кивнула.
– З-з-з-защита. Н-н-н-наша, – выдавил Аллен.
– Вкл-л-лючая Н-н-норм, к-к-к-которые… п-п-п-правильные, – сказала Диана Кларк, и остальные интуитивно построили цепочки того, что она подразумевала под словом «правильные».
– С-с-с-сэм С-с-смит, – произнес Джонатан Марковиц.
– Д-д-джоан Л-лукас. Ее н-н-не р-р-рожденный б-б-братик, – вымолвила Сара Серелли.
Мири вспомнила День Памяти. Как могла она быть такой жестокой? Как могла не понимать?
Тогда она еще не прошла через это.
– Н-н-нам н-н-нужно н-н-название. – Диана заняла место Аллена и вызвала свою программу. Сложное сооружение говорило о значении наименований для самоидентификации и для сообщества, о положении Суперов в Убежище в том случае, если навсегда отпадет необходимость самозащиты. Может статься, что ни один из них никогда не подвергнется угрозе от Нормальных, и два сообщества будут десятилетиями существовать бок о бок, понимая, что на самом деле они единое целое.
– Название, – произнесла Мири.
– Д-да. Н-н-название, – подтвердила Диана.
Цепочки Дианы текли в топографической проекции, подробно рассматривая как обособленность Суперов, так и сложные ограничения их физической и эмоциональной зависимости.
– Н-н-н-нищие, – сказала Мири.
– У меня не было выбора, – произнесла Дженнифер.
– Конечно, – ответил Уилл Сандалерос. – Она слишком молода, чтобы заседать в Совете, Дженни. Мири еще не научилась владеть собой. Спустя несколько лет ты восстановишь ее в Совете, дорогая. Вот и все.
– Но она не хочет со мной разговаривать! – воскликнула Дженнифер и в следующую секунду взяла себя в руки, разгладила складки черного аббая и потянулась, чтобы налить себе и Уиллу еще чаю. Длинные тонкие пальцы, сжавшие ручку старинного чайника, не дрожали; ароматная струйка особого генемодного чая, выращенного в Убежище, полилась в красивые чашки, которые Наджла собственноручно отлила к шестидесятилетию матери. Но резкие складки пролегли от носа Дженнифер к губам. Глядя на жену, Уилл понял, что горе бывает похожим на старость.
– Дженни, повремени. Мири пережила тяжелый удар, а ведь она еще ребенок. Ты помнишь себя в шестнадцать лет?
Дженнифер испытывающе посмотрела на Уилла.
– Мири не такая, как мы.
– Да, но…
– И не только Мири. Рики тоже со мной не разговаривает.
Уилл поставил чашку. Он подбирал слова столь же тщательно, как для выступления в суде.
– Рики всегда был несколько неуравновешенным для Неспящего. Слабым, как его отец.
– И Рики, и Мири придется признать то, чего никогда не мог принять Ричард: долг сообщества – защищать свои законы и культуру. Без этих устоев мы – только скопище людей, живущих по соседству. Убежище должно себя защищать. Особенно сейчас.
– Верно, – согласился Уилл. – Повремени, Дженни. Она твоя внучка в конце концов.
– А Рики мой сын. – Дженнифер взяла поднос. Она избегала взгляда мужа. – Уилл?
– Да?
– Установите за кабинетом Рики и лабораторией Миранды наблюдение.
– Невозможно. По крайней мере за лабораторией Мири. Суперы экспериментировали с системами безопасности. То, что проектировал Тони, невозможно незаметно переделать.
Неизбывное горе отразилось в глазах Дженнифер. Уилл обнял ее.
– Переведите Мири в другую лабораторию. Туда, где мы сможем вести наблюдение, – сдержанно сказала она.
– Да, дорогая. Сегодня же. Но, Дженни, Мири талантливая девочка. Она вернется к нам.
– Я знаю, – ответила Дженнифер. – Переведи ее немедленно.

Глава 23

Спустя неделю после смерти брата Мири отправилась на поиски отца. Управление помещениями Убежища вышвырнуло ее из лаборатории и перевело в Научный купол номер 2. В тот же день к ней зашел Терри Мвакамбе, самый гениальный Супер в области управления системами. С Тони они редко работали вместе, потому что цепочки Терри затрудняли его общение с другими. Радикальные генемодные изменения с не выясненными до конца нейромеханическими последствиями делали его чужим даже среди Суперов. Цепочки состояли в основном из математических формул теории хаоса и новейшей теории дисгармонии. Ему было двенадцать лет.
Терри провел несколько часов у терминалов и настенных панелей Мири, яростно моргая. Детский рот был сжат в тонкую, дергающуюся линию. В конце концов Мири поняла, что за его молчанием скрывалась ярость, сродни ее собственной. Терри любил своих родителей. Норм, изменивших его гены, чтобы создать его странный, выдающийся ум, который теперь те же самые Нормы пытались контролировать, словно Мири, одна из них, была нищей бродягой. Возмущение Терри таким предательством заполняло лабораторию, подобно раскаленному воздуху.
Он закончил, но системы наблюдения Совета работали безупречно. Они показывали Мири, занятую бесконечной игрой в шахматы со своим компьютером. Защита от горя. Стремление доказать свою мощь, обнаружив, что она бессильна против смерти.
Мири нашла отца в парке, под парящей в вышине Игровой. Он сидел, держа на руках второго нормального ребенка, которому исполнилось уже почти два года. Красивого мальчика с генемодными каштановыми кудрями и большими черными глазами звали Джайлс. Рики держал его так, будто он мог разбиться, а Джайлс вертелся, пытаясь вырваться.
– Он еще не говорит, – сказал отец. Мири обдумала скрытый смысл этого замечания.
– З-з-з-заговорит. Н-н-н-нормы иногда п-п-просто н-н-накапливают, а п-п-потом с-с-сразу выдают п-п-предложения.
Рики крепче прижал извивающегося малыша.
– Откуда ты знаешь. Мири? Ты сама еще ребенок.
Без цепочек и мысленных конструкций ответ на его настоящий вопрос – каким образом ты думаешь, Мири, – был бы настолько неполным, что не имело смысла объяснять. Но отец не понимал цепочек.
– Т-ты л-л-любил Т-т-тони.
– Конечно. Он был моим сыном. – Но спустя мгновение прибавил: – Ты права. Твоя мать не любила его.
– И м-м-м-меня т-т-тоже.
– Она пыталась. – Джайлс захныкал. Рики ослабил хватку, но не спустил малыша на землю.
– Бабушка настояла на твоем исключении из Совета. Она внесла поправку в положение о возрастном цензе для членов Совета от семьи до двадцати одного года, так же, как для временных заседателей. Предложение приняли.
Мири нисколько не удивилась. Многие не одобряли различные критерии распределения голосов для семейства Шарафи и для всех остальных. Возможно, недовольство по поводу ее участия имело все те же причины: она была Супером.
Джайлс изо всех сил дернулся и завопил. Рики наконец-то отпустил его и с трудом улыбнулся.
– Наверное, я ждал, когда он разразится фразой: «Папа, пожалуйста, отпусти меня исследовать мир». Ты в его возрасте так бы и сказала.
Мири прикоснулась к мягким, шелковистым волосам Джайлса, с довольным видом изучавшего генемодную травку.
– Он – это н-н-не я.
– Да. Придется помнить об этом. Мири, зачем вы собирались ночью в лаборатории Аллена?
Она встревожилась. Если Рики заметил и задумался, то ведь и другие… Могут ли они навредить Нищим? Терри с Никосом говорили, что никто не преодолеет систему безопасности, которую они установили, но каждый мог заинтересоваться такой мощной защитой. Не вызовет ли удивление поток репрессий? Нормы для Суперов – закрытые книги.
– Мне кажется, – осторожно сказал Рики, – что вы оплакиваете Тони втайне ото всех. Если кто-нибудь из Норм спросит, зачем вы собираетесь, так и отвечайте.
Мири отпустила волосики Джайлса и вложила руку в ладонь отца.
– Д-д-д-да, п-п-п-папа. М-м-мы т-т-так и с-с-скажем.
Полтора месяца они вводили скрытые программы управления основными системами Убежища. Львиную долю работы сделали Терри Мвакамбе. Никос Деметриос и Диана Кларк. Некоторые защитные программы они не смогли взломать, в основном в системе внешней обороны. Терри трудился по двадцать три часа в сутки под прикрытием своей программы, которая должна была обмануть службу наблюдения. Невыразимое отчаяние Терри ощущалось почти физически. Мири поразилась, насколько быстро Нищие взяли под контроль орбитальный комплекс, хотя изменить им пока ничего не удалось. А может, и не удастся. Или не придется.
В начале второго месяца Терри проник в основную систему защиты. Они с Никосом созвали общий сбор. Мальчики были бледны как мел. Паутина красных капилляров пульсировала над маской на лбу Терри. В последнее время с десяток Суперов стали носить пластиковые маски, закрывавшие нижнюю часть лица – от подбородка до глаз – с отверстием для дыхания. Некоторые девочки украшали свои маски. Тедети, которые были близки со своими родителями – Нормами, как заметила Мири, масок не носили. Она не знала, связал ли кто-нибудь появление повязок со смертью Тони Шарафи.
– Л-л-лаборатория Ш-ш-ш-ш… – Терри резко взмахнул рукой, что должно было означать – «К черту». Язык жестов Суперов стал более резким.
– Л-л-лаборатория Ш-ш-шарафи изготовила и х-х-хранит с-с-с-с… – Никос тоже был перевозбужден. Терри вывел цепочку на терминал; как обычно, ее никто не понял. Тогда Никос преобразовал ее в программу Мири, которая была самой доступной для группы. Двадцать семь ребят столпились у экрана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42