- Но если у вас есть сомнение, вы можете это проверить.
- Я знаю свои обязанности, - сказал он спокойно, вынул ручку, две карточки, на которых значилось: - Пропуск на вечер Фланагана. Другим лицам не передавать.
- Ваши фамилии? - спросил он. Я назвал наши фамилии, получил карточки и вернулся за столик.
- Том Мэлори, дружище! - вдруг услышал я, и через секунду передо мной предстал Фрэнк Смоллет, легендарная фигура с Флит-стрит, мой старый знакомый по журналистским временам. Он был известный выпивоха, и его неоднократно выгоняли с работы за пьянство, но, как ни странно, он выжил как репортер и теперь подвизался на писании скандальных воскресных новостей.
Он уселся напротив.
- Ты что здесь делаешь?
- Я здесь по делу, - ответил я, не забывая ни на секунду, что вот-вот придет Ласло. Вдруг у меня появилась идея. Несмотря на свое пристрастие к спиртному, Смоллет был профессионалом, то есть мог без труда сочинить неплохую историю и потом держать язык за зубами.
- Работаешь над новой книгой? - спросил он.
- И да, и нет, - сказал я и добавил. - Но тебе как старому другу могу помочь. У тебя, видимо, нет приглашения на сегодняшний вечер?
- Уж не хочешь ли ты сказать, что у тебя есть?
Я показал ему свой пропуск.
- О'кей. Итак, выкладывай. Почему у тебя пропуск?
Улыбаясь, я сказал:
- Мы с Шоном Фланаганом старые приятели. Познакомились, когда я работал репортером. Брал у него интервью, и он остался им очень доволен.
- И он оплатил твой проезд сюда?
- Нет. Он пригласил меня только что. Сказал, что хочет купить право на постановку фильма по моей книге.
- Я могу это использовать?
- Да. Мне не помешает известность, даже если Фланагану это не понравится. Давай условимся: я пойду на этот вечер и, если случится что-нибудь скандальное, я тебе тут же сообщу.
- Нужно что-нибудь новенькое, и не позднее 11 часов, а то все в газете уже уйдут домой.
- Хорошо, не позднее одиннадцати, - повторил я, и тут появился Ласло Ласлов. Я представил его Смоллету как поэта. Мы втроем поужинали в ресторане, и на прощание я сказал Смоллету: «Встретимся в баре без четверти одиннадцать».
- Какой странный, - заметил Ласло, когда Смоллет ушел. - И он всегда так много пьет?
- Всегда. Но он надежный, я знаю его давно.
Ласло взглянул на часы:
- Уже почти девять. Может, пойдем?
* * *
Вечер был в разгаре. Было много народу, сильно пахло духами и гаванскими сигарами. Мы едва нашли место за столом в углу, драпированном тканью, похожей на паутину.
И что я здесь потерял, думал я. Хотя, конечно, хороший контракт не помешает, особенно если не выгорит дело с дневниками. Я думал о Татане, о Борисе, о том, что они были сейчас вместе. Вдруг подошел Фланаган с женой.
- Вам здесь хорошо? - спросил он. Какая-то актриса втиснулась между нами и воскликнула:
- Это грандиозный вечер, Шон!
Все улыбнулись, за исключением миссис Фланаган. Это была маленькая женщина с высокой грудью, туго обтянутой зеленым шелком. Волосы ее были тщательно причесаны, глаза обрамляли густые, сильно накрашенные ресницы. Она напоминала мне хорошенький пончик, украшенный краской и драгоценными камнями. Я представил ей Ласло, он наклонился, поцеловал ей руку, она улыбнулась.
Шон похвастался подарком жены - громадным брильянтом на массивной золотой цепочке.
- Вы здесь фильм снимаете? - вежливо поинтересовался Ласло. - На вечере много наших кинематографистов, я многих знаю.
