Они почти одновременно влетели в машину Абрамова, Рудаков, грязно выругавшись, крикнул водителю:
- Гони!
Абрамов слышал глухой выстрел и обратил на него внимание: уж больно странный выстрел, будто из-под перины... Не связан ли он как-нибудь с его приятелем?
Но раздумывать было некогда. Абрамов включил скорость и выехал из проулка. Глянул через плечо на Рудакова, спросил беззвучно, одними глазами: "Куда?"
- Гони из города!
Смутная тревога вновь шевельнулась в Абрамове: а вдруг эти ребята и впрямь кого-то шлепнули? Уж больно вид у них взбаламученный...
По дороге в Сафоново, на трассе Москва - Минск, которая, как всякая транспортная река, несет полным-полно разного мусора, Рудаков попросил остановить машину, проворно перескочил через кювет и галопом помчался по свежей пашне в глубину поля. Ушел он далеко, совсем исчез, растворившись в серой предночной мути, - метров восемьсот, наверное, взял, - там выкинул что-то и понесся обратно.
Обезображенный труп Олега Яковлева был обнаружен в 21 час 20 минут в подъезде № 1 дома № 11 по улице Докучаева.
Через час уже заседал штаб по раскрытию преступления: а вдруг удастся найти преступников по горячим следам? Однако этого не удалось.
Оперативники подняли все дела, связанные с последними убийствами в Смоленске: нет ли чего общего?
Проанализировали материалы и пришли к выводу: общих деталей нет. Проверили знакомых Яковлева: не угрожал ли кто ему? Оказалось, нет. Может, его убили случайно? Нет, не случайно. Убийство было заказным, поставили вопрос по-другому: а кому это было выгодно? И поняли: Александру Михееву, его компаньону.
Так предприниматель, имевший, как ему казалось, железное алиби, попал в разработку. А что такое разработка? Это прежде всего связи человека. Так "вышли" на Рудакова и Науменко, за ними - на Абрамова.
А Михеев, полагая, что эти милицейско-прокурорские "следопыты" ничего не нашли и дело прикрыли, выдал Рудакову гонорар - три тысячи долларов. Рудаков деньги поделил - каждому по "способностям" - по-сделанному, значит: себе, как главному исполнителю, - большую долю, и первым делом помчался в магазин - очень захотелось шикануть.
Ну и шиканул. Это, естественно, не укрылось от глаз оперативников.
Наблюдение за Михеевым тоже дало любопытные результаты: он за это время, например, приобрел боевую гранату. Для чего, спрашивается? Ответ был прост - собирался поднять на воздух соперника. За ним другого. И так всех раз за разом. Чтобы самому стать первым, главным, чтобы подмять под себя рынок, где он сейчас был пока лишь обычным винтиком, а хотелось быть рычагом.
Брали всех одновременно - Михеева, Рудакова, Абрамова. Ну а дальше началась обычная следовательская раскрутка, кропотливый труд. А потом как итог - суд.
Михеев получил четырнадцать лет колонии строгого режима, исполнитель Рудаков - десять лет, Науменко, которому была отведена лишь роль "топтуна", - восемь лет колонии общего режима, драйвер Абрамов - по статье "умышленное оказание помощи преступникам" - три года. Также в колонии общего режима.
Дело завершено, точка поставлена, порок наказан, а некий горький вопрос все-таки остается. Научила ли эта история тех предпринимателей, кто, взявши удачный старт, решил двигаться без компаньонов, избавившись от них криминальным способом?
Таких предпринимателей в России сегодня предостаточно - убийства в сфере бизнеса происходят каждый день... И будут, наверное, происходить еще долго.
Или все-таки ничему не научила?
Отрубленные пальцы
Эта жалоба, написанная в возмущенно-слезных тонах, повергла Сергея Алексеевича Петухова, заместителя прокурора Смоленской области, в состояние некоего шока, а еще больше в состояние шока повергли действия его подчиненных - следователя и прокурора одного из сельских районов, Починковского. Нехорошие мысли возникали в голове Петухова, на смену им приходило недоброе изумление, изумление сменялось желанием как можно быстрее поставить на этом деле точку, и он, морщась, видел себя с пером в руке, визирующим приказ об изгнании двух прокурорских работников из системы... Подписывать такие приказы имеет право лишь прокурор области первое лицо в их конторе, а заместитель прокурора, он же начальник следственного управления, каковым является С. Петухов, эти приказы должен визировать...
- Эх, мужики, мужики, коллеги мои дорогие, что же вы наделали! - не раз и не два воскликнул в сердцах Сергей Петухов, читая бумаги, лежавшие перед ним. - Эх, мужики! - И в голосе его появлялись горькие, неверящие нотки.
А дело это было из породы тех дел, что, замечу, не всегда выпадают на долю даже очень опытного следователя. Случилась эта мерзость в деревне Пирьково Починковского района.
Сельская жизнь отличается от городской прежде всего тем, что здесь все на виду, скрыть что-либо невозможно: всем все известно, все все друг про дружку знают... Знают, кто что ест и что пьет, кто за кем ухаживает и кого ругает в ночной тиши... Водку пить в таких условиях можно лишь под одеялом и закусывать только вареным огурцом. Чтобы хруста не было слышно...
Жил в Пирьково один великовозрастный, но весьма недоразвитый ребенок Витя Губан. Судя по характеристике - обычный даун, которому уже пора бриться, а он все еще с соплями под носом ходит и развлекается тем, что в сортире, по лужам мочи пускает бумажные кораблики. Но при этом он уже относится к категории тех, кто почувствовал зов собственной плоти - у даунов созревание наступает рано - и начал с нескрываемым интересом поглядывать на прекрасных мира сего. Возраст дамы тут, как правило, не имеет никакого значения - от одного года до девяноста двух...
Губан лез к девчонкам целоваться прямо в школе, в классе, во время занятий забирался им под юбки, хватал за грудь, старался зажать за партой, в углу, в коридоре на перемене, в общем, вел себя вызывающе. И окорота в своих действиях, к сожалению, не знал: никто из взрослых, даже мать, не сумели ему внушить, что этого делать нельзя. Если же кто-то особенно настойчиво пытался ему объяснить, "что такое хорошо и что такое плохо", Витя Губан надувал щеки и пускал влажными губами пузыри.
В классе, случалось, он от девчонок и по физиономии получал, и - если уж очень допекал - пинки в зад, но это так же, как и внушения, не помогало.
Единственный человек, которого Витя Губан еще как-то слушался, была его мама Надежда Юрьевна. Действительно, попробуй ее не послушаться: возьмет и обеда либо сладкого на ужин лишит. Это Витя усвоил четко, этого очень боялся и старался матери не перечить, щеки не надувать и пузыри влажным ртом не пускать.
В тот день мать, к сожалению, находилась в больнице, - плохо ей было, - за детьми присматривала бабушка Зинаида Максимовна. С Наташей Витькиной старшей сестрой - у нее проблем не было, а вот с Витькой были: он не желал слушаться бабушку.
Неподалеку от Губанов жила многодетная семья Муртазы Долгатова - в этой семье было девять детей, младшей из которых, Язбике, исполнилось всего два годика. Поскольку Витька неравнодушно посматривал и в сторону долгатовских девчонок, Муртаза предупредил его:
- Парень, не шали и глаза на моих девок не выворачивай. Понял? Не то худо будет!
Но что такое предупреждение для человека, который выглядит взрослым мужиком, а мозгов у него столько же, сколько у селедки. В следственных бумагах, подписанных юристом первого класса А.В. Девятко, сотрудником Починковской прокуратуры, есть такая фраза: "Губан В.Н. хотя и достиг хронологического возраста 14 лет, но развитие его соответствует возрасту ребенка 7,5 года". В основу этого утверждения легло заключение врачей Смоленской областной психиатрической больницы: "В.Н. Губан с 1995 года состоит на учете у районного психиатра с диагнозом "Умственная отсталость в степени дебильности семейного генеза".
Но вернемся к предупреждению Муртазы Долгатова. Впрочем, их было не одно - несколько.
Витька один раз пропустил предупреждение мимо ушей, потом пропустил второй и третий - ему было наплевать, он не вникал в смысл слов, не научили. А тридцатого мая, вечером, он встретил Язбику на улице. Она направлялась в общественный туалет.
- Ты что, писать хочешь? - спросил Витька.
- Хочу.
- Я с тобой.
Витька завел ее в одну из дырявых кабин туалета и изнасиловал.
В форме даже не знаю какой изнасиловал: извращенной, неизвращенной, полуизвращенной - вряд ли этому найдется точное определение. Витька Губан изнасиловал ее пальцами, порвав у ребенка все, что можно было порвать.
Причем мерзкий процесс этот происходил довольно продолжительное время, не менее десяти минут, и вот ведь как бывает: никто, ни один человек в это время в туалет даже не заглянул.
Выскочила Язбика из туалета плачущая, одежда смята, трусишки в крови.
Отец встретился по дороге, шел домой, кинулся к ней, подхватил на руки:
- Дочка, что с тобой? Что случилось? Что? Что?
Язбика, продолжая давиться плачем, рассказала, как могла, что с ней произошло. Она не знала, что это такое, не знала, как называется, не знала, какие слова подобрать...
Отец едва не зарыдал: за что же ему такое наказание? Потом рассвирепел - новое психологическое состояние, - впоследствии он очень жалел об этом, но в тот миг обида, боль, тревога, стыд, ненависть - все сплелось в один клубок. Он понимал, что, сколько не говори, Витька все равно ничего не поймет. Будет только глупо улыбаться и пускать пузыри.
