– Ну, а в случае со мной это, видно, светлейшая воля, – заметил Гиллон. Но молодой Боун не отличался сообразительностью и не понял намека. А дело в том, что юноша, вонзивший кирку в плечо Гиллону, был сэр Комптон Елфинстоун, его светлость лорд Какой-то-Там, пайщик и уже директор компании, хоть он еще и не успел окончить колледж. 2 Никакого «куса» ему не выдали, хотя обычно пособия давали в первый выплатной день после возвращения углекопа из больницы.– Делать нечего – надо ждать, – сказал Эндрью. – Силой у них ничего не получишь.– Можно было бы все же сходить и опросить, – сказал Джем. – А что, если там напутали?– Тебе, во всяком случае, ходить туда нечего, – сказал Эндрью.– Надо же, чтоб они знали, что мы ждем приличный кус, – заметил Йэн.– Ничего ты этим не ускоришь, – сказал Эндрью. – Теперь все у них в руках.– Это же несправедливо, – сказала Сара.– А кто ждет от них справедливости? – заметила Эмили.– Справедливо или несправедливо, так уж оно есть, – сказал Йэн.– Может, мне сходить туда и поговорить с мистером Брозкоком, – сказала Мэгги. – Человек не может работать. Должны они дать ему пособие.И все же решено было подождать. Как-никак – с этим соглашались все – происшествие было весьма необычное. Люди говорили – никто так и не узнал, откуда у них такие сведения, – что сэр Комптон собственной персоной или кто-то из его семьи готовы были выплатить Гиллону приличную компенсацию, но, видно, не знали, как это делается в Питманго. Да, 'конечно, в этом-то и загвоздка, решили все.Кровать Гиллона вынесли из залы на кухню, чтобы он был на людях, и он немало узнал за это время о том, какие бывают 'капиталовложения – от Эндрью, кое-что от Мэгги, а кое-что от мистера Селкёрка. Но некоторых вещей Гиллон никак не мог взять в толк – к примеру, почему сынок Елфинстоунов, если родители его вложили в предприятие тысячу фунтов, а за прошлый год был объявлен дивиденд в сорок процентов, должен получить четыреста фунтов ни за что.– То есть как – ни за что?! Он же всадил кирасу тебе в ключицу, разве нет? – заметил Сэм. – А это уже кое-что. Такое, дружище, не часто случается.Не нравился Гиллону тон Сэма. Что бы он ни говорил в эти дни, даже когда шутил, в голосе его звучали опасные нотки.– Ни за что?! – подхватил Джемми. – Господи боже мой, человече, да ведь он же в колледж ходит.Не мог взять Гиллон в толк и еще одно: оказывается, четыреста фунтов – это еще не все, что может получить человек, рискнувший вложить капитал в предприятие; он будет и дальше получать деньги – по триста, четыреста, пятьсот фунтов в год и в то же время по-прежнему владеть своей тысячей, хотя она уже многократно выплачена ему.– Но деньги надо же откуда-то брать, – заметил Гиллон. – Нельзя только выплачивать и выплачивать.– Можно, если уголь все время поступает на-гора. Уголь – это же деньги.– Но уголь-то добываю я, – сказал Гиллон. – Это я спускаюсь под землю. Моим потом он полит. Я рискую при этом жизнью.– Правильно, – сказал Эндрью.– Тогда объясни мне вот что.– Ладно, попытаюсь, – сказал сын.– Как же мы это допустили?
Он раздумывал об этом всю ночь и ближайшие несколько дней. Всякий раз, как руку у него начинало дергать, точно десну при больном зубе, он думал об этом. Цифра «40» не давала ему по: коя. Сорок процентов. И четыреста фунтов дивиденда. При этом ему ни разу не пришло в голову – во всяком случае тогда, – что дивиденд может составлять и четыре тысячи фунтов. Уже четыреста фунтов для углекопа – достаточно большая сумма, чтобы призадуматься. Через неделю эта цифра настолько крепко засела в мозгу у Гиллона, что он уже начал считать четыреста фунтов единственно подходящей компенсацией за свое увечье, и не только поверил, что получит их, но и был уверен, что имеет на них полное право. Чек наверняка уже выписан, осталась только формальность – получить деньги. Если в мире еще существует справедливость, – а Гиллон был уверен, что существует, – четыреста фунтов как раз и подтвердят это.Прошло две недели, и вот рабочие стоят полукругом в ожидании получки. Вечер для мая месяца выдался холодный и сумрачный – то порывами налетал снег, то хлестал дождь. Углекопы, при полном шахтерском снаряжении, в пропитанной потом рабочей одежде, топтались под ярким, белым светом керосиновой лампы Брозкока. Поскольку фамилии выкликали не по порядку, а как бог на душу положит – у них это называлось «платежной лотереей», – углекопы в Питманго издавна привыкли стоять полукругом. Одна из заповедей гласила: как только тебя вызовут, надо тут же предстать перед управляющим, потому и придумали стоять полукругом, чтобы человек мог быстро подскочить ко входу в контору, а не продираться сквозь толпу с риском, что перед его носом закроют дверь.