— Но вы сегодня вернулись оттуда?
— Да. И пока никаких результатов.
— Тим-Тимофеевич, ответьте мне на один вопрос, — девушка чуть улыбнулась — краешками губ.
— Валяйте.
— Валяю, — в тон ему ответила Глория. — Я не буду вмешиваться в ваши профессиональные медицинские секреты, но… каким образом вы собираетесь вернуть мне мое „Я“, мою память?
— Так, — сказал Тероян, усаживаясь в кресло. — Хорошо. Поговорим откровенно, — он подождал, пока девушка устроится напротив. — У меня есть основания предполагать, что вы явились свидетелем некоего… события, — он специально заменил „преступление“ более мягким словом. — Которое повлияло на ваш мозг таким образом, что оказались заблокированными некоторые участки. В частности, все, связанное с вашей личной жизнью. Естественно, стерлось и это… событие. Определив природу его, мы найдем искомое причину поразившего вас недуга. Это как найти нужный узелок в спутавшемся клубке ниток. Всего один-единственный узелок. Потянув за него, мы распутаем весь клубок. Чем я и занимаюсь.
— Тим, я уже сказала, что полностью доверяю вам, — мягко произнесла Глория. — Но ведь вы понимаете, что невозможно разыскать этот узелок, исключая меня из вашего… расследования. Как вы можете самостоятельно найти его, плавая в этих ваших Медвежьих Озерах, оставляя меня дома, как лишний и ненужный предмет? Так не получится. Я же не зонтик, который только для определенной погоды годится.
— Логично, — согласился Тероян. — И вполне разумно. Но я не уверен в степени риска. И в той опасности, которая может вам угрожать при определенных обстоятельствах. Например, при факторе внезапности. Когда вы повторно испытаете шок. Тогда „зонтик“, говоря вашим языком, не раскроется никогда.
— Но ваши поиски не дадут результата, — покачала она головой. — Я должна быть рядом.
— Вы и так рядом, — сказал он, а сам подумал, что, возможно, даже более чем рядом. Она уже где-то в нем, в его подсознании, постоянно. И он впустил ее туда сам, добровольно. Не на свою ли беду?
— Сегодня я этого не ощутила, — произнесла Глория. И твердо добавила: — Мы должны быть вместе. Мы должны вместе проделать весь путь.
Тероян раздумывал, глядя на нее. Молчала и девушка, выжидательно ловя его взгляд. В иной ситуации фраза, произнесенная ею: „Мы должны быть вместе“ — составила бы счастье любого мужчины, столь много она обещала. Но сейчас было иное положение, и иная судьба могла ожидать их обоих. Имел ли он право сразу же подключить ее к своим поискам?
— Я стану вашей тенью, — попросила Глория, прервав его размышления. Поверьте, я уже достаточно сильна, чтобы справиться со своим состоянием. Ведь, согласитесь, вы пока бродите в потемках, как и я?
— У меня уже есть кое-какие предположения, — промолвил наконец Тероян. — Кроме того, я мужчина, мне легче выдержать испытания. Я просто физически сильнее.
— Ну что это за аргумент! — возмутилась Глория. — Прямо какая-то расовая дискриминация. Встаньте, пожалуйста. Тероян послушно поднялся, не понимая, что она задумала.
— Протяните руку, — попросила она. А когда он протянул к ней ладонь, то Глория каким-то хитрым приемом ухватила его за предплечье, согнувшись, развернулась спиной, — и вот он уже перелетел через нее, распластавшись на ковре.
— Ну… знаете ли! — оправившись от изумления, произнес Тероян, потирая плечо. Девушка победоносно стояла над ним, уперев кулачки в бока и расставив ноги. Она пружинисто подпрыгнула и пяткой достала до одной из книжных полок, сбив на пол стоявшую там новогоднюю свечу. Потом посмотрела на продолжавшего лежать Терояна и улыбнулась.
— Вспомнилось что-то такое, — застенчиво сказала она. — Из дзюдо и каратэ. Может быть, я мастер спорта? Чемпионка мира?
— Вы — большая жульница, — поправил ее Тероян, поднимаясь. — Надо же предупреждать, право слово. Впрочем, рефлексы и навыки при такой амнезии не теряются, вы правы. Черт, кажется, вы мне повредили плечо.
— Давайте-ка его сюда! — девушка сама приблизилась, стала массировать ушибленное при падении место. У нее оказались сильные пальцы, и разминала она плечо профессионально, так что Тероян подумал, что, возможно, она действительно имеет какое-то отношение к спорту. Ему были приятны эти прикосновения, и то, как по-хозяйски она расправляется с его пустяковой травмой, как не обращает на него никакого внимания, занятая своей работой. Ее лицо было совсем рядом, и он стоял, не шелохнувшись, словно боясь спугнуть ее — эту птицу-тайну.
— Все! — выдохнула она. — До свадьбы заживет, — и добавила: — Ну теперь вы будете брать меня на свои… прогулки?
— Вынужден, — усмехнулся Тероян. — Иначе вы переломаете мне здесь всю мебель. Но условие: слушаться меня во всем!
— Конечно, — обрадованно ответила Глория, и ему показалось, что она сейчас даже бросится ему на шею. Так светились ее глаза — два синих пламени.
— А теперь — поехали, — поспешно сказал он. — Нас ждет одна удивительная семья.
К Карпатовым добрались за сорок минут — они жили возле метро „Новослободская“, в трехкомнатной квартире. Старшему сыну Маши, от первого брака, было теперь около тридцати, он пошел по военной линии и командовал батальоном в районе Алтая, где, как и по всей стране, то затухали, то разгорались какие-то неумолкаемые бои — с местными бандформированиями, с контрабандистами из Китая, с феодальными князьками, и порою было даже трудно разобраться — кто и с кем воюет? По Великому Сценарию так и должно было происходить — держать Россию в постоянном нервном напряжении, лихорадить ее тело, пичкая губительными лекарствами, выписанными по рецептам „мирового правительства“. Письма от него приходили редко.
Маша родила Олегу двух мальчиков-погодков; одному было восемь лет, второму — семь. Вот этот младший, Коленька, и был невинным несчастьем семьи, ее тревогой и болью. Внешне он выглядел, как и все дети его возраста, может быть, лишь более тихий, усидчивый, но так же любознателен и забавен, как и все малыши. У него была симпатичная мордашка, пушистые волосы и ясные светлые глаза. Беда в том, что эти глаза не видели; он родился незрячим. И сколько доктора ни бились над его зрением, все усилия оказывались впустую. Коленьку даже осматривал знаменитый офтальмолог и политик Федоров, но и он лишь развел руками. Оставалась последняя надежда и ее заронил Владислав Шелешев. Он посоветовал Маше и Олегу путь, которым на Руси шли все православные, страждущие исцеления — нести ребенка крестным ходом к Великорецкой купели, пройти вместе с верующими все тяготы дорог и окунуть Коленьку в освященную воду. Много, очень много было случаев, когда подобные больные получали прозрение. Этот путь и решили предпринять глубокой осенью все Карпатовы.
А старший из погодков, Алеша, развивался нормально, рос смышленым, крепким пареньком, напоминая отца в детстве. Ходил в школу, немного озорничал, помогал матери по дому, гулял с младшим братом в окрестностях, оберегая его и рассказывая, что вокруг происходит. Он был его глазами, его тропинкой в мир. Вот в эту дружную, любящую семью и приехали Глория с Тимом, где их ждал радушный прием, накрытый яствами стол, а горе и печаль заперты далеко-далеко на антресолях.
— Давайте-ка сразу примемся за уху, — предложил Олег. — Пока она горячая. Ершиков мы с Алешкой сами наловили. По стопке?
— Я же за рулем, — сказал Тероян.
— Ничего, больше трех я тебе не налью. А попадешь в ГАИ — отмажу, так и быть.
Глория внимательно всматривалась в Олега и Машу, словно желая вспомнить — не встречались ли ей раньше их лица?
— Хашиги сейчас в Москве, — сказал, между тем, Олег, обращаясь к Тиму. — А вообще-то он снует по всему миру, как сумасшедший.
— Знаю, — произнес Тероян. — Днем мы с Жорой пытались навестить его в Медвежьих Озерах.
Карпатов не сдержался, чертыхнулся.
— Ну кто вас туда толкал, идиоты? — прорычал он, на которого даже присутствие женщин не оказывало благотворного влияния. — Вы уже „сфотографированы“, оба. Номера ваших машин записаны, а сами вы на крючке. Я же тебя предупреждал! Зачем я только связался с вами?
— Можешь развязаться.
— Мужчины, может быть, вы поговорите о своих делах после ужина? попросила Маша. Она и в пятьдесят лет сохраняла свою неброскую красоту, свойственную безгрешным и чистым русским женщинам. Олег и Тим чокнулись, выпили по стопке, молча принялись за янтарную уху.
— Я уже второй раз за сегодняшний день слышу это имя — Хашиги, произнесла Глория. — Кто он?
— Один мультяшка из Ирана, — промычал Олег, поглощенный небесной пищей.
— Он как-то связан с моим… делом? — продолжила она. Карпатов вопросительно взглянул на Тима.
— Ну да, — пожал тот плечами. — Я рассказал. Не могу же я полностью исключить Глорию из своих поисков.
Карпатов бросил ложку на стол и потянулся за водкой.
— Пусть Юнгов даст объявление в газету. А еще лучше по телевидению. На всю страну, — со злостью сказал он. — Чего уж мелочиться, пусть все знают!
— Что ж вы так волнуетесь? — произнесла Глория, не спуская с него глаз. Терояну даже показалось, что она узнала его.
— И верно — чего? — как-то быстро успокоился он. — Хашиги — это поле деятельности контрразведки, не мое. Вот только как у вас в кармане, милая, оказалась его визитная карточка, непонятно. А так все в порядке.
— Это правда? — Глория посмотрела на Терояна. Он кивнул головой.
— Ну ладно, — сказала Маша, прерывая напряженную паузу. — Самое время подавать второе. Вы любите котлеты по-киевски?
— Стараюсь вспомнить их вкус, — Глория говорила и вела себя непринужденно, стараясь, чтобы ее состояние не стало преградой в общении между ними, чтобы не чувствовалась ее полная зависимость от человека, сидящего напротив, Тима Терояна. Она хотела выглядеть нормальной девушкой или, по крайней мере, играть эту роль достойно, и ей это удавалось. Тероян приятно поразился ее самообладанию. Он подумал, что перед ним действительно сильный человек, с характером, не привыкший покоряться судьбе, а вчерашний срыв, возможно, явился пиком слабости, свойственной всем людям, поскольку не так уж много времени прошло между ним и предыдущим шоком. В ее нынешнем положении мало кто смог бы вести себя так: не замыкаясь в скорлупе наедине со своими болями, а открыто идя навстречу неизвестности. Глория взглянула на него, словно спрашивая: все ли правильно? — и он чуть заметно наклонил голову. Уже и непонятно было — кто от кого заряжается жизненной энергией она ли от него или он от нее? Но ее поведение пришлось по душе и Карпатовым. Окончание ужина прошло на другой ноте, более ровной, без касания опасных тем в поисках выхода из лабиринта. Олега даже понесло на какие-то еврейские анекдоты, не совсем приличные, отчего Маша постоянно делала ему укоризненные замечания — но все без толку: Абрам и Сара уже прочно воцарились за столом. А Глория вежливо смеялась, хотя мысли ее, как виделось Терояну, текут все же в другом направлении. Потом Маша увела ее на кухню, где готовился пирог, а Тим и Олег пошли в кабинет, тотчас же принявшись за сигареты.
— Пусть они поболтают. Маша ее враз расколет, — пошутил Карпатов, выпуская серию колец. — В моей супруге пропадает замечательный следователь.
— Лишь бы она не переусердствовала, — заметил Тероян, чувствуя какое-то свое вероломство по отношению к девушке. Нахмурившись, он раздумывал, не вернуть ли Глорию обратно, чтобы она находилась под его присмотром?
— Да не бойся ты, — угадал его мысли Олег. — Маша работает на женской интуиции, без спецсредств. Так что твоя девушка не пострадает.
„Моя девушка, — подумал Тим. — Сказано неплохо“.
— Ты занимаешься маньяком-Квазимодо? — спросил он. Теперь пришла очередь нахмуриться Олегу. Он не любил, когда кто-либо вмешивался в его служебные дела.
— Расследование ведется в моем отделе, — неохотно ответил он. — Ты все-таки думаешь, что здесь есть какая-то связь?
— Да. У меня не выходит из головы тот снимок, так напугавший девушку. Расскажи поподробнее.
— Не имею права. А вдруг Квазимодо — это ты и есть?
— Тогда обещаю, что признаюсь тебе первому. И тебе дадут генерала.
— Ну, если только так… Ладно. Вот тебе чисто газетная информация. Тринадцать изрезанных детей за последние пять месяцев. И мальчики, и девочки в возрасте от шести до двенадцати лет. Всех находили в массиве Лосиного Острова, а это огромная территория, тянется от Мытищ до Щелковской. Туда, кстати, входит и твой район, где ты встретил девушку.
— И где живет на Медвежьих Озерах доктор Саддак Хашиги.
— Верно. Детей находили либо на дорогах, либо возле населенных пунктов. Блуждающих, бредущих неведомо куда, в полном беспамятстве. Я бы даже сказал — без тени разума в глазах. Словно этот разум был просто-напросто изъят. Но — никаких следов сексуального насилия. Маньяка нельзя назвать половым извращенцем. Его это не интересует. Он делает длинные надрезы на лице ребенка, от губ — к ушным раковинам, через всю щеку.
— Раны линейные?
— Да. Рваных не было ни одной. То есть он орудует не каким-нибудь ржавым кухонным ножом, а бритвой или скальпелем.
— Скобки?
— Нет, ни скобок, ни швов не накладывает. Но раны не инфицированные, заражения нет. Заживают сами.
— Одна-две недели.
— В течение этого времени он, очевидно, где-то держит ребенка. Прежде чем выпустить. А пока приводит жертву в невменяемое состояние. Впрочем, сама такая операция уже способна лишить разума. А потом лицо превращается в смеющуюся маску, сам знаешь.
— Действительно, Квазимодо, — в раздумье произнес Тероян. — Гюго. А где сейчас жертвы?
— Кто в клинике, а кто уже у родителей. Не откажешься же ты от своего чада, каким бы он ни стал по вине мерзавца?
— Реакция детей — истеричный смех, плачь?
— Ну да, другой нет! — Карпатов раздавил окурок, как гусеницу. — Я же говорю: разума нет. Они превращены в зверюшек, прости за сравнение.
— Может быть, он мстит за что-то их родителям?
— Мы проверяли эту версию. Но тогда и родители, хотя бы кто-то из них, должны знать друг друга. Нет. Во всех тринадцати случаях — последний, правда, только принят к производству, — никто никого не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28