Однако на перроне ее внимание привлекла еще одна шумная сценка: из отцепленного вагона с помощью лебедки целая бригада рабочих выволакивала какой-то внушительный контейнер, готовясь погрузить его в подогнанный прямо к вагону грузовик.
Работами командовал молодой полноватый мужчина в джинсах и черной фирменной толстовке.
– Осторожнее! – орал он на грузчиков. – Разуйте глаза – трос заело!
Лебедка натужно хрипела. Контейнер угрожающе раскачивался. Ощущение было такое, что грузят какую-то громоздкую мебель, а может быть, и концертный рояль. Но Катя ошиблась.
– Че это, п-правда катер? Ни ф-фига себе. И че, п-плавать на нем в натуре б-будете?
К мужчине по-свойски обращались два подростка, которых Катя поначалу в общей суете и не заметила. Вид у мальчишек был бывалый, скорее всего, они не впервые прогуливают в самом начале учебного года уроки, толкаясь на вокзале.
– У Б-Буркалова тоже к-катер моторный, – объявил один из них – заика.
– У какого еще Буркалова? – насмешливо спросил мужчина в толстовке.
– У мэра нашего, – второй паренек кивнул куда-то туда, за вокзал. – «Маде ин голанд».
– Вы какой язык в школе учите?
– Аглицкий.
– Произношеньице супер. Голландский, что ли, катер у вашего мэра? – хмыкнул мужчина в толстовке. – Мой круче. Приходите, пацаны, дня через два, опробуем мотор.
– Че, п-правда приходить? В натуре? Это на п-пристань, что ли? – спросил недоверчиво заика.
– Легче, черти, завалите ведь вещь! – не отвечая, взвился мужчина в толстовке. – Вот так, вот так – потихоньку, аккуратно. Вошло, встало в кузов, все.
Он вытер вспотевший лоб. И словно только что заметил Катю. А она давненько уже стояла, глазела, теряя попусту драгоценное время. Честно говоря, медлила она не от крайнего легкомыслия и рассеянности, просто… сочиняла в уме версию поприличнее, чтобы своим приездом не подлить масла в огонь Анфисиного сердечного пожара: «Надо ей что-то такое сказать, чтобы еще больше ее не взвинтить, а то она там и так вся на нервах».
– Жалкое зрелище? Забавляет вас? – спросил мужчина в толстовке. – Я катер купил, вот доставили по ЖД.
– Поздравляю.
– Не яхта Абрамовича, но мотор – сила. А вы из Москвы к нам?
– Отчего вы так решили?
– Уровень соответствующий – в смысле внешности и дорожного прикида.
Катя фыркнула, поправила на плече дорожную сумку. Неуклюжее кокетство сидело, как видно, у обитателей городка Двуреченска в генах, в печенке. Что ж, эту местную особенность надо учесть.
– Девушка, ну куда же вы? Вот так здрасьте, только познакомились, а вы сразу наутек от меня. Как я догадался, откуда вы? Так экспресс-то московский, не псковская вы, значит, и не дочь Вышнего Волочка. Вам что, такси надо? Такси, да? Они тут все сплошь бандиты, мафия, – парень в толстовке взмахнул руками. – Разденут-разуют. Вам куда, если не секрет?
– Мне в «Валдайские дали», – через плечо ответила Катя. Не остановилась, не замедлила шаг, хотя разговорчивый владелец катера скорее понравился ей, чем не понравился.
– О, «Дали» по местным меркам – это просто шикарно. Значит, в отпуск?
– У меня подруга там живет.
– Еще лучше. Значит, уже две москвички, – владелец катера совсем оживился. – То ни одной, а то сразу две. Я, между прочим, сам жил в столице. Хаять не буду – хороший город, сытый, крутой. А это вот Двуреченск. Столицу только по телику зрит – Кремль, Пугачеву с Галкиным, Малахова с Собчак. Спать укладывается рано, встает по заводскому гудку. Пьет, и не только по праздникам. Но, знаете ли, природа все искупает – рыбалка, грибы, ягоды. Я тут, например, торчу исключительно ради ягод. Ради клюквы болотной. Кстати, меня зовут Симон.