- Да, конечно, - сказал Шон. - Не хочу сказать ничего плохого, но приходится иметь дело с венграми. Хотя фильм предназначен для показа за пределами этой страны. Мы снимаем оргии в старых замках - историческое порно. Хотя я знаю, что вы, коммунисты, - известные пуритане, и назовете это порнографией, уж точно.
- Я не коммунист теперь, - сказал Ласло.
- Ну конечно, конечно. Никто в Венгрии уже больше не коммунист. Ну прямо, как немцы? - он засмеялся, отпил из бокала с шампанским. - За тебя, Ласло! - сказал он, поднимая бокал, но венгр даже не пошевелился.
Тут я не выдержал:
- Ради бога, не забывай, что ты не в Баварии! Ты здесь в гостях и мог бы быть повежливей!
Фланаган пришел в ярость.
- Вон отсюда, - сказал он, и за его плечом, немедленно вырос телохранитель. - Видеть не хочу этих червей!
Ласло спокойно пил шампанское, будто ничего не случилось. Я встал. Телохранитель оттолкнул меня, устремился к Ласло и вцепился ему в плечо.
Через секунду мы уже были в фойе.
- Как вы? - спросил я Ласло.
- Все в порядке?
- Это мелочь, не такое бывало, - сказал он.
Мы поспешили в бар, было без четверти одиннадцать. Смоллет уже ждал, попивая вино.
- Пошли к тебе, Фрэнк, - сказал я. - Ты получишь скандальный сюжет!
Смоллет вмиг протрезвел.
- Английский писатель и венгерский поэт изгнаны с вечера Фланагана. Как тебе это? - спросил я.
Через десять минут он передал необходимую информацию в Лондон.
* * *
На следующее утро я завтракал со Смоллетом. Он выглядел весьма довольным вчерашними событиями.
- Фрэнк, хочу тебе сказать кое-что интересное, - начал я.
Он оживился, огляделся:
- Как ты думаешь, здесь есть подслушивающие устройства?
- Вряд ли. Слушай, Фрэнк, если ты обещаешь два месяца молчать как рыба, я преподнесу тебе шикарную историю.
Он кивнул:
- Я знаю правила, не беспокойся.
- Если ты проговоришься, то подведешь не только меня, но и многих других, и к тому же погубишь замечательную историю.
- Слушай, не надо читать мне лекции. Давай факты.
Я начал медленно:
- Ласло Ласлов (между прочим, это его не настоящее имя) прошлой осенью ездил в Россию, и ему в руки попала рукопись.
- Принадлежащая перу будущего нобелевского лауреата?
Я отрицательно покачал головой.
- Автор этой рукописи не мог стать лауреатом, даже если был бы жив сейчас. Да это и не литература в точном смысле этого слова. Это дневник - личные воспоминания одного из советских руководителей высшего ранга.
Смоллет перестал жевать:
- Как его имя?
- Неважно. Узнаешь потом, через два месяца, если мы вообще договоримся.
- В последнее время столько мемуарной литературы пришло из России. Пеньковский - Светлана - Хрущев. Но не все мемуары подлинные, - сказал Смоллет.
- Об этом пусть ломают голову издатели.
- А ты читал этот дневник?
- Еще нет. Сегодня Ласло даст его мне.
- И ты провезешь его в Австрию, да? А если тебя поймают?
- Постараюсь, чтобы не поймали.
- А почему ждать два месяца?
- Чтобы не подвести людей. Например, Ласло. И других, живущих на Западе. Ты должен полностью на меня положиться и ждать моего сигнала.
- А почему ты сам не хочешь опубликовать эту историю? - спросил Смоллет.
- Потому, что я не просто курьер. Я должен буду убедить издателей, в частности, американских, в подлинности документа, а иначе никаких денег не видать. Мне нужен хороший свидетель. Ты им и будешь.
- Понимаю, - кивнул Смоллет.
Я протянул ему руку.
- Помни: если проговоришься, Фрэнк, потеряешь шикарный сюжет!
