Одного поразили снайперским выстрелом с сорока метров, когда он выходил с дискотеки, другого изрешетили на берегу озера, третьего взорвали вместе с женой и тещей, кто-то вообще исчез бесследно. Один из старых рецидивистов, «вор в законе», жаловался муровцам: «Молодые пришли, без понятия, наглые, жестокие, борзые. Я полжизни у хозяина провел, никогда не гнулся, мне любая пересылка — родной дом, а они ко мне без всякого уважения». Обидно было не только ему. Еще и случайным прохожим или членам семей, которые гибли в этой «необъявленной» войне. Но, судя по всему, время воров-бессеребренников оставалось в прошлом. Теперь «коронами» венчали не только за заслуги, которых у многих-то и не было, а за деньги, за связи, чтобы «продвинуть» своего. Прежние воры не имели права жениться, заводить семью, работать, служить в армии, жить в собственном доме. Нынешние авторитеты ломали старую систему напрочь. Появились и виллы, и особняки за границей, и многомиллионные счета в банках. Но убивали не только лидеров. И нормальных бизнесменов, которые хотели жить по закону, и журналистов, проявивших особую прыть или напавших на какой-то след, и банкиров, сидящих в бункерах, и политиков, лоббирующих те или иные интересы. Убивали и сами политики: некий депутат Госдумы, «водочный принц», застрелил из автомата двоих, продолжая оставаться «неприкосновенным», как жрец в Индии. Ни один человек, даже самый незначительный, не был застрахован от того, что на улице ему не проломят голову, а в подъезде не всадят тесак в грудь. Даже в обычных дворовых драках стало привычным: «Я тебя сейчас замочу!» Теперь старались не бить, а убить до смерти. Такое время — психическое. Когда в стране беспредел сверху до низу, жизнь человеческая не стоит и ломаного гроша.
А способы и методы убийств становились все изощреннее. От инерционных стилетов и ножей морских пехотинцев — до арбалетов и ружей-гарпунов для подводного плавания; от старых надежных АКМ — до снайперских винтовок «М-21», принятых на вооружение в США; от диверсионных одноразовых пистолетов «Тарантул», маскируемых под сигаретную пачку, — до ультразвуковых свистков направленного действия; от универсальных токсичных ядов, не поддающихся судебной экспертизе — до пластиковых мин, принимающих любую форму и не оставляющих от «клиента» никаких следов. Конечно, без опытнейших специалистов, прошедших диверсионную подготовку на службе у государства, здесь было бы не обойтись. Но ни для кого больше и не было секретом, что бывшие офицеры, разведчики, подрывники, гебисты, милиционеры и другие служивые — шли косяками на содержание к авторитетам. И не только бывшие, но и действующие. Без их участия развернувшаяся война не смогла бы приобрести таких форм. А техническую поддержку оказывали воинские части, штабы, таможенники, политики, делящие преступные группировки на «свои» и «чужие». Даже главы государств из ближнего зарубежья опосредовано управляли своими криминальными соплеменниками, осевшими в Москве и по всей России. Но существовал ли на самом деле «Белый эскадрон», созданный из группы «честных ментов»? Кононов смеялся над этой легендой Корочкина, поскольку сам знал и курсантов милицейской школы, предлагавших поставить на «поток» любые заказы; видел и труп известного ереванского вора, застреленного действующим сотрудником ОВД; сталкивался в разговоре с операми, которые лично задерживали (по ошибке) своих сослуживцев, вкупе с братками. Тот же капитан Евсеев признавался ему, что в свободное время выполняет охранные функции у одного криминального авторитета. А один муровский сыщик, с которым позже у Игоря наладились хорошие отношения, так и сказал: «Никакого идейного отстрела нет и не было. Шла обычная работа, за деньги».
6
Сентябрьским днем, в череде этих покушений произошло еще одно, на возвращавшегося в Москву Мовлада. Хмурый не имел к этому происшествию никакого отношения, поскольку его не только не было в то время в столице, но он даже понятия не имел о внезапном прибытии из Чечни своего давнего врага, повинного в смерти Стаса. Не то предпринял бы все усилия, чтобы не упустить и на сей раз этого человека. Мовлад приехал инкогнито, на короткий срок, то ли в качестве эмиссара Дудаева, то ли по своей личной инициативе. Назревали грозные события, хотя до войны в Чечне оставалось еще четыре месяца. Кто организовал покушение на Мовлада — можно было только гадать, но врагов у него существовало достаточно. Либо какая-то из криминальных группировок, либо задействованные спецы, прикрытые «службой». В состоявшейся затем на эту тему беседе Игоря с Сабуровым, тот, сам бывший «альфовец», склонялся к последнему варианту: что здесь не обошлось без ГРУ. Во-первых, потому что Мовлад уже не столько «авторитет», сколько фигура военно-политического значения, а выбить из-под ног дядюшки Джо одну из его подпорок — в свете надвигающихся событий — весьма и весьма стоит. А во-вторых, учитывая его криминальное прошлое, легко свалить эту смерть именно на криминальные разборки.
