И не было у меня ответов на эти вопросы. - Приехав учиться по заданию партии на авиаинжинера я уже знал ваш язык. Ему меня обучили родители, сами ранее учившиеся в СССР, благовевшие перед страной социализма. Перед ее великой культурой. Знавшие и любившие русских писателей, цитировавшие не только Ленина, но и Пушкина, Толстого, Ахматову. Им удалось передать свою любовь и мне. На подготовительных курсах, когда другие с трудом осваивали азы чужого языка, я упивался чтением всего, что подворачивалось под руку классического и современного. Вступал в разговоры на улицах, скверах, площадях, оттачивал произношение, совершенствовал разговорную речь. Научился даже мыслить по русски, забывая пуштунский. - Теперь в сутолоке Кабульских улиц, заполненных невыносимым гамом плебса, ХАДовскими и советскими военными патрулями, мои мозги стремительно освобождались от всего лишнего, за вылетевшими из головы поэтами пришла очередь сопромата, теормеха и основ самолетостроения. Мысли крутились в одном направлении, как убраться отсюда подальше. В Союз меня больше не тянуло. Практический афганский марксизм оказался кровавым бредом, всместо райского сада. Местный сброд стал невыносим. Я решил пробираться в сторону Хоста а затем перейти границу и через Пакистан выбраться на Запад. - Мой визави замолчал, отпил мелким, неспешным глотком кофе. В то время, когда Ахмед резал своего врага и уходил за кордон, резкий поворот судьбы забросил меня в Афганистан, хотя совсем туда не рвался. Разница состояла в том, что Ахмет пробирался в Хост, а меня несло в Джелалобад.
Глава 18. Афганская прилюдия.
Проскочила под крылом расчерченая голубыми шнурами арыков и оросительных каналов, многоцветная словно узбекский ковер, земля. Прощай Союз. Блестнула полоска пограничной реки и потянулась серая, одноцветная, редко подкрашенная зеленым земля. Афганистан - объявил вошедший в салон лейтенант. Постоял и, не дождавшись вопросов, вновь ушел в кабину. - Саланг. - Коротко проинформировал лейтеанат через сорок минут. Саланг. Имя известное, перевал и туннель под ним. Единственная наземная ниточка питающая наши и правительственные войска. Пуповина поддерживающая жизнь, служащая постоянным объектом непрекращающихся атак душманов. Интересно взглянуть, но что разглядишь с такой высоты. Только горы. Возможно прерывистую черточку дороги. Не больше. Перевалив через хребет самолет пошел на снижение. В иллюминатор увидел как вынырнув откуда-то снизу, качнули приветливо крыльями и пристроились рядом фронтовые истребители МиГ -23 с красными звездами. Народ в кабине заинтересованно зашумел. - Не волнуйтесь, это теперь обязательно при проводке всех бортов на Кабул. - Успокоил лейтенант. - Исстребители обеспечивают безопасность при посадке. У духов появились Стингеры, вот ребята и рассредотачивают внимание духов. Сейчас и они, и мы начнем отстреливать тепловые ловушки, уводить на ложные цели инфракрасные головки наведения ракет. Бог милостив, авось пронесет. - Что, сбивали? - спросил артиллерист в зеленой свежей панаме и необмятом полевом обмундировании. - В основном, афганские транспортники. ... Женщины, дети. ... Страшное дело. Наш транспортный Ил- 76 подстрелили, но экипаж посадил машину на трех движках. На земле потушили возгорание. Прислали новый движок, промудохались с ним порядочно, поставили и ушли в Союз. С тех пор всегда высылают навстречу истребители прикрытия. Духи их побаиваются. Ведь если летчики заметят с воздуха пуск ракеты или зенитный пулемет, то считай стопроцентный копец. Живым им не уйти. Они это знают. Кроме всего, духи то духи, да на хозрасчете. Хочешь ракету - плати хорошие бабки, мало денег - покупай ДШК. - Что, так за свои бабки и покупают? - За наши, - вздохнул лейтенант. - Как так? - Пленными подторговывают. Раньше стопроцентно резали, замучивали насмерть, издевались. Теперь, смотря к кому попадешь. Есть такие, что только этим и занимаются, с того и живут. - На кой им рубли? - Доллары, не хотели? Зелеными берут. Иногда, правда, соглашаются мукой, горючим, керосином.... оружием. На своих меняют. Такой, бля, торг идет. У нас уже и свои спецы по торговой части появились, туда-сюда шастают. Их знают, не трогают. Разве, какой новенький отряд появляется. Но таких и духи не жалуют. Давят друг друга, грызутся. Ничего, скоро больше моего знать будете. Мы ведь люди временные. Прилетел, сел, улетел. Вам здесь жить, воевать. Странная, очень странная ситуация. Куда это я попал? Возможно армейцы, летевшие рядом имели больше информиции, ведь в наземных частях происходила ротация. Кто-то возвращался, делился знаниями обстановки с убывающими на смену. Нам, авиаторам