- Она взглянула на меня. - Вы с ума сошли, Туи, сначала хотели во всем обвинить Кей, теперь меня?
- Послушайте, всего четыре человека знали о том, что Кей меня наняла Кей, я, этот Б.Х. и вы.
- Господи ты Боже мой, да я весь вечер просидела дома. Вы и сами это знаете - вы же мне звонили утром, потом час назад. После вашего второго звонка я приняла снотворное.
Меня эти слова вполне убедили, даже при том, что они не показались мне такими уж неопровержимыми. Я просто не представлял себе, как Бобби хладнокровно убивает человека клещами.
- Ладно, Бобби, поймите, мне надо учесть все возможные варианты. Кей говорила, что у телекомпании на Томаса есть полное досье. Она никогда не рассказывала вам каких-то подробностей?
- Что-то рассказывала - про изнасилование. Меня такие омерзительные детали не интересовали. У неё в столе лежат какие-то папки. Кей часто работает вечерами.
Я двинулся за Бобби в спальню, к письменному столу овальной формы у окна. Рядом со столом на шкафчике для бумаг стояла пишущая машинка. Она выдвинула один ящик, порылась в нем и протянула мне довольно-таки толстенькую папку с наклеенной на ней бумажкой "Татт-Томас".
Досье было составлено умело - имена, даты, записи интервью и даже несколько фотографий. Я вынул бумаги, свернул в трубочку и засунул в карман пальто. Я был почти на верху блаженства - с таким материалом уже можно было работать. И перво-наперво мне следовало как можно быстрее попасть в его родной город - Бингстон, штат Огайо. Что само по себе меня даже прельщало: мне опасно было оставаться в Нью-Йорке.
- Я ухожу. Бобби, я могу вам довериться? Вы будете звонить в полицию после моего ухода?
- Нет, конечно.
- На карту поставлена моя жизнь, как бы мелодраматично это ни звучало. Мне нужно время. Как вы считаете, вам удастся убедить Кей и её телевизионных начальников несколько дней скрывать факт смерти Томаса?
- Кей поступит так, как ей скажут на "Сентрал". Но насколько я знаю телевизионную кухню, они ужасно боятся скандалов и не станут поднимать шум, если только их к этому не вынудят. Туссейнт, мне ужасно жаль. что вы замешаны в этом преступлении. Я и правда не верю, что вы могли бы убить человека.
- Спасибо. - Мы подошли к двери.
- Я могу вам чем-то помочь?
Я хотел попросить её дать мне взаймы, но так и не решился.
- Барбара, если все сорвется, то есть, я хочу сказать, если меня поймают, то давайте придерживаться такой версии: я пришел сюда разведать обстановку и выкрал это досье, пока вы выходили в уборную. Так вы останетесь в стороне. Вы можете сделать для меня только одно - найдите Кей и попросите её держать язык за зубами. - Я подумал, что неплохо бы на всякий случай обезопасить себя. - Я никуда не уеду из города, буду скрываться, поэтому скажите Кей, чтобы она меня не искала.
У двери она схватила меня за руку и снова заплакала:
- Удачи вам, Туссейнт. Храни вас Господь.
Я трясся от страха, когда спускался в лифте и потом, когда вышел на пустую улицу. Потом, вдруг рассмеявшись, смело пошел к Третьей авеню и стал там ждать автобуса. Я, можно сказать, пока был в безопасности. Полиция будет искать негра. А для белых мы все на одно лицо, это и было моей маскировкой. Если бы не мой рост и сложение - я соответствовал обычному типу "здоровенного негра", которого в газетах вечно обвиняют во всех смертных грехах, - мне ничего не грозило. Правда, тот полицейский уже, конечно, дал описание мое одежды.