Вот только что-то не гладко вышло. Мовлад остался жив. В его машину влепили из «мухи» кумулятивным зарядом: он прожег «мерс» насквозь, как консервную банку, и грохнул в фундамент дома на Дербеневской набережной. «Террорист» не подрассчитал. Мовлад отделался легким испугом, а уже через три часа спешно покинул гостеприимную столицу.
— И на старуху бывает проруха, — заметил Сабуров.
В кадрах криминальной хроники, на следующей неделе, Кононову довелось увидеть этот «прошитый» «мерседес» и развороченную кладку дома, а потом под комментарий диктора пошли другие события.
«— …сейчас вы видите кадры с операцией по освобождению заложников из квартиры в центре Москвы. Проводил ее в прошлую субботу заместитель начальника РУОПа полковник Аршилов. Вот он стоит в коридоре, рядом с бойцами СОБРа. У заблокировавшего дверь террориста находятся две женщины. Кто они — нам неизвестно. Но фамилия хозяина уже выяснена. Это Клим Чернягин, фигура достаточно известная в криминальном мире. Требования террориста довольно сумбурны. Вот Аршилов ведет с ним переговоры по мобильному телефону. Пытается успокоить, войти в доверительный тон. Главное — наладить психологический контакт. Из-за двери слышится плач женщин. Стандартный набор требований: морфий, машина до аэропорта… Сейчас вы видите кадры, снятые другой камерой: с крыши дома оперативники спускают на веревке доставленные десять кубиков морфина. В окнах соседнего здания заняли свою позицию снайперы. Никому не известно, что может предпринять террорист, да еще находящийся в состоянии наркотического опьянения. Видимо, Аршилов сомневается, что Чернягина можно захватить живым: из квартиры уже раздавались выстрелы. Что ж, в таких случаях ведется огонь на поражение. В окне мелькают лица женщин. А вот и сам террорист… Вы видели, как это случилось…»
Да, Игорь увидел. Все было очень отчетливо. Сначала в окне показалась голова Клима, затем она дернулась — темная точка на лбу — и все. Затем он смотрел, как из квартиры выводят плачущих женщин. Одна из них — Лариса. Другая — кажется, Инга, подруга Клима. Вот дурак, допрыгался… А что тут поделаешь? Может быть, эта смерть — лучше, чем иссохшим от наркоты трупом на больничной койке? По крайней мере, сразу, без долгих мучений. Еще один друг, пусть и бывший, ушел.
Через несколько дней Кононов встретился с Ларисой.
— Расскажи, как там было?
— Как видел, по телеку. Только мы-то боялись, что он нас застрелит. Совсем чумовой стал, псих! И я дура — зачем-то поехала в гости. Думала, пожалеть бедненького. А знаешь, что он мне сказал, на последок, когда понял, что живым его все равно не выпустят?
— Ну, что? — Игорь представил себе бегающего по квартире Клима, палящего в потолок и стены, рвущего на себе одежду. На что он надеялся?
— Помнишь, когда тебя «сдали» руоповцам? Крот вышел на Клима, а тот все и устроил. Наверное, за наркоту. А может врал?
— Какая теперь разница? — пожал плечами Хмурый.
…Это было недавно, а как будто в другой жизни.
7
Расчистить российские рынки от кавказских преступных группировок, а значит перекрыть и наркоканалы, Каллистратыч предлагал радикальным способом — в течение недели. Просто и понятно для каждого обывателя. Был бы сильный национальный лидер да государственная воля. Как? Первое: закрыть «прозрачные» границы, объявить жителей других республик «бесправными иностранцами» на территории России и обязать их покинуть ее пределы в течение 48-и часов. Второе: при неисполнении приказа № 1, разрешить гражданам России их отстрел по законам военного времени, как шпионов (отличившихся поощрять за счет тех квартир, которые они тут наприватизировали). Третье: всех их помощников, независимо от занимаемых постов судить по самым строгим статьям, вплоть до расстрела, а имущество конфисковать в пользу государства.
Вообще-то, резон в словах Каллистратыча был. Шла война в Чечне, а ее эмиссары продолжали ездить по российским городам, собирая дань на «воинов Аллаха». В Москве ничего не менялось — те же «звери», только чуть-чуть поутихшие, но дело свое криминальное делали. И нефть, и наркотики, и оружие, и русские девушки, сплавляемые за рубеж. И поддержка в высших государственных структурах. Но главное — неприкрытая оголтелая кампания в СМИ, где журналисты из кожи вон лезли, чтобы облить как можно больше всеми нечистотами российскую армию и представить чечей героями. Особенно отличались на НТВ, втыкая нож в спину всем русским солдатам. Спецкор Масюк ездила к полевым командирам и фотографировалась на фоне отрезанных голов. Роман Корочкин из «Свежей газеты» тоже побывал на чеченских позициях и сделал репортаж о храбром «полковнике» — известном криминальном авторитете Мовладе. С непременной фотографией, где он был запечатлен вместе с абреком, возле связанных пленных «первогодок». Много грязи и мерзости несла эта война.
Особую неприязнь вызывал мекающий, обсыпанный перхотью депутат-правозащитник, которого либеральные круги «тянули» в нобелевские лауреаты, да так и не вытянули. Он частил в Чечню, как в дом родной, держал постоянную связь по спутниковому телефону, шел на переговоры с окруженными российскими группами, предлагая сдаваться. «Рус, капут!» Где, в какой другой стране подобное было бы возможным? Все происходящее казалось фантасмагорией, но жизнь в России давно приобретала ирреальные черты. Победные наступления останавливались, загнанные в горы чечи получали передышку и довооружались. Все это делалось с ведома и согласия Кремля. Спустя полтора года мекающий «правозащитник», любитель горцев, влип как последний «лох» в «беспроигрышной лотерее», организованной Хмурым. Человек, которого умиленно называли «совестью России» погнался за дармовым призом, показав всю свою дутую «святость». Возле ВВЦ он с охотой принял из рук Проктора билетик, суливший телевизор «Сони». Депутату вежливо объяснили, что выигрыш он получит в том случае, если «переспорит на деньги» другого покупателя — с точно таким же призом. «Лохотрон» закрутился. Борец за свободу не сомневался, что окажется в масти. Назначает сумму, конкурент (Игорь-маленький) перекрывает. И так несколько раз. Азарт возрастает. Кто-то даже одалживает депутату деньги. Но выиграть в «лохотрон» нельзя. Вся сумма незаметно переходила к Игорю-маленькому, поэтому «правозащитник» мог прийти хоть с мешком купюр — проку бы не было. В итоге он оказался еще и должен около трех тысяч долларов.
— Надо платить, — мягко сказал Серж. Но депутат, проведший свою молодость в лагерях, сам знал, что платить «надо». Пришлось ему в сопровождении Петра и Длинного съездить домой и выложить проигранную сумму. Расстались почти дружески. Уже потом, прейдя в себя от своеобразного транса, посасывая в изумлении палец, правозащитник бегом отправился в милицию, где полдня составлял фотороботы. Но какой тут можно найти состав преступления? Обида у депутата была настолько сильной, что с трибуны Думы он поставил сам себя в глупейшее положение, рассказав про «русских бандитов с веснушками на лице», которые столь коварно и подло «кинули» почти нобелевского лауреата Можно сказать, что после этого случая на карьере политического деятеля был поставлен окончательный крест.
Кононов вспомнил об этом забавном эпизоде, как и о многих других — не столь веселых, а обыденных, не выделяющихся в череде иных, или горьких, трагических, о которых нельзя забыть, но к которым и не хотелось возвращаться. Что хотела узнать Лера, эта милая девушка, когда спрашивала его там, в деревушке под Серпуховом: «Кто ты? Как ты живешь, как жил прежде?» Разве можно и нужно об этом рассказывать? Можно ли отделить твою личную жизнь от того, что все эти годы происходило вокруг, в России? Даже если ты не принимал непосредственное участие в каких-то событиях, но они накладывали отпечаток на всех, протекали через твое сердце и душу. А смерть родителей, которые ушли, как две тени, друг за другом?.. Все прочее перед этим меркнет. И невозможно ответить.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1
Семнадцатого августа маленький премьер-сайентолог все еще огромной страны с холодной улыбкой на устах объявил о ее фактическом банкротстве всего через два дня после того, как Президент в очередной раз дал всенародную клятву: «Девальвации не будет, я — в отпуске!» Гром грянул, но еще мало кто мог предположить, что самые кошмарные сны «с ягодками» впереди. И даже ставшее модным словечко «де-фолт» пока воспринималось с иронией, как новое заклинание либеральных реформаторов. Не всякий ученый муж-академик взялся бы растолковать его значение, не порывшись предварительно в экономическом словаре. Простительно было и Кононову спросить об этом у Большакова — уж больно тот сам внешне походил на этого премьера-Кириенку:
— Что за «де-фолт»?
— По-моему, это — полный… — по-русски отозвался Геннадий. И попал в самую точку. Августовский понедельник девяносто восьмого года отбросил Россию еще дальше назад, средний класс оказался практически уничтожен, народ стал беднее в пять-десять раз, банковская система и ГКО лопнули, а пронырливые демократы кинули теперь не только «чужих» (российское население), но и «своих» — тех, кто все время поддерживал их на Западе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33