- Отстань, я все понимаю, - ухмыльнулся он. Выходя из ресторана, я увидел, что он заказал еще вина.
На следующее утро я покидал Будапешт, увозя с собой подписанные Ласло четыре страницы текста, содержащего подробный отчет о том, как был вывезен из России некий важный документ.
- Когда вы переведете с венгерского, узнаете все, что вам нужно. Здесь все правда, все до единого слова, - сказал Ласло, передавая мне эти четыре страницы.
Денег он так и не взял. Я был готов к этому и все равно испытывал смущение. Такой идеализм будто подчеркивал наше корыстолюбие. И хотя Борис говорил мне, что я мог бы вверить Ласло свою жизнь и ничего не опасаться, мне было легче иметь дело с Фрэнком Смоллетом, так явно преследующим свои личные цели и выгоды.
По прибытии в Вену я сразу же нашел Бориса. Он уплетал обед в кафе отеля «Саша». Он приветствовал меня с набитым ртом. Указал на свободный стул, торопливо дожевывая пищу.
- Ну, привез бумаги?
Я выложил конверт с текстом Ласло и тысячей долларов, которые я провез через границу, упрятав в газету «Таймс».
- Все в порядке, вот только деньги он не взял, - сказал я.
- Он очень гордый. Таких не часто встретишь. Как у него со здоровьем?
- Кажется, хорошо - если судить по количеству выпитого им спиртного. Ты читал о скандале на вечере Фланагана?
Борис нахмурился.
- Конечно. Это было во всех австрийских газетах. Ты что, с ума сошел - так выставил себя напоказ, да еще и Ласло вовлек в это дело?
- Это доказывает, что я встречался с ним в Будапеште.
- Вот именно. Боюсь, что ты перестарался. - Борис грыз ногти. - Хочешь торт, у них тут очень вкусные торты подают?
- Я бы хотел кофе. А где Татана?
- Спит. С нею все в порядке. Все в полном порядке. А нам повезло. В Монтре состоится большая книжная ярмарка в начале следующего месяца. Там соберутся все известные издатели. Меня очень заинтересовало американское издательство «Бури». Они специализируются на публицистике, и в прошлом году пара их книг стала бестселлерами.
- А кто установит контакт?
- Я. Лучше если это будет русский, а не англичанин. Больше таинственности - это американцам понравится. Я немного подгримируюсь - например, приклею бороду и возьму псевдоним.
- Думаешь, справишься? - спросил я с сомнением. Это крепкие парни. Та сумма, которую мы запросили, заставит прислать целый батальон первоклассных адвокатов, и те устроят прессинг.
- Не волнуйся, - сказал Борис, - славянский темперамент подойдет лучше, чем англосаксонский. Надо в делах с американцами быть грубоватыми и хитрыми, как Сталин с Рузвельтом. Положись на меня, я хорошо знаю американцев.
Я рассказал Борису о моих планах относительно Фрэнка Смоллета. Как только будет достигнута договоренность с издателями, те опубликуют сообщение, что у них есть дневники Л. П. Берии. И тут я сведу Татану и Смоллета. Она поведает историю о том, как была изнасилована Берией в возрасте двенадцати лет. Потом ей придется исчезнуть.
Таким образом, в качестве доказательств подлинности дневников у нас будут письменное свидетельство Ласло и публичное заявление Татаны. Ни то, ни другое не может быть окончательным доказательством, и является несостоятельным с точки зрения закона, но будет достаточным для того, чтобы убедить издателей. Теперь все зависело от способностей Бориса. Я был согласен с ним, что русскому скорее удастся уговорить издателей, чем мне.