В автобусе я внимательно прочитал досье, отмечая в своей записной книжке факты, показавшиеся мне важными. Я решил не подвергать себя риску и не возвращаться домой. В кармане у меня лежало всего тридцать восемь долларов. Мне позарез нужны были бабки, но вряд ли у Олли ещё остались те деньги, которые я оставил ему в счет квартплаты. Я вышел на Сто сорок девятой улице и направился к Риверсайд-драйву.
Мне пришлось четыре раза позвонить в дверь Сивилле, прежде чем она открыла. На ней была прозрачная ночная рубашка.
- Туи, ты в своем уме? - недовольно спросила она. Еще только... Боже, да ведь сейчас три часа утра! Я же сказала, что мне рано вставать...
- Дорогая, у меня большие неприятности. Я тебе ничего не могу рассказывать - лучше будет, если ты ничего не будешь знать. Но мне надо срочно выехать в Чикаго и мне нужны деньги.
- Неприятности? С этой девчонкой с Мэдисон-авеню?
- Дорогая, ничего не спрашивай. Она тут не при чем. Сивилла, мне нужно срочно на самолет. Сколько ты мне можешь одолжить?
Она уже окончательно проснулась.
- У меня есть твои восемьдесят пять.
- А еще?
Она пошла к комоду и вытащила кошелек. Двигалась она как сомнамбула.
- Так и знала, что не стоило брать у тебя эти деньги. Вот, у меня есть ещё семь, восемь... девять долларов. Итого девяносто четыре. Когда ты вернешь?
- Скоро. А теперь милая, если сюда придет полиция...
Ее глаза расширились.
- Поли-иция? Туи, что за неприятности у тебя такие?
- Не спрашивай. И ради всеобщего блага, не говори никому обо мне - ты ничего не знаешь. А если полиция будет тебя спрашивать, скажи им правду. Я занял немного денег и уехал в Чикаго, а оттуда в Канаду. А теперь мне пора бежать. Пока, малышка!
- Но... Туи Мур, не забудь, ты мне должен девяносто четыре доллара!
- Об этом не беспокойся. - Я послал ей воздушный поцелуй и направился к своему "ягуару".
Я миновал мост Джорджа Вашингтона, в глубине души ожидая наскочить на полицейский кордон. На первой же заправочной станции я наполнил оба бака бензином, добавил масла, залил воды в радиатор, купил карты автомобильных дорог. Я понимал, что мой "ягуар" бросается в глаза, что служащий бензоколонки его сразу вспомнит. Но я ничего не мог поделать с этим, разве что угнать машину или свинтить где-то другие номера.
Но как угнать машину, я не знал. Снять номера с запаркованной тачки дело нехитрое - но я из-за этого мог вляпаться в историю: если меня вдруг остановят за проезд на красный свет или попросят предъявить права, тут-то я и попадусь. Самое лучшее было оставаться своем "ягуаре". У меня в запасе ещё было немного времени: полиция потратит день на установление личности Томаса, а обо мне не будет ничего знать ещё пару дней. А уж через три-то дня я буду не я, если не найду хоть какую-то верную зацепку. Жаль только, что моих денег хватит всего на неделю.
В двадцать минут пятого утра я уже выезжал из Нью-Джерси и мчался по направлению к Пенсильвании и дальше к Огайо. Я вел очень осторожно, стараясь не превышать положенную скорость, и "ягуар" ровно бежал по шоссе в кромешной тьме, а я размышлял, долго ли мне ещё крутить руль. Я включил радио, но сообщение об убийстве ещё не попало в ночные новости. Я чувствовал себя вполне уверенно, хотя время от времени в душу закрадывалось подленькое ощущение, что никакой я не детектив, а просто спасаюсь бегством.
Потом я заехал на бензоколонку пополнить бак, после чего свернул на пустынный проселок и вышел размять затекшие ноги. Занималось холодное солнечное утро, и было приятно пройтись по траве и земле, вдохнуть полные легкие свежего сельского воздуха.
Я просидел за рулем до полудня. Потом остановился у придорожного ресторанчика. Перед зданием стояло несколько трейлеров, и я решил, что поем на славу. За прилавком стояла лунноликая тетка с растрепанными седыми волосами и обслуживала водителей. Как только я взгромоздился на табурет, эта старая стерва завизжала:
- Нет, нет! Мы не обслуживаем цветных! Ты что не видишь табличку? - и она устремила толстый палец на засиженную мухами бумажку над прилавком:
МЫ ОСТАВЛЯЕМ ЗА СОБОЙ ПРАВО НЕ ОБСЛУЖИВАТЬ... - ну а дальше известно что.
Но это была Пенсильвания, и я сказал:
- Да это пустая бумажка. Ведь в этом штате действует закон о гражданских правах. - На самом деле я был вовсе в том не уверен, но чувствовал себя слишком усталым и разбитым, чтобы хорошенько подумать прежде чем раскрывать рот.
- У меня тут действует высший закон - Божий. Если бы Бог захотел сделать тебя белым, он бы всех нас сотворил одинаковыми. Убирайся!
Один из шоферов хихикнул, и мне захотелось ему как следует вмазать, так что я еле сдержался. Но меньше всего мне сейчас нужна была свара в ресторане. Я встал и бросил старой стерве:
- Вы меня провели. Я-то думал, это заведение для цветных. Я-то увидел вас - ваше темное лицо и курчавые волосы и решил, что у вас цветной крови не меньше, чем у меня. Поэтому я сюда и зашел - только взглянул на вас, и решил, что все в порядке.
Я вышел, а мне в спину полетели её взвизги. Я устыдился своей мальчишеской выходке. И все же надо же было как-то ей ответить. Одно можно сказать наверняка - как поется в старой песне, когда покидаешь Манхэттен, дорога уводит тебя в никуда.
Я развернулся и собрался уже выехать на шоссе, как из ресторана вышел шофер - не тот, что хихикал - и крикнул мне:
- Погоди-ка, приятель!
Он пошел к "ягуару", и я пулей выскочил, уже не в силах себя сдерживать. Это был невысокий крепенький парень с веснушками на бледном лице. По мышкой у него торчал термос. Он протянул его мне со словами:
- У старой карги не все дома. Если хочешь горячего кофе, вот тут у меня полный термос.
- Спасибо. Но я где-нибудь поем. Спасибо.
- Ну как знаешь. Должно быть, музыкант?
- Ага. Еду искать новое место, - ответил я, сел за руль и помахал ему на прощанье.
В следующем городке я остановился у бакалейной лавки, купил батон, сыру и бутылку молока - и уплел все это по дороге. Белые, конечно, те ещё придурки, но я сам не настолько придурок, чтобы затевать по этому поводу скандал в такой день, как сегодня.
СЕГОДНЯ
6.
Я ехал по сельским проселкам с большой осторожностью. "Ягуар" с низко посаженным кузовом не был предназначен для таких дорог. За время своего длинного рассказа я совсем выдохся и умолк, ожидая, что она на все это скажет. Ее молчание заставило меня заволноваться. Когда мы наконец выехали на асфальтированное шоссе, Френсис спросила:
- Можно я сяду за руль? Я ещё никогда не управляла иностранной машиной.
Я остановился, и мы поменялись местами. Она вела спокойно и умело.
- Чем я могу тебе помочь. Туи? - спросила она немного погодя.
- Прежде всего ты должна четко понять, во что ты ввязываешься. Я - в розыске, поэтому помощь мне автоматически делает тебя пособницей преступления или как там это точно называется у юристов.
- Об этом не волнуйся. Мне ведь известно только то, что ты музыкант, и я показываю тебе достопримечательности нашего городка.
- Ну, не все будет так просто, когда они начнут выкручивать тебе руки.
- Ты говоришь так, словно уверен, что тебя сцапают, Туи.
Я положил себе руку на колено.
- Я, пока ехал сюда, о многом успел подумать. Какой смысл самого себя обманывать. В нью-йоркской полиции сидят далеко не ослы, там ушлые ребята. Насколько я могу судить, они уже меня вычислили и разослали листовки с моей физиономией по всем участкам. Милая, мне нужна твоя помощь, очень нужна, но вместе с тем я не хочу, чтобы ты по уши увязла в этом болоте.
- А я хочу тебе помочь. Что же до остального - нельзя перейти мост, пока не доберешься до него. - И с этими словами она свернула на ухабистый проселок.
- Притормози! А то камень из-под колеса может повредить трансмиссию.
Она проехала ещё ярдов двести и остановила "ягуар".
- Ну, что мы будем делать?
- Искать ответы на ряд вопросов. Мэй Расселл недавно уезжала из города?
- Насколько я знаю, нет.
- А ты бы узнала?
- И да и нет. Вообще-то я уже не видела Мэй несколько недель, но в маленьком городке ведь как - если кто-то далеко уезжает, это сразу становится новостью номер один. Словом, я бы знала, если бы Мэй надолго уезжала из города.
Но это все равно ни о чем не говорило. Мэй могла слетать в Нью-Йорк и обратно за один день - и никто бы ничего не узнал.
- А что насчет ее... клиентов? Кто-нибудь из них недавно покидал Бингстон?
Она усмехнулась. У неё был маленький ротик, и её полные губы сложились в презрительную арочку.
- Если верить слухам, в нашем городе все белые мужчины являются клиентами Мэй. Но никто из них уже много месяцев не покидал Бингстон. Завтра я познакомлю тебя кое с кем, кто расскажет тебе все-все про Мэй. И массу вещей про Обжору Томаса. Так, что мы ещё можем сделать?
Я достал досье, позаимствованное у Кей, и приблизил его к освещенным циферблатам приборной доски.
- Когда Томас учился в школе, он побил мальчика по имени Джим Харрис, ударил его камнем и у того было сотрясение мозга. Где теперь Харрис?
- В Южной Америке. Он уехал из Бингстона много лет назад, поступил в колледж и получил диплом инженера-нефтяника. Я точно знаю, что он все ещё в Южной Америке. Папа собирает марки и сдирает их со всех писем, которые Харрис присылает родителям.
- Ладно, в сорок восьмом Томас отсидел пару месяцев с неким Джеком Фултоном за мелкую кражу. А ещё раньше, в сорок пятом, он и этот самый Фултон попали в исправительную колонию. Тебе что-нибудь известно об Фултоне?
Френсис кивнула.
- Он погиб в Корее. Его имя выбито на бронзовом монументе недалеко от нашей школы. Кто еще?
Я вычеркнул Фултона. Беда в том, что больше никого и не было.
- Нет, среди местных больше никого. Но, похоже, Томас уклонился от воинского призыва. Его призывали?
- Не знаю. Дальше.
Она вела себя так, точно мы играли в викторину. Я убрал досье обратно в карман.
- Да вот и все. Ты уверена, что никто из тех, кто лично знал Томаса, не выезжал из города в последние два месяца?
- Из Бингстона просто так не уезжают, да и не приезжают. Папа бы знал, если бы кто-то недавно уехал... Ох, я и забыла, сестры Макколл, они обе преподавали в школе, две старые девы. Они продали свой дом и переехали в Калифорнию, но вряд ли они могут тебя заинтересовать. Хотя когда Обжоре было лет десять, он, говорят, хватал Роуз Макколл за задницу.
- Да, видно, он был тот ещё пострел-везде-поспел. Слушай, ты не можешь вспомнить кого-то, за кем бы Томас ухлестывал или кто его шибко недолюбливал?
- Недолюбливал? Да его многие терпеть не могли. Я например. Он был такой мерзкий, но, по-моему, люди просто не воспринимали Обжору слишком серьезно, чтобы тратить душевную энергию на отрицательные эмоции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24