И Муртаза решил наказать его.
Он выволок Витьку из дома, притащил к себе на лестничную клетку и устроил экзекуцию. Положил Витькину руку на столбик перил, фаланги двух пальцев - тех самых, которыми Витька насиловал Язбику, третьего и четвертого, - придавил лезвием ножа. Потом, зажмурившись, поскольку и самому было страшно, ударил по ножу обухом топора.
Два пальца отлетели, будто две колбаски. Витька заорал и, тряся окровавленной рукой, помчался домой.
Обрубки пальцев Муртаза, догнав Витьку, сунул ему в карман.
- Чужого мне не надо!
Через несколько часов Муртазу Долгатова и его зятя Алиясхана Давудбекова, который тоже присутствовал при экзекуции, арестовали.
Началось следствие.
Следствие - штука затяжная, одних только свидетелей надо опросить не менее трех десятков, провести следственные эксперименты, обследовать обвиняемых в психиатрической клинике, обследовать и самого потерпевшего.
И чем дальше шло следствие, тем больше следователь Девятко приходил к выводу, что он поступил бы, наверное, точно так же, как поступил Муртаза Долгатов, если бы какой-нибудь Витька Губан или Мишка Квакин изуродовал его ребенка. Может быть, не стал бы рубить пальцы дауну. Но то, что проучил бы его, - это точно.
Ведь никакой суд четырнадцатилетнего дауна судить не будет, даже если тот найдет в поле пулемет и перестреляет половину Починковского района. Витька Губан, как всякий, извините за выражение, дурак, неподсуден. Учить его, раз он стал социально опасным типом, надо своими силами. Чтобы преступление больше не повторилось, чтобы он действительно не нашел пулемет и не покосил из него людей. А пулеметов в смоленской земле запрятано много. Еще со времен войны. Но, с другой стороны, есть закон, и закон этот преступать не имеет права никто.
Все верно. Кроме одного. Существует еще и такая неудобная и непростая штука, как совесть. Впрочем, совесть совести рознь, одно дело - совесть разумного человека и совершенно другое - совесть человека неразумного...
Впрочем, какая разница, если от неразумного преступника общество страдает так же, как и от разумного?
Было открыто и второе уголовное дело. Одно - открытое ранее по обвинению Долгатова и его зятя Давудбекова, второе - по обвинению юного злодея в необычайном изнасиловании. По закону (и по совести) надо было судить и одну, и вторую стороны, но итог у судебного разбирательства во всех случаях получался перекошенным: Долгатов и Давудбеков отправлялись на северный лесоповал откармливать морозоустойчивых комаров, Витька Губан оставался дома, чтобы продолжать дело, которое уже освоил, - насиловать малолетних девчонок. Девчонки постарше давали ему сдачи, и это Губан учитывал. Сдача - это всегда больно.
И молодой следователь, взвесив все "за" и "против", решает уголовное дело закрыть: не виноваты Долгатов и Давудбеков, и все тут! Прокурор района, надо отдать ему должное, поддержал своего подчиненного.
Но тут начали вылезать особенности уголовного дела, ранее скрытые верхним пластом преступления. Дескать, Долгатов и Давудбеков - лица кавказской национальности, от денег у них пухнут карманы; купили, дескать, кавказцы прокуратуру целиком вместе со следователем, шефом этой правоохранительной конторы, дымоходом и печной трубой, - потому-то это дело и закрыли...
В общем, поползли по району гаденькие слухи, а мать Витьки Губана Надежда Юрьевна, которую я очень хорошо понимаю - она, как всякая мать, защищает своего сына, и было бы странно, если бы не защищала, - немедленно настрочила бумагу в область.
Правда, надо отдать ей должное, национальные мотивы, Надежда Юрьевна в своем шестистраничном послании не затронула.
А с другой стороны, они все равно присутствовали - в подтексте, - они витали в воздухе.
Я находился в кабинете Сергея Алексеевича Петухова, когда к нему принесли почту, и среди бумаг - постановление о прекращении уголовного дела и жалоба Надежды Юрьевны.
Если разбираться в этом деле поверхностно, с точки зрения нашего несовершенного закона, то получалось: работники прокуратуры, не имея никаких на то оснований, прекратили уголовное преследование. А почему они это сделали? Ответ находится на ладони: получили взятку.
Этот находящийся на поверхности вывод усиливается в несколько раз, стоит только встать на сторону Витьки Губана и посочувствовать ему: больно ведь было парню, когда Муртаза рубил ему два пальца. А Язбике разве не было больно, когда ее насиловал этот здоровенный дядя?
И вообще, кто берется определить: кому было больнее, Язбике или Витьке? Или же отцу Язбики?
Петухов - человек опытный - понял, что никакой взятки не было, да и быть не могло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28