стратегической авиации, эта война была в подробностях не известна, хоть и пришлось уже в ней поучаствовать. Теперь приходилось отрабатывать полученную Звездочку непосредственно на земле, ранее рассматриваемой с безопасной высоты многих сотен метров. Произошло все так неожиданно, круто изменилась жизнь, события навалились одно за другим, так споро, что до сих пор не мог опомниться. Север, могила отца, оборот в который попали сначала боцман, а затем и я. Ощущение предательства, хотя вроде бы, чего-то удалось добиться. Липкие объятиях невидимых тенет, в которых бился словно муха в паутине. Штаб полка куда явился после отпуска. Странное, скоропалительное предписание. Самолет. Ташкент. Новое назначение. Госпиталь. Прививки от которых ломило тело, давило голову, тошнило. Этот военнотранспортный борт. Время летело, мельтишили события будто в калейдоскопе. Не успевал выстроить одну картинку как на смену неслась следующая. Все решалось так удивительно быстро и гладко, что казалось меня передают из одних рук в другие, не давая даже случайно задержаться, опоздать на рейс. Билеты ожидали меня в кассах, предписания в штабах, даже шприцы оказывались заранее наполненны разноцветной дрянью и покоились в карманах халатов ташкентских медсестричек. Вот и истребители выслали... Но это уже вряд ли, перебор. Самолет резко клюнул носом и по крутой спирали, отстреливая гирлянды полыхавших белым жарким пламенем шаров пошел на посадку. Разом выпустил предкрылки, закрылки, элероны, воздушные тормоза, шасси. Рядом вертелись истребители, распуская тепловые ловушки, ища признаки живого в окружающих аэродром горах, готовые при малейшем шевелении превратить замеченное в огнедышащий вулкан десятками неуправляемых ракетных снарядов, огненными трассами скорострельных авиационных пушек выпускающих сотни снарядов в считанные секунды. Сегодня земля молчала. Для одних, мы прибывали самыми желанными гостями на этой земле, защитниками и друзьями, для других - смертельными врагами. Самолет пробежал по полосе и подрулил к стоянке вслед за армейским уазиком. Следом сели истребители прикрытия. Смолк грохот турбин. Сонное обманчивое спокйствие воцарилось над пропыленным аэродромом. Стоянка воинских бортов находилась в стороне от ярко раскрашенных машин Афганской национальной компании, сгрудившихся возле блестящей стеклами окон стены аэропорта, выходящей на летное поле. Прилетевшие офицеры подхватили чемоданы, спустились по трапу и собрались в тени под брюхом транспорта. Предполагалось пройти некие формальности и узнать дальнейший маршрут движения. Большинству предстояло получить предписания в штабе пятдесят восьмой армии. Подрулил зеленый армейский автобусик и принял нас в свое нагретое, пахнущее бензином и краской нутро. Неожиданно в стороне гражданского аэропорта что-то тяжело громыхнуло, автобус ткнуло в борт и качнуло упругим ударом взрывной волны, мотор заглох, кузов заскрипев закачался на рессорах. Окна, сделанные из триплекса выдержали напор воздуха и не развалились. Через секунду все находившиеся внутри салона замерли, наблюдая как блестящими струйками осыпапаются остатки остекления аэровокзала и сквозняк вытягивает сквозь оконные, пустые проемы трепещущие полотнища желтых штор и клубы дыма. Завыли запоздалые сирены, взревели моторы, промелькнули над головой хищные тела боевых вертолетов, затем рванули полотнище неба дежурные истребители. - Жми к вокзалу! - Заорал на остолбеневшего водителя капитан, приехавший с автобусом. - Там гражданские, дети, женщины. Полный зал ожидания. Рейсы на Джелалобад, Хост. Провожающие. Встречающие. - Пояснил уже на ходу. Мотор взревел, завизжала по бетонке резина колес, автобусик сорвался и во всю прыть понесся к месту взрыва сквозь летящие навстречу из выбитых окон и дверей охапки бумажных листов, тряпки, клочья дыма и звериный крик боли сотен людей. Через несколько минут тормоза заскрипели, дверца рапахнулась и побросав в салоне все лишнее мы выпрыгнули на нагретый солнцем бетон. В лицо ударил запах сгоревшей взрывчатки, паленой резины, крови. На плитах закручивались ветром вихри мелкой песочной колючей пыли, подхватывали вынесенный воздушной волной хлам и уволакивали его все дальше и дальше. Сквозь серое полотно дыма и взвешенной в воздухе пыли проскакивали языки пламени, слизывающего краску кузовов с припаркованных возле стены машин. Автомобили осели дисками на бетонку беспомощно сморщив пробитые осколками, сдутые покрышки. У некоторых нелепо задрались отскочившие багажники и капоты, почти все лобовые стекла покрылись паутиной трещин. Лавируя между остовами машин офицеры начали пробираться к дверному проему. Навстречу нам пошатываясь и припадая на раненую ногу вышел афганский солдатик с белым то ли от пыли то ли от ужаса лицом, в засыпанном штукатуркой и залитом кровью обмундировании. Левой рукой он неловко прихватил автомат, а растопыренной неестественно красной ладонью правой пытался преградить пришельцам путь в здание, лопоча что-то на своем, непонятном языке. Старший машины подскочил к нему, залопотал что-то в ответ, но солдатик только мотал головой и тыкал растопыренной, лишенной кожи ладонью перед собой. Вдруг он остановился на полуслове, закатил глаза и сложившись словно перочинный ножик завалился набок. Мы подхватили его под руки, подскочивший прапорщик схватил за ноги в грубых ботинках, торчавшие из раскромсанных лохмотьев брючин и понесли к автобусу. - Осторожно! Ложим на живот! - просипел прапорщик. - У него в спине стекло торчит. Осторожно положили афганца худым мальчишеским животом на шершавый бетон. В распоротой спине парнишки торчал врезавшийся кинжалом треуголный осколок толстого оконного стекла окрашенный розовой кровью пузырящейся по краям раны. - В легком сидит. Не знаю можно ли вынимать. Как бы хуже не сделать. Сказал прапорщик и выжидательно посмотрел на меня. Звание обязывало принять решение. Но какое? Я не был морально готов взять на себя ответственность за жизнь человека в эти первые минуты на проклятой, чужой афганской земле. - Ладно, пусть пока лежит на животе. Выймем, может сильное кровотечение начаться. Чем его остановим? Даже индивидуальных пакетов нет. А так кровь не идет почти, осколок ее тампонирует. Медики приедут - разберутся. - Есть, товарищ майор. - С облегчением произнес прапор, снимая с себя бремя ненавистной всякому ответственности за чужую жизнь. Мы донесли солдатика до автобуса и положили животом на заднее сидение. Шофер сидел на своем месте и курил, зло сплевывая в опущенное окно. - Постелили бы чего, седушки замараете, товарищи офицеры. Потом во век не отмоешь. - Пробурчал и кинул нам пахнущий бензином кусок брезента. - Помог бы лучше, - усовестил водилу прапорщик. - Мое место здесь, у руля, а не с падалью возиться. Хоть так, хоть так подохнет. - Разговорчики, - заорал я на водилу. - Ко мне! - Не рви глотку, майор. Я не по вашему ведомству. - Спокойно отозвался водила и повернулся к нам спиной. - Всякого и всяких насмотрелся, наелся этого дерьма по ноздри, так что не советую нервы рвать. Здесь, Афган, потому спокойней и без эмоций, а то долго не выдержите, не проживете. - Хрен с тобой, мудила. Потом поговорим. - Поговорить можно, но вряд ли будет желание, майор. - Пошли, товарищ майор, ну его на хрен, там наши других несут. Поможем. Мы с прапором кинулись навстречу военным и гражданским несущим на руках какие-то пестрые свертки в раздуваемых сквозняками лоскутах материи. Ветер снес пелену дыма и стало ясно видно, что это завернутые в лоскутья одежд, одеял, остатков штор дети. Я остановился, не в силах оторвать глаз от скорбной процессии. Люди шли медленно, осторожно и плавно ступая, стараясь не делать резких движений, не причинить лишнюю боль тем кого держали на руках. На меня с застывшим ужасом смотрели широко раскрытые глаза маленькой девочки. Она не плакала, только смотрела скорбно, не отрываясь. По ее личику тянулась уже подсыхающая струйка крови, над глазом багровела ссадина, волосики на голове казались реденькими и какими то истонченными. Приглядевшись я понял, что большая часть их просто выгорела, оставшиеся стали скорее обугленными столбиками пепла. Личико девочки лежало на погоне капитана-десантника, ее маленькие худые пальчики судорожно вцепились в ткань кителя оставив на чистой поверхности пять тоненьких грязно-розовых полосок. Глаза наполненные болью задавали немой вопрос - За что?.
Из оцепенения меня вывел перепачканный чужой кровью афганец, ухвативший за руку, оттащивший в сторону от скорбной процессии, увлекший за собой к зданию, к полным невыносимой боли крикам о помощи на незнакомом языке. Заскочив в помещение где еще несолько минут тому назад находился зал ожидания, наткнулся на лежащего на полу, неестественно вытянутого мужчину в синих джинсах и белоснежных новеньких кроссовках. Казалось он спал натянув на голову полу адидасовской спортивной куртки и обхватив для верности ее сверху обеими руками, не желая видеть и слышать все творящееся вокруг. Место он выбрал однако не самое подходящее, все вбегающие в зал спотыкались и обходили его стороной. Мне пришла в голову нелепая мысль попросить его выйти на воздух, или по крайней мере отодвинуться в сторону. Наклонился и покачал его рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45