«Ну зачем же его звать, если он сам не захотел прийти?» – подумала Шайна. Она отрицательно покачала головой и отпустила Бэб.
Оставшись одна, Шайна устроилась поближе к камину, подложила новое полено в огонь. Ночь выдалась прохладная, и Шайну немного знобило. Впрочем, знобило ее не только от свежего воздуха – холод шел изнутри, из сердца. Она представила, как много грустных воспоминаний нахлынуло на Габриеля здесь, в Фокс-Медоу, – грустных, черных воспоминаний о верных друзьях, избороздивших вместе с ним не один десяток морей и нашедших свою безвременную смерть на виселице во дворе вильямсбургской тюрьмы. Эти воспоминания неизбежно настроят Габриеля против Шайны с новой силой.
Спальня, которую отвел ей Габриель, была выкрашена в бледно-голубой цвет. Подоконники и спинки большой квадратной кровати покрывала искусная резьба: цветы, листья, виноградные лозы. Из окна виднелась широкая лужайка, плавно спускавшаяся к реке. Там, внизу, располагалась пристань, но она была пуста – ни единого судна, ни единого паруса. Шайна отметила про себя эту странность, но ей представлялось совершенно невозможным, нетактичным спрашивать Габриеля о судьбе «Золотой Фортуны». Может быть, губернатор Спотсвуд конфисковал судно во время налета на Фокс-Медоу? Кто знает. Но если это так, то своими расспросами она возбудит в сердце Габриеля новую волну гнева против себя. Нет, уж лучше не спрашивать.
Тьма сгустилась, делая предметы за окном невидимыми, и Шайна решила, что ей ничего не остается, как лечь спать. Спать и видеть себя во сне счастливой – рядом с Габриелем. Вместе с ним.
Она задремала, потом внезапно проснулась. Огонь в камине почти погас, в комнате было темно. Только бледный свет луны пробивался в окно с затянутого легкими облаками ночного неба. Шайна проснулась окончательно, и ей вдруг захотелось плакать. Как ей не хватало сейчас Габриеля, его крепких надежных рук. Какая это страшная вещь – одиночество! Ночь – и ты один на один с тишиной, темнотой, неизвестностью!
Шайна откинула одеяло, выскользнула из постели и накинула легкую шаль поверх тонкой шелковой ночной рубашки. Она тихо вышла из спальни, остановилась на лестничной площадке, где стоял стол с подсвечником, свечи в котором почти догорели.
Шайна нерешительно взглянула на дверь в спальню Габриеля. Интересно, откроет ли он, если она постучится? А если откроет – будет ли холоден и безразличен с нею? Сможет ли понять чувства, заставляющие Шайну искать встречи с ним?
Она подошла и тихонько постучала.
Ни звука в ответ.
Может быть, в отличие от Шайны он спит – крепко и спокойно? Тогда, пожалуй, рассердится еще, что она его разбудила.
Затаив дыхание, Шайна нажала на ручку и отворила дверь.
– Габриель? – тихонько позвала она. – Прости, если разбудила тебя, но…
Она замолчала. Комната освещалась только пламенем камина, но в полумраке можно было разобрать, что постель пуста.
Шайна, нахмурившись, вышла из спальни. Бэб говорила, что Габриель у себя в кабинете. Вряд ли он находится там до сих пор. Ведь прошло столько времени!
Она спустилась вниз по лестнице. Кабинет находился здесь, в задней части дома. Дверь в него была открыта, но в кабинете царила темнота.
Шайна озадаченно посмотрела по сторонам, прикидывая, где же может быть Габриель. Его нет в спальне, нет и в кабинете. В глаза ей бросилась свеча, горевшая возле входной двери. Наверное, ему не спится и он вышел на воздух.
Габриель возник неожиданно, появившись в проеме распахнувшейся входной двери. Это было похоже на загадочную картину: ночной сад, обрамленный, словно багетом, дверным косяком, и высокая темная фигура, слабо освещенная трепещущим пламенем свечи – словно рожденная полуночным мраком. Голова Габриеля поникла, он выглядел так, будто на его плечах лежали сейчас все беды и заботы Земли.
Шайна неслышно отступила назад, в тень, сгустившуюся под лестницей. Она чувствовала себя не вправе прерывать сейчас одиночество Габриеля, его тяжелое раздумье. Не заметив ее, он прошел мимо, поднялся наверх. Эхо его тяжелых шагов разнеслось в пустом холле.
Поднявшись наверх, Габриель бросил взгляд на дверь, ведущую в спальню Шайны. Первым его порывом было пойти к ней. Пойти и утонуть в ее любви, уснуть убаюканным темнотой и теплом ее тела.
Нет. Нельзя. Сначала он обязан узнать всю правду.
А пока он не имеет права любить Шайну, открывать ей свое сердце, верить ей. Пока – нет.
Нельзя забывать о том, что женщина с ее именем стала причиной гибели его экипажа, привела его самого на край могилы. Было бы катастрофой открыть ей душу, а затем убедиться, что она отвечает на его доверие изменой.
Габриель проследовал в свою спальню. Здесь он останется один на один с бесконечной ночью, лежа без сна в холодной постели.
Шайна услышала, как закрылась за Габриелем дверь его спальни. Теперь она уж никак не могла себе позволить пойти к нему. Она прекрасно понимала, какие мысли мучают Габриеля. Ее присутствие не избавит его от них, не принесет ему облегчения. Остается только ждать.
И все же, пока он позволяет ей оставаться здесь, в Фокс-Медоу, у нее есть надежда.
С этими мыслями Шайна тихо поднялась по лестнице и прошла к себе в спальню.
Следующая неделя, проведенная в Фокс-Медоу, не принесла никаких перемен в их отношениях. Габриель был все так же вежлив, сдержан, предупредителен – и отстранен. Он никак не мог отказаться от своих подозрений – уж слишком многое указывало на вину Шайны, – но и не мог заставить себя заняться расследованием. Он медлил. Медлил потому, что смертельно боялся получить неопровержимые доказательства вины Шайны.
По утрам Шайна вставала поздно, дожидалась, пока Габриель позавтракает в одиночестве и покинет дом по своим делам, и лишь тогда покидала свою спальню. Чем сильнее она любила Габриеля, тем невозможнее, мучительнее для нее становилось встречаться с ним, видеть его отрешенный, замкнутый взгляд. И она решила для себя, что будет правильнее держаться от него подальше и ждать, ждать, ждать, пока не рухнут разделяющие их преграды. Преграды между их сердцами, душами. Телами.
– Хозяин уже ушел? – спросила как обычно Шайна у Бэб, явившейся, чтобы забрать влажные после утреннего умывания полотенца и помочь гостье одеться. И, к своему удивлению, услышала:
– Нