- Тогда зачем повторять их друг другу?
- Вы увидите, что это принесет пользу.
- Но мы опять можем обмануть вас, - сказала Инна.
- Я хочу, чтобы вы не обманывали себя. Никто из вас.
- Это звучит слишком высокопарно, но я готов начать, если вы не возражаете. - Рождественский посмотрел на Мазина, сдерживая враждебность.
Видно было, что он жалеет обо всем, что наговорил в ресторане, и ему неудобно и даже стыдно перед женщинами, и поэтому он намерен держаться как случайный свидетель, которому осточертело повторять одно и то же.
- Я готов изложить факты. Подчеркиваю - факты. Потому что эмоции только затушевывают суть происшедшего. Защита, как известно, была назначена на двенадцать. Ночевал я на даче. Чем занимался с утра, думаю, несущественно. В половине одиннадцатого выехал на машине в город. Я, насколько помню, не собирался заезжать за Антоном, но по пути обнаружил, что забыл сигареты. Остановился у ларька - там продавалась какая-то дрянь. Два блока приличных сигарет хранились у меня здесь, на квартире. Решил взять их, а заодно захватить Антона, если он еще дома.
"Пока все верно", - подумал Мазин, представив, как брезгливо оглядывает табачный киоск Рождественский.
- Но Антон уже ушел. Я открыл дверь своим ключом, вошел в ту комнату. - Он показал большим пальцем через спину на стенку. - Сигареты лежали в нижнем ящике письменного стола. Там они и были. Но на пачках я увидел тетрадку. Школьная старая тетрадка с плохой бумагой - такие выпускали сразу после войны. Тетрадка была не моя, и я, естественно, взглянул на обложку. На ней было написано красным карандашом: "Конст. Кротов" и латинская цифра "IX". Я открыл тетрадку и стал просматривать записи.
И это Мазин увидел легко. Чуть прищурившегося Игоря присевшего на корточки перед столом и листающего тетрадку с недоумением, сначала через страницу, потом...
- ...Потом мне бросилось в глаза что-то знакомое. Я, собственно, работаю над другими проблемами и, видимо, затруднился бы сразу определить научную ценность записей, но буквально на днях мне пришлось читать автореферат Тихомирова, и поэтому сделать определенный вывод было нетрудно.
- Каков же был ваш вывод?
- Содержание тетради и автореферат совпадали почти текстуально.
- Это не вывод.
- Это факт, который я обнаружил. И хотя факт в целом наталкивал на вполне конкретный вывод, я не хотел ставить точки над и, что называется, не разогнув колен.
Он их все-таки разогнул, свои колени. Выпрямился и сел за стол, чтобы еще раз просмотреть записи. Чтобы убедиться или не поверить глазам. Но не верить было нельзя. Рождественский для этого слишком логичен. Что же испытал он, когда поверил?
- Около часу я читал тетрадь Кротова и сравнивал с авторефератом. Пока неопровержимым было одно: в основу своей диссертации Тихомиров положил открытие Кротова. По-видимому, никому не известное.
- То есть вы решили, что он украл его?
- Такого слова я бы не употребил. Находка оказалась слишком неожиданной. Необходимо было все обдумать.
Конечно, поверить было трудно. И вряд ли Рождественский был в тот момент так же сдержан, как сейчас. Тихомиров, которого он ненавидел, находился в его руках. Да, теперь можно было не прятаться от себя и сказать впервые открыто: я его ненавижу. Хотя бы самому себе. Для начала.
- И вы решили ехать на защиту?
- Да. По-моему, это было единственное решение. Я должен был еще раз убедиться. Посмотреть, как поведет себя Антон на защите. Возможно, он собирается сказать о работе профессора.
- Вы полагаете, что если бы Антон Тихомиров отметил заслуги покойного профессора Кротова, это изменило бы характер его поступка?
- Нет, вряд ли. Заимствование было очевидным. Это не развитие идеи, а прямой плагиат. Но все-таки отметить заслуги Кротова казалось мне тем минимумом...
Мазин посмотрел на Инну. Она по-прежнему прижимала к груди кофту и никак не реагировала на слова Рождественского. Казалось, она даже не слышит его.
- И вы поехали?
- Да, я поехал в институт.
- Взяв с собой тетрадь?
- Ни в коем случае! Я положил тетрадь на место, в стол.
Как это было похоже на него! Он не мог взять тетрадь, "украсть" ее. Принцип? Или очередная нерешительность, изо дня в день сопровождавшая этого спортсмена с волевой челюстью? Ведь взять тетрадь - значило начать действовать. Но это было не для него, конечно. Он еще должен был думать, решать.
- Защита проходила в Большой Круглой аудитории. Так у нас ее называют. Там сиденья спускаются амфитеатром, и войти можно сверху, с четвертого этажа, и снизу, с третьего.
- Вы вошли сверху?
- Да. Потому что я опоздал и защита уже началась.
И еще потому, что ему не хотелось быть в первых рядах.
Рождественский достал сигареты, но, глянув на женщин, бросил пачку на стол:
- Защита уже началась. Я просидел до самого конца, Антон ни слова не сказал о Кротове. При мне. Потом я узнал, что он говорил о нем во вступительной части. Но в самом общем плане заслуг перед наукой... Оппоненты его хвалили, а отец произнес целый панегирик. Говорили о том, что диссертация вышла за рамки кандидатской и должна рассматриваться как докторская.
- Простите, а вам не хотелось встать и сказать правду?
- То есть не правду, а то, что казалось мне тогда правдой? Вы же знаете, что все было гораздо сложнее.
- Теперь знаю. Но вы-то еще не знали!
- Устраивать скандал я считал неприличным, - ответил Рождественский немного свысока. - Достаточно того, что мы скандалим в очередях. В конце концов, наука - это часть цивилизации, и не следует вносить туда базарные нравы...
- Спасибо, я вас понимаю.
Игорь чуть приподнял бровь, соображая, не ирония ли это.
- Более трудное решение ждало меня после защиты. Я был приглашен в ресторан. Я пошел туда и хочу объяснить свой поступок с точки зрения этической. Как вы помните, я сказал вам, что не пошел бы в ресторан, зная, что Тихомиров вор.
- Помню, - вздохнул Мазин. - Вы назвали это психологическим алиби.
- Не я, а вы, - поправил Рождественский.
- Верно, - согласился Мазин.
- Я сказал неправду, но считаю, что поступил правильно.
Он смотрел на Мазина в упор:
- Я говорил, что обнаружил тетрадку после смерти Тихомирова. Говорил, чтобы не впутывать ее... Инну. Я не хотел, чтобы вы знали, что она ездила к Антону из-за этой тетрадки. Не хотел, чтобы на нее падали дурацкие подозрения.
- Дорога в ад вымощена благими намерениями. Теперь там прибавится еще один булыжник, - отозвался Мазин.
- Возможно. Но я считал, что незачем терзать невиновного человека. Поэтому я и был вынужден сказать, что не пошел бы в ресторан с Тихомировым.
Мазин не стал возражать. Он только отметил:
- Но вы пошли.
- Да, я проявил слабость. И хотя я могу сказать, что пошел, чтобы понаблюдать за ним, что-то выяснить, - это будет ложь. Я пошел потому, что мне было неудобно ему отказать...
- Ну, Игорь, кажется, все о'кей! Пора и промочить горло.
- Видишь ли...
- Что еще?
- Может быть, без меня?
- И не думай! Все заказано.
- Да я...
- Слышать ничего не хочу. Должна же быть в ресторане хоть одна приличная физиономия. Среди этих старых рож! Ну! Не будь хамом. Побежали!
- Хорошо, я приеду.
- Ты с машиной? Может быть, подбросишь пару дедов?
- Пожалуйста.
Наверно, так оно и было.
А потом поднимали бокалы, произносили тосты за успех, за талант, за будущее нового почти доктора наук. И Рождественский протягивал свой бокал тому, кого считал вором...