Было обеденное время. Борис остался в кафе, а я пошел к Татане. В ее комнате царил полумрак. Татана стояла в двери в прозрачной ночной рубашке и жмурилась от света, проникающего из коридора. Увидев меня, она крепко прильнула ко мне, закрыла дверь ногой и увлекла меня в постель. - Делай со мной все, что хочешь! - сказала она. Через секунду мы лежали в тесном объятии. Сплетение рук, ног… Она то плакала, то смеялась, металась на подушке, колотила сжатыми кулаками по постели и наконец выдохнула восторженно: - Нет, лучше этого еще не было!
Такой я ее еще никогда не видел и подумал, что возможно у нее с Борисом все было не так прекрасно, как он пытался изобразить.
Рассказав ей о встрече с Ласло, я вытащил конверт с тысячей долларов, который тот отказался принять, и щедрым жестом вытряхнул перед ней банкноты на подушку. - Это маленький подарок. Я сказал это по-французски.
Она смотрела широко раскрытыми глазами на деньги:
- Ты хочешь сказать, что это все мне?
- На том условии, что ты пригласишь нас пообедать в ресторан.
Она взяла конверт.
- Ты придешь ко мне ночью, Том? Пожалуйста!
- Конечно, - ответил я, чувствуя, что понимаю ее не лучше, чем прежде.
Часть пятая
Выбирая врагов, проявляйте особую осмотрительность.
Оскар Уайльд

ЗАПИСЬ ПЯТАЯ
Барвиха, Московская область, октябрь 1952 г.
Держусь подальше от съезда, так как вижу, к чему идет дело. Политбюро распустили и учредили Президиум, в который вошли по меньшей мере человек шестнадцать, убожества и лакеи, которые смотрят Хозяину в рот и выполняют его малейшие желания. Похоже, он собирается избавиться от нас и начать все сначала - с новой партией и новыми идеями.
Но самое плохое - постоянно звучащая на съезде тема: отсутствие бдительности. Каждый выступающий кретин провозглашает с трибуны об отсутствии бдительности. Бдительность и террор. И, конечно, евреи. Евреи - везде. Это микробы общества, безродные космополиты, сионисты, саботажники, верные Израилю. И кто же позволяет этим микробам плодиться? Ну конечно же, служба безопасности! Уже поговаривают, что я не только «защитник евреев», но и сам еврей.
И еще неприятность. Этот одиозный Поскребышев вновь появился на сцене. Выступил на съезде, а Хозяин сидит в четвертом ряду и аплодирует ему вместе со всеми. Года три назад мы этого П. хорошо проучили. А теперь, возможно, сам решил пошутить со мной - заставил этого горбатого наемника высказывать сомнения уже в моей лояльности. П. сам бы до этого не дошел - уж очень труслив.
Но меня трудно победить. Старая лиса не раз пытался это сделать, особенно во время менгрельского дела. Заменил надежного Абакумова этим скользким червяком Игнатьевым. А я пока все равно жив и не бездействую.
Бдительность и террор. Пусть смакуют это на съезде. Болтуны. Уж кому эти слова знакомы не понаслышке, так это мне!
Барвиха, Московская область, октябрь 1952 г.
Из Праги плохие новости. Если бы не моя верная Нина, я бы не выдержал. Даже Р. Сланский сломался и признался в самых диких преступлениях. И это в стране, которая притязала на демократию, и где нет наших частей!
Всегда считал себя правой рукой Хозяина в таких проделках. Но об этом чешском деле ничего не знал.
Конечно, всю подготовительную работу провел этот хитрый армянин, Микоян, а выполнил Лихачев, которого я в глаза еще не видел и который, говорят, у Хозяина в кармане. Чехи, конечно, оказались не такими крепкими, как Костов или Иосиф Тито.
Похоже, Хозяин хватил через край, задумал вторую «ежовщину» - последнюю шутку не только над партией, а над самой историей. В Праге даже вынудили этого мальчишку, сына обвиненного, написать в «Руде Право» письмо, где он требует казнить отца - «моего злейшего врага». Такая грубая работа и в такой цивилизованной стране как Чехословакия! Террор это одно, а глупость другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21