– Джапп, Рэнодд! – раздался голос из-за двери, и не успел сноп яркого света лечь на мокрый серый снег, как к двери уже ринулся человек лет шестидесяти, из которых пятьдесят он провел под землей, – ринулся, точно шахтная лошадка, ударенная рухнувшей крепью.– Джапп идет, сэр.Молодые углекопы не откликались, но старые – по традиции, из боязни опоздать – громко выкрикивали свою фамилию, чтобы конторщик знал, что человек идет. В этот день выдачей жалованья занимался сам мистер Брозкок – ему нравилось видеть, как люди бегут к нему за конвертом. «Значит, бодрячки», – говорил он.Эндрью вышел из двери.– Получил? Он тебе дал кус? – Даже те, кто не имел никакого отношения к семье Камеронов, сгрудились вокруг него. Теперь это уже касалось всего поселка. Эндрью открыл конверт – там была лишь его обычная получка.– Кому-нибудь из вас дадут – это уж точно, – сказал кто-то, и все согласились, но ей один из Камеронов так и не получил Гиллонового пособия; последним из них был Джемми.– Вели и ты не получишь, придется тебе спросить, – сказал Сэм.– Угу, опрошу, – сказал Джем.Получив конверт, он сразу. понял, что там лежит обычная сумма, тем не менее он тут же, в конторе, открыл его – как правило, так не делали: в Питманго все основывается на доверии – и постарался поймать взгляд мистера Брозкока.– А кус моему шапке?– Кус?– Кус Гиллону Камерону.– Кус Гиллону Камерону?– Угу. Тому самому, которого джентльмен проткнул киркой.– Ах, этому? – Он не может теперь работать и хочет получить свой кус.– Свой кус? Кус-то ведь это подарок, он никому не положен.– Если человека покалечили, он получает за это кус.Мистер Брозкок отвернулся от Джемми и принялся с нарочитым усердием рыться в ящике, где лежали конверты с деньгами.– Конверт его – вот он. – Брозкок снова повернулся к Джемми и показал ему конверт Гиллона. – Но только пустой. – Он раскрыл конверт. – Никакого куса тут нет.– А кус должен быть. Ему же проткнули плечо киркой, сэр.– Нет куса – и все.– Острие вошло у него аж в легкое.– Вот что: я был очень терпелив с тобой и слушал твою брехню. Ты по-английски разумеешь? Никакого куса нет. – И тут Брозкок не удержался: – Кус – это не для чужаков. И можешь передать своему отцу, что мы не даем куса тем, кто обзывает других чертовыми дураками. Кус не дают, ежели углекоп сам виноват. А твой отец не должен был находиться там, где он был.– А вот это уж сволочная ложь.– Тебя как звать?– Джеймс Драм Камерон.– Пять шиллингов штрафа за сквернословие в помещении компании.– Он находился там, где ему следовало, и вы, черт бы вас побрал, отлично это знаете.– Еще пять шиллингов. – Он улыбнулся. – Во всяком случае, в своем отчете лорду Файфу я написал иначе.Джемми судорожно сжимал кирку. Ему так и хотелось пронзить ею мистера Брозкока, как пронзили его отца. И Брозкок это понимал.– Раздумываешь? – Сказано это было все с той же улыбкой. Что ни говори, а Брозкок умел держать себя в руках.– Просто кое-что вспоминаю, – сказал Джемми. Он понимал, что заходит слишком далеко, и делал это осознанно. – Помните случай с камнем, мистер Брозкок, сэр? Я бы на вашем месте помнил.– Угу, – сказал управляющий и так неожиданно двинул ногой, что Джемми не успел и пальцем шевельнуть, как вылетел из двери конторы; не сумев ухватиться за перила, он проехался задом по деревянным ступенькам и грохнулся наземь, уйдя затылком в смешанную с углем грязь.– Паршивый ворюга запустил руку в ваши конверты с деньгами. – выкрикнул мистер Брозкок. – Я бы, на вашем месте, проучил его как следует.– Тот, кто тронет моего брата, – ровным голосом сказал Сэм, – больше никогда уже не сможет работать – так я его отделаю.– В Америке тебе бы это не прошло, сволочь, – крикнул Джем. Но слышал его управляющий или нет, так и осталось тайной.– Хоуп, Вилли! – выкрикнул мистер Брозкок, и коротышка Вилли Хоуп рысцой побежал к нему. * * * Весть о том, что Гиллону Камерону не дали пособия, потрясла поселок, а после того, как потрясение прошло, остался страх. На этом примере они поняли одно: что «кус» дают по прихоти лорда Файфа. Ему случалось быть прижимистым, и углекопам приходилось с этим считаться, но по большей части он был щедрым, и пособие, которое он давал, помогало семье пережить несчастье и продержаться после того, как кормильца покалечило в шахте. Новость передавали по поселку шепотом, точно надеялись, что все уляжется, если это не будет произнесено вслух.«Слыхали? Камерон-то не получил кyca».Значит, если кто проткнет тебя киркой и ты не сможешь работать, жить будет не на что, – кто же в Питманго после этого мог чувствовать себя в безопасности?Весь вечер на Тошманговскую террасу приходили люди и возмущались тем, как с Гиллоном обошлись, – а вернее, лили слезы по себе, заявила Мэгги; после десяти часов явился мистер Селкёрк, раскрасневшийся от подъема и спиртного, но очень спокойный.– Ты хоть понимаешь, кто ты такой? – Гиллон оказал, что нет, не понимает. – Ты же вошел в историю! Олицетворение глупости и элементарного невежества.– Ничего не понимаю.– «Ничего не понимаю…» – передразнил его Селкёрк. – Конечно, ты ничего не понимаешь. Потому-то я, рискуя собственным сердцем, и залез к вам сюда, чтоб ты понял.Гиллон ждал сочувствия даже от мистера Селкёрка.– Ты же не знаешь своих собственных прав. Ты не знаешь элементарнейших законов собственной страны.– Ладно, – сказал Гиллон. – Так просветите меня.– Лежишь тут, как раненая овца, и ждешь, чтобы люди шли к тебе и гладили по шерстке. А сам элементарнейших прав своих не знаешь.– Да каких прав-то? О чем, черт побери, вы говорите? – закричал на него Гиллон, хоть ему и больно было кричать.– Ждешь, значит, подачки сверху, – произнес он с таким сарказмом, что это прозвучало как пародия на сарказм. – Ждешь, когда его светлости лорду заблагорассудится выдать тебе пособие. До чего же трогательно. И как ему, должно быть, приятно, когда его славные углекопы задирают вверх голову и смотрят, не соблаговолит ли его светлость сбросить им что-нибудь со своих небес.– Нечего так разговаривать с моим мужем, – возмутилась Мэгги. Ее глаза – два пылающих угля – встретились взглядом с двумя голубьими льдинками.– «Моим мужем», значит! Ты говоришь о нем так, точно он – твоя корзинка с углем. – Мистер Селкёрк усмехнулся. – А он же попрошайка!Теперь уже не выдержал Сэм и вскочил на ноги, но Гиллон жестом заставил его сесть.– Разве я сказал что-нибудь не то? Когда человек лежит с протянутой рукой и просит, чтобы кто-нибудь бросил ему монетку, разве это не называется попрошайничать? Если так ставить вопрос, то – конечно. В глазах лорда Файфа все они были попрошайками.– А почему, собственно, вы должны тянуть руку?– Потому что так принято, – наконец сказал Эндрью.– И вам это нравится?– Это срабатывает. Временами. Иногда.– Разве не об этом я вам говорил? Так оно и есть – все зависит от прихоти хозяина. И вам это нравится? Вам нравится плясать под его дудку? Вам нравится?Все молчали. Он заставил их устыдиться.– Ваша семья могла бы принять Кейра Харди, но нет – вы и подумать об этом не смели. Вы даже не пожелали съездить в Кауденбит в профсоюз и выяснить там насчет своих прав. Сидите здесь, отрезанные от всего мира, в своей жалкой долине и ждете, когда хозяин соблаговолит дать то, что вам по праву положено.Покончив с этой диатрибой, несколько притупив острие своей желчной иронии, библиотекарь рассказал им про закон, принятый в парламенте, в Лондоне, этом таинственном средоточии силы и власти, где никто из них и не мечтал побывать, но откуда шли загадочные нити, управлявшие их жизнью и регламентировавшие даже еду у них на столе. Назывался этот закон, как сообщил им мистер Селкёрк, «Акт о компенсации рабочим»; он был внесен бандой мошенников для облегчения своей совести – им же приходится все-таки исповедоваться по воскресеньям – и втихомолку принят. В законе этом говорилось, что рабочие имеют право на соответствующую компенсацию или пособие, если они получили увечье на работе из-за негодного оборудования или по недосмотру компании.– Значит, не по прихоти хозяина, – сказал мистер Селкёрк, – а по закону, действующему у нас в стране. Закон дает вам нотъемлемое право на пособие.В комнате находились и посторонние – обитатели Тошманговской террасы, и всех (взволновало то, что они услышали: значит, теперь рука, выдающая пособие, уже не может держать их за горло. И все же, как и Камероны, они боялись. Прибегнуть к по; мощи закона – значит бросить вызов хозяевам, а бросить вызов хозяевам в Питманго – это навлечь на себя беду.Слишком многие еще помнили рабство и не забыли, как на практике претворялся в жизнь великий закон. По закону все люди объявлялись свободными, и, чтобы получить свободу, человеку достаточно было явиться к шерифу и заявить, что он недоволен условиями своего существования и хочет уйти от хозяина. Если говорил он достаточно убедительно, то получал свободу – свободу бродить по обочинам дорог, выискивая корни и мох для жратвы. Свободу сдохнуть с голоду.– Что же я должен делать? – спросил Гиллон.– Подать в суд.Как хотелось бы не понять! Слишком это было опасно. Боязнь сделать шаг и желание идти вперед сталкивались и давали искру – атмосфера в комнате насыщалась электричеством.– Подать в суд – на кого же? – наконец осмелился скороговоркой спросить Гиллон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67