- Естественно, на банкете я чувствовал себя отвратительно. Мне хотелось, чтобы он скорее закончился. Пил я мало. А когда все достаточно повеселели, вышел в холл. Антон появился следом...
- Старик, я хоть и пьян, но вижу - ты не в своей тарелке.
- Да ну, чепуха!
- Личные дела?
- Вроде этого.
- У меня тоже. Сейчас хочу позвонить Светке.
- С Инной, значит, все?
- Финиш, старик. Как в море корабли.
- Но обошлось без драм?
- Была без радости любовь - разлука будет без печали.
- А казалось - на вечные времена?
- Иллюзия. Жаль, конечно. Инна - девка славная. Но ей будет трудно устроить свою жизнь. Характер не тот. Не от мира сего.
- Да, она человек путаный.
- Не современный.
Инна сидела сгорбившись, как будто слышала этот разговор.
- Он вел себя, как самодовольный хам, не зная, что все его счастье висит на волоске, на ниточке, которая обвязана вокруг моего пальца. Мне хотелось дернуть за эту ниточку. Но я не счел себя вправе сделать это, не посоветовавшись с Инной.
"Чтобы она взяла на себя то, чего ты боялся".
- И я поехал к ней...
- Одну минуточку. Вы не помните, чем кончился разговор со Светланой? - перебил Мазин.
- Вы спрашиваете об этом не в первый раз. Меня меньше всего интересовала их беседа.
- Виноват. Тогда скажите вы, Светлана, пожалуйста.
- Вы же знаете.
- Важно восстановить последовательную картину событий.
- Он звал меня приехать сюда.
- И вы отказались?
- Да.
- Светик, все в лучшем виде. Да, да. В самом лучшем.
- Защитился?
- Буду защищать еще раз как докторскую.
- Поздравляю!
- И только?
- Я очень рада.
- Ты обиделась, что я не пригласил тебя?
- Откуда ты звонишь?
- Из ресторана.
- Вам весело?
- Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.
- Значит, скучно?
- Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?
- Куда?
- Ко мне. На проспект Космонавтов.
- Когда?
- Сейчас.
- Конечно, нет.
- Ну, Светик...
- Антон, ты выпил.
- Совсем немножко.
- Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и... целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.
"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими..."
Мазин повернулся к Рождественскому:
- Что делал Тихомиров дальше?
- Он вернулся в ресторан.
- А вы поехали к Инне Константиновне?
- Да.
Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?
- Разрешите, я сама расскажу, - предложила она тихо.
- Нет, я.
Рождественский настаивал.
- Хорошо, - решил Мазин. - Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.
- Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал...
- Здравствуй, Игорь. Раздевайся.
- Я по очень важному делу, Инночка.
- Откуда ты?
- Из ресторана.
- Защита прошла удачно?
- Речь идет о докторской.
- Антона можно поздравить.
- Не думаю.
- В чем дело?
- Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?
"Как трудно ей было ответить!"
- Что ты имеешь в виду?
- Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола...
"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".
- Я знаю об этой тетради, Игорь.
- Знаешь?!
- Я сама отдала ему ее.
- Невероятно!
- Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.
- Ее слова подействовали на меня охлаждающе, - продолжал излагать факты Рождественский, - но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик...
- Он мог тебя обмануть!
- Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.
- Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.
- Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.
- Мой папаша? Втереть ему очки - пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!
- Ты несправедлив, Игорь!
- А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!
Он не замечал, что бил сам.
- Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.
Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.
- Где твоя женская гордость, в конце концов?
- Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!
- Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.
- В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?
- Что значит - не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!
- Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!
- Я люблю тебя.
- Об этом не нужно.
- Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!
- Чего ты хочешь от меня?
- Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.
- Что же я должна сделать?
- Рассказать правду.
- Кому?
- Всем.
- Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.
- Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.
- Не мне ее менять.
- Значит, ты не будешь делать ничего?
- Игорь, тобой движет мстительное чувство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19