Катя направлялась к стоянке такси. За спиной ее галдели грузчики, хлопали какие-то железяки. Она, сторговавшись, уже садилась в старенький «жигулек», как к нему подрулило, подрезав и перекрыв выезд синее «Вольво». Симон высунулся из окна.
– Я как раз мимо «Далей» еду, – объявил он. – Это кто у нас за рулем? Эй, читланин, Серег, Паш, или как тебя? Ген? Сколько там тебе причитается? Сто? На, получи. И пулей – ее вещички ко мне в машину.
– Что это? – опешила Катя.
– КЦ. – Симон кивнул шоферу, и тот, спрятав сторублевку, ухмыляясь, потащил Катины вещи из багажника.
– Да я с вами не собираюсь никуда ехать!
– Почему? Я что, на пацака похож? Это они все читлане, сплошь мафия. Бандюки. А я тихий, смирный. Нет, если совсем серьезно, очень рад с вами познакомиться. И я рад быть вам чем-то полезным.
Катя покачала головой и сдалась. Если уж так ее чары неотразимы – что ж, это приятно. И потом он, этот Симон, довольно симпатичен. Не какой-нибудь там слесарь-пропойца, а хозяин катера, и машина у него не то что этот раздолбанный «жигуль», на котором и ехать-то по кривым местным дорогам, наверное, страшно.
Она устроилась на заднем сиденье. Только в машине она ощутила исходивший от Симона слабый запах алкоголя. И это в такую-то рань? И снова упрекнула себя: нельзя быть такой опрометчивой. Садиться в машину к первому встречному в чужом городе. Мало ли что он «понравился», они все, эти пройдохи, сначала нравятся, а потом…
– По правде говоря, мне не хотелось, чтобы вы ехали одна с кем-то из этих, что гужуются тут у вокзала, – сказал Симон, точно подслушал ее мысли. – Народ тут пестрый. И острый. И с приезжими порой не церемонится.
– Спасибо за заботу.
– Пожалуйста. Вы, кстати, так мне имени своего и не сказали.
– Екатерина.
Он одобрительно кивнул в зеркальце. У него был высокий лоб и широко поставленные темные глаза. Короткие кудрявые волосы колечками падали на лоб. На вид ему было за тридцать. Для Двуреченска он был, пожалуй, слишком даже живой и непосредственный в своем желании общаться.
– Вы здесь живете постоянно? – спросила Катя.
– Более или менее. Я дом тут купил. Думал, буду просто наезжать летом. Да вот как в апреле приехал, так и завис до сентября. Бизнес на компаньона бросил. Боюсь, наворотит он там дел без меня. А вы чем-то обеспокоены, ведь так? Вы сюда из-за подруги приехали?
– С чего вы взяли? – Катя ощутила смутную тревогу. Этот странный парень, как он угадал?
– Но это ведь правда?
– Да, то есть не совсем. Почти что. Но как вы определили?
– Не знаю. У меня иногда получается это самое. Того бандита на площади, таксиста, Генкой зовут, но я его имя, как видите, только с третьей попытки снял.
– Как это сняли, откуда?
– Из его подсознания, – Симон улыбнулся, – из мозгов. А, не берите в голову. Это я так, шучу. Хочется порой приколоться. Я ведь тут один живу. С домработницей. Домработница бабка Мирониха. Тетка мировая. Но лет-то ей уже под восемьдесят. Волком закукуешь с такой зазнобой. А тут утро ясное, мне катер притырили наконец-то – сколько ждал. И бац – венцом всего такая милая, очаровательная девушка. Туристка. И без спутника.
– Я замужем.
– А я это сразу понял.
– Так уж и поняли.
