Врач страдала.
Но никто из них после голосования не протестовал. Они были сообществом.
После того как все было кончено, Дженнифер заплакала. Горячие, скупые слезы унижали. Уилл обнимал ее, и она чувствовала, как он напряжен. Она сама этого не ожидала.
– Дорогая, ему не было больно. Сердце остановилось мгновенно.
– Знаю, – холодно ответила она.
– Тогда…
– Прости. Я не хотела.
Спустя некоторое время она больше не извинялась. Но, словно оправдываясь, сказала Уиллу, когда они гуляли под аркой сельскохозяйственных и технических панелей, служившей им небом:
– Этим дурацким законам мы обязаны враньем. Если бы мы не входили в состав Соединенных Штатов…
Они навестили Миранду в детском куполе, а потом отправились в специальное подразделение Лабораторий Шарафи, работавшее в условиях чрезвычайной секретности под твердым, продуктивным небосводом Убежища.
В пустыню пришла весна. Колючее грушевое дерево зацвело желтыми цветами. Тополя вдоль ручьев испускали зеленоватое сияние. Ястребы-перепелятники, проводившие большую часть зимы в одиночестве, расселись на ветвях парочками. Лейша сардонически спрашивала себя, не потому ли скромность пустыни кажется ей такой привлекательной, что напоминает ее изолированность. Здесь ничто не подвергалось генетическим изменениям.
Она жевала яблоко, стоя у рабочего терминала, и слушала, как программа пересказывает четвертую главу из ее книги о Томасе Пейне. Комнату заливал солнечный свет. Кровать Алисы подтащили к окну, чтобы она могла видеть цветы. Лейша поспешно проглотила кусок яблока и обратилась к терминалу:
– Изменение текста: «Пейн, спеша в Филадельфию» на «Пейн, торопясь в Филадельфию».
– Ты и вправду думаешь, что кто-то еще обращает внимание на эти старомодные правила? – спросила Алиса.
– Я на них обращаю внимание, – ответила Лейша. – Алиса, ты даже не притронулась к обеду.
– Я неголодна. И тебе эти правила безразличны; ты просто убиваешь время. Послушай, перед домом какая-то возня.
– Ты все равно должна есть, понятно? – Алиса выглядела много старше своих семидесяти пяти. Тучность, от которой она страдала всю жизнь, исчезла; теперь тонкая кожа туго обтягивала кости, похожие на изящную проволочную конструкцию. Недавно она перенесла еще один удар и не могла уже работать за терминалом. В отчаянии Лейша предложила ей снова заняться парапсихологией близнецов. Алиса грустно улыбнулась – эта работа была единственным предметом, который они никогда не могли по-настоящему обсуждать, – и покачала головой.
– Нет, дорогая. Слишком поздно. Чтобы пытаться убедить тебя.
Однако болезнь не уменьшила любовь Алисы к семье. Она широко улыбнулась, увидев источник суеты в комнате.
– Дру!
– Я вернулся домой, бабушка Алиса! Привет, Лейша!
Алиса с готовностью протянула руки, и Дру направил свое кресло прямо в ее объятия. В отличие от родных внуков, Дру никогда не отталкивала застывшая левая половина лица Алисы, струйка слюны из уголка рта, невнятная речь. Алиса крепко прижала его к себе.
Лейша положила яблоко – на этот раз комбинация агрогенов оказалась неудачной – и напряглась в ожидании, привстав на цыпочки. Когда Дру наконец повернулся к ней, она сказала:
– Тебя вышибли из очередной школы.
Дру начал было расплываться в своей обворожительной улыбке, но, вглядевшись в лицо Лейши, мигом посерьезнел:
– Да.
– Что на этот раз?
– Не отметки, Лейша.
– Что тогда?
– Драка.
– Кто пострадал?
Он угрюмо ответил:
– Один сукин сын по имени Лу Берджин.
– И я полагаю, со мной теперь свяжется адвокат мистера Берджина.
– Он первый начал, Лейша. Я только дал сдачи.
Лейша внимательно посмотрела на Дру. Ему исполнилось шестнадцать. Несмотря на кресло – каталку – или благодаря ему он фанатично занимался физкультурой, и верхняя половина тела была в превосходной форме. Нетрудно поверить, что он смертельно опасен в драке. Лицо юноши еще не сформировалось: нос слишком велик, подбородок маловат, на коже прыщики. Только глаза были красивы – живые, зеленые, в обрамлении густых черных ресниц. В последние два года между Лейшей и Дру начались трения, периодически смягчаемые неуклюжими попытками Дру вспомнить, скольким он ей обязан.
Его исключали уже из четвертой школы. В первый раз Лейша проявила снисходительность: очевидно, интеллектуальные требования школы, где полно детей – генемодов, непосильны для маленького калеки – Жителя. Во второй раз она стала строже. Дру провалился по всем предметам, перестал посещать уроки, коротая время за своей полуавтоматической гитарой или игровым компьютером. Никто не собирался заставлять его – будущие администраторы страны учились без понуканий.
Потом Лейша отправила его в структурированную школу с огромным выбором дисциплин. Дру она пришлась по сердцу: он открыл для себя драматургию и стал звездой в актерском классе. «Я нашел свою судьбу!» – заявил Лейше. Но спустя четыре месяца Дру снова очутился дома. Ему не удалось получить роль ни в «Смерти коммивояжера», ни в «Утреннем свете». Алиса мягко спросила:
– Их смущает Вилли Ломан или Келланд Ви в инвалидном кресле?
– Это политика ишаков, – сплюнул Дру. – И так будет всегда.
Тогда Лейша поставила перед собой трудновыполнимую задачу: найти школу с необременительной академической программой, регламентированным учебным днем и высоким процентом учащихся из семей без сильных финансовых связей или выдающихся предков. Казалось, школа в Спрингфилде, штат Массачусетс, понравилась Дру, и Лейша решила, что дело пошло на лад. И вот он снова здесь.
– Посмотри на себя, – угрюмо сказал Дру. – Почему бы тебе не произнести это вслух? «Вот опять вернулся облажавшийся Дру, который не в состоянии ничего довести до конца. Что, черт возьми, нам делать с бедным маленьким Жителем Дру?»
– И что же нам делать? – жестко спросила Лейша.
– Махнуть на меня рукой?
– О нет, Дру, – сказала Алиса.
– Я не о тебе, бабушка Алиса. Ведь, по мнению Лейши, таким отщепенцам нет места.
– Естественно, если думать, будто само твое существование – подарок, и ничего не делать.
– Прекратите, – резко перебила Алиса.
Провокация задела Лейшу за живое и она сказала юноше:
– Тебе будет интересно повидать Эрика. Он чудесным образом исправился и делает подлинные успехи в составлении глобальных атмосферных кривых. Джордан невероятно гордится им.
Глаза Дру вспыхнули. Лейше вдруг стало до тошноты стыдно за себя. Ей семьдесят пять – а этому мальчику шестнадцать. Спящий, без генемод, даже не из ишаков… Постарев, она утратила способность к состраданию. Иначе зачем же ей отсиживаться в этой крепости в Нью – Мексико, убегать из страны, которой когда-то надеялась помочь?
Алиса устало сказала:
– Ладно, Лейша. Дру, Эрик просил меня передать тебе кое-что.
– Что? – огрызнулся Дру. Впрочем, он никогда долго не сердился на Алису.
– Он вымыл свою задницу в Тихом океане. Что это значит?
Дру рассмеялся:
– Да, он и вправду изменился. – В его голосе снова зазвучала горечь.
Стелла в смятении вбежала в комнату. Она прибавила в весе и теперь выглядела, как женщины на картинах Тициана – с пухлой, здоровой плотью и юношески рыжими волосами.
– Лейша, там… Дру! Что ты здесь делаешь?
– Он приехал в гости, – ответила Алиса. – Что случилось, дорогая?
– Посетитель к Лейше. Точнее, трое. – Двойной подбородок Стеллы дрожал от волнения. – Вот они!
– Ричард!
Лейша пулей пронеслась по комнате в его объятия. Ричард поймал ее, смеясь, потом отпустил. Лейша тотчас же повернулась к его жене. Аде, стройной полинезийке с застенчивой улыбкой.
Когда после двадцати лет бесцельных скитаний по свету Ричард впервые привез Аду в компаунд в Нью-Мексико, Лейша приняла ее настороженно. Они с Ричардом давно уже не были любовниками: Лейше претила мысль спать с мужем Дженнифер. И Ричард не делал попыток. Он долгие годы тосковал по своим детям, Наджле и Рики, разлученным с ним навсегда, и это глубокое горе было так нехарактерно для Неспящего, что Лейша не знала, как реагировать. Она чувствовала облегчение, когда он отправлялся в длительное путешествие. С одним кредитным кольцом Ричард объездил Индию, Тибет, антарктические колонии, пустыни Центральной Америки – всегда какие-нибудь технологически отсталые страны, насколько это возможно в мире, обладающем энергией Кенцо Иагаи. Лейша никогда не расспрашивала его о странствиях, а он не рассказывал. Она подозревала, что он притворялся Спящим.
А четыре года назад он привез Аду. Свою жену. Она родилась в одной из добровольных культурных резерваций в Тихом океане. Ей было пятнадцать лет. Она не говорила по-английски.
Лейша начала учить язык самоа, всячески скрывая, что уязвлена до глубины души. Ричард отверг все возможности, открывавшиеся перед Неспящим. Честолюбие. Разум.
Но постепенно Лейша поняла. Главное для Ричарда было то, что Ада так не походила на Дженнифер Шарафи.
И Ричард казался счастливым. Он сделал то, что не удалось Лейше, и по-своему примирился с прошлой жизнью. Конечно, это больше напоминало капитуляцию, но могла ли Лейша утверждать, что отживший свой век Фонд Сьюзан Меллинг лучше?
– Я вижу тебя, Лейша, – произнесла Ада по-английски, – радостно.
– И я вижу тебя радостно, – тепло ответила Лейша. Для Ады это была длинная речь, требующая большого умственного напряжения.
– Я вижу вас радостно, mirami Алиса. – «Mirami», как однажды объяснил Ричард, выражало глубочайшее уважение к старикам. Ада наотрез отказывалась верить, что Алиса и Лейша – близнецы.
– И я тебя вижу радостно, дорогая, – сказала Алиса. – Ты помнишь Дру?
– Привет, – весело бросил Дру. Ада слегка улыбнулась и отвела взгляд, как подобает замужней женщине при разговоре с мужчиной.
– Привет, Дру. – На этот раз в голосе Ричарда уже не слышалось затаенной боли. Лейша изумленно захлопала глазами. Она никогда не понимала эту печаль: Дру был на целое поколение моложе сына Ричарда. И к тому же Спящий.
Голос Алисы дрожал от усталости.
– Стелла говорила о трех посетителях…
И тут появилась Стелла с младенцем на руках.
– О, Ричард! – воскликнула Лейша.
– Это Шон. В честь отца.
Смуглый младенец был до смешного похож на Ричарда: низкий лоб, густые черные волосы, черные глаза. Они, очевидно, не подвергали его никаким модификациям. Лейша взяла новорожденного на руки, не отдавая себе отчет в своих чувствах. Шон серьезно посмотрел на нее. И в душе у Лейши все перевернулось.
– Он красивый…
– Дай подержать, – жадно попросила Алиса.
Лейша порадовалась, что наконец-то Ричард обрел семью, о которой так долго мечтал. Два года назад медицинские тесты подтвердили, что ее собственные яйцеклетки непродуктивны.
У Кевина Бейкера, единственного выдающегося Неспящего, оставшегося в Соединенных Штатах, было четверо детей от молодой жены, тоже Неспящей.
Из сведений о регистрации новорожденных в Соединенных Штатах она знала, что у Дженнифер Шарафи четверо внуков.
Алиса, конечно, потеряла Мойру, эмигрировавшую в марсианскую колонию, но у нее остался Джордан и трое его детей.
Перестань, приказала она себе.
Младенец переходил из рук в руки. Стелла суетилась, подавая кофе и пирожные. Джордан вернулся с поля, где выращивал экспериментальные генемодные подсолнухи. Ричард непринужденно рассказывал, как они с Адой путешествовали по Охотничьему заповеднику на Искусственных Островах у берегов Африки.
– Эй, – окликнул Дру, и все посмотрели на него. – Этот ребенок спит.
Лейша застыла. Потом подошла к креслу Дру и уставилась на переносную люльку. Шон спал, закинув крошечные кулачки за голову. У Лейши перехватило дыхание. Значит, Ричард так ненавидит себе подобных, что произвел генемод in vitro искусственно, в пробирке (лат.)

, чтобы вернуть своему сыну способность спать.
– Нет, Лейша, – тихо сказал Ричард. – Все произошло естественно.
– Естественным…
– Да. Вернувшись с Искусственных Островов, мы целый месяц искали в Чикагском медицинском институте причины спонтанной регрессии. Но там не осталось ни одного настоящего генетика. – Ричард замолчал, потому что они с Лейшей знали, что это неправда. Существовало Убежище.
Лейша с трудом проговорила:
– Им по крайней мере известно, широко ли распространено такое явление, есть ли рост…
– По-моему, довольно редкий случай. Теперь так мало Неспящих, что о статистике не может быть и речи.
Снова наступило молчание.
Ада грациозно встала и подошла к колыбели. Нежно глядя на ребенка, она сказала:
– Я вижу тебя радостно, Шон. Я вижу ты спать, – и впервые за все время взглянула Лейше в глаза.
Да, внешне все изменилось, а по сути – ничего.

Глава 19

Дженнифер, Уилл и два генетика, доктор Толивери и доктор Блур, наблюдали за рождением миниатюрной планеты.
В пятистах милях отсюда, в космосе, плавал пластиковый пузырь. На глазах группы людей из Убежища, следившей за экраном из специального подразделения Лаборатории Шарафи, пузырь надулся до максимальной величины и в нем туго натянулись тысячи пластиковых мембран. Внутренность пузыря представляла собой соты из тонкостенных тоннелей, камер и перегородок четырехдюймовой высоты. Как только пузырь наполнился стандартной атмосферной газовой смесью, голоэкран спроецировал прозрачную трехмерную модель.
Из четырех камер на поверхности пузыря выпустили по пять мышей. Они пробирались по тоннелям, исключавшим возможность свободного падения, и истерично пищали. На голомодели их путь отмечался двадцатью черными линиями. Второй экран знакомил с показателями биодатчиков грызунов.
Мыши бегали десять минут. Затем из внутреннего резервуара пузыря был выпущен генемодный вирусообразный организм, который Толивери и Блур создавали семь лет.
Показания приборов изменились, а писк, усиленный передатчиком, прекратился. Данные от первых трех мышей перестали поступать в течение трех минут, от следующих шести – спустя несколько минут, еще от пяти – спустя десять минут. Последние шесть продержались почти тридцать одну минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42