– С ходу. Но мысль грустная, и я ее отмел. Пока что. – Симон повернулся к Кате. – Нет, серьезно, здесь это значения никакого не имеет.
– Это? А вы правда катер купили? Они же миллионы стоят.
– Ну, это почти что катер.
– А, ясно, – Катя усмехнулась. – Мальчишки там, на вокзале, вам тоже не очень-то поверили.
Она поймала в зеркальце его взгляд. Какой-то другой – не прежний. Искорка настороженности и недоверия вспыхнула и погасла.
– Вот любуйтесь – это городская баня. А дальше – мэрия, это вот собор, – Симон неспешно вел машину по центральной улице. – Это здание городского театра драмы и комедии, когда-то в нем даже цирк выступал. А вот и мост.
Миновали мост, за которым старый Двуреченск, по сути, уже кончился. Тут было что-то вроде пригорода – слободы, частный сектор: дома за заборами в яблоневых и вишневых садах. На участках собирали осенний урожай. Пахло прелой листвой и дымком.
Потом и слобода кончилась, и дорога зазмеилась по берегу реки. Над лугами, влажными от осенних дождей, в солнечном сентябрьском небе по-прежнему искрилась радуга.
– Красиво как. И какие цвета яркие, – Катя не смогла сдержать восхищения.
– Не смотрите на нее долго.
– Почему? Я такую радугу видела всего пару раз, наверное.
– Ваше счастье. Примета скверная.
– Радуга? Кто это сказал?
– Я это говорю. А еще древние греки, кельты, даяки с острова Борнео. Еще сорок лет тому назад, завидев в небе радугу, они хватались за ножи. Радуга – это знак, что боги жаждут, что они голодны и неспокойны. А людям это ничего хорошего не сулит.
– Вы что, бывали на Борнео?
– Бывал. Но Двуреченск как-то милее моему сердцу, Екатерина.
Машина миновала маленькую рощу, за которой были снова луга, а над ними радуга красно-оранжево-зеленой дугой. Послышался громкий лай собак. Солнце било Кате прямо в глаза, и она даже зажмурилась. А потом, открыв, увидела слева гладь воды, справа все тот же луг, над ним радужную сферу и словно выходящие, выступающие из оранжево-зеленого акварельного цвета темные фигуры. Их было много, и двигались они медленно, на равном расстоянии друг от друга.
Симон резко сбавил ход, машина медленно ползла по шоссе. А по обочинам его стояли военные грузовики. По лугу, по направлению к лесу и вдоль реки шли солдаты в полевой форме. Здесь же было полно и милиции. Вся эта масса людей перемещалась от дороги в глубь территории. Слышались отрывистые команды. Среди милиционеров Катя увидела и кинологов – они вели на поводках овчарок.
– Что случилось? Что это тут у вас такое? – Острое чувство тревоги захлестнуло Катю. Все произошло так внезапно, и так велик был контраст между полным безмятежности и покоя пейзажем и этими людьми в военной и милицейской форме, собранными здесь и сейчас в таком количестве, двигавшимися так сосредоточенно и мрачно, что это никак, ну никак не походило на учения, а смахивало только на одно – на тотальную проческу местности.
Симон совсем сбавил ход, машина почти остановилась, но гаишник на обочине возле грузовиков, глянув в салон, махнул жезлом: проезжайте быстрее, не задерживайтесь.
– Кого-то ищут, – тихо сказал Симон. – Утром и на вокзале все кого-то искали, я заметил – проверяли электрички и вагоны в отстойнике.
Глава 4
«ДАЛИ» – ВИД ИЗ ОКНА
Черная ворона устроилась на покатой крыше гаража. «Карр!» – требовательный хриплый вопль вороньей черной души: карр! карр!
Ольга Борщакова стояла у окна своего кабинета – в «Валдайских далях» управленческий офис располагался на втором этаже в пристройке. Так пожелал когда-то муж Ольги, утверждая архитектору проект строящегося здания.
Центральная часть здания была отведена под номера, на первом этаже помещались ресторан, бар, кинозал, спортивно-тренажерный комплекс, сауна. Имелся небольшой зимний сад, а также уютная терраса с видом на реку по всему фасаду. Муж Ольги Борис Борщаков – главный застрельщик и организатор строительства – был захвачен идеей сделать «Дали» одним из лучших частных отелей на Валдае. Он не жалел для этого ни сил, ни средств. Сил тогда у него хватало на все. А средства он умел добывать, налаживая выгодные отношения с банками, бизнеспартнерами, местной администрацией и некоторыми весьма влиятельными структурами в Москве. Он многое умел и во многом преуспел для своих сорока шести лет. Полтора года назад он погиб в автокатастрофе – нелепой и страшной аварии по дороге в Москву. И с тех пор время в «Валдайских далях» – месте, которое он так любил, которое, по сути, создал с нуля, как будто остановилось.
Черная ворона, склонив голову набок, смотрела в окно кабинета и видела за стеклом крупную сорокавосьмилетнюю женщину – стриженую блондинку, солидно раздавшуюся вширь, несмотря на тысячи разных диет и модный фитнес, которыми она себя изнуряла постоянно.
Ворона каркнула и, словно заводная уродливая игрушка, заскакала по крыше. Она плясала свой вороний танец, то и дело проверяя – наблюдает ли за ней женщина в окне. Ворона прилетала на крышу гаража вот уже несколько дней. И начинала каркать, надсаживать глотку до тех пор, пока Ольга не подходила к окну. Эта повторяющаяся каждое утро сцена начала уже действовать ей на нервы. Утро было самым горячим временем для управленческого штата отеля и для его хозяйки. Ворона словно знала это, и прилетала, и начинала орать как будто нарочно, провоцируя Ольгу. Словно ждала, что та в сердцах распахнет окно и запустит в нее чем-нибудь увесистым, убивающим наповал – например керамической кружкой для кофе или же мраморной пепельницей, оставшейся в кабинете с тех времен, когда здесь в кожаном кресле за столом сидел Борис Борщаков.
Этот странный поединок птицы и женщины должен был чем-то в конце концов закончиться. Но Ольга отчего-то боялась даже думать об этом. Но слышать каждое утро под своим окном это вызывающее «карр, карр!» было тоже уже выше ее сил.
«И когда же ты только сдохнешь, тварь?» – мысленно послала Ольга вопрос своему пернатому недругу.
«Не дождешься, – ответила ворона. Ольга совершенно отчетливо прочла это во взмахе ее крыльев, в остром блеске глаз-бусин, глаз зорких, полных какого-то бесовского ясновидения. – ОН тоже все спрашивал вот так. А где ОН теперь, а?»
Ольга резко отвернулась. ОН… Что она знает про него, грязная лгунья? У них с НИМ в самом начале было пять очень счастливых лет. У них с НИМ была дочь Даша. Она была похожа на него, на своего отца, как две капли воды. И только она одна знает, как он хотел этого ребенка. Их позднего ребенка. Как он ждал его рождения, как переживал вместе с ней, Ольгой, по поводу тех выкидышей, той ее мучительной болезненной неспособности рожать.
Когда она справилась с собой и родила прекрасную здоровую девочку, он… да он был, наверное, самый счастливый, самый гордый отец на свете. «Валдайские дали», этот комплекс со всеми его угодьями – с пляжем, с лесопарком, гостевыми коттеджами – был задуман им как подарок для их долгожданной богоданной девочки, как ее будущее приданое, стабильный и надежный капитал. И разве тогда он спрашивал ее – Ольгу, свою жену, подарившую ему это чудо – ребенка: «И когда же ты только сдохнешь, тварь?» Когда же ты только сдохнешь, освободишь меня?
Ольга помнила ту ночь, когда он задал ей этот вопрос тихим, звенящим от ненависти голосом.
1 2 3 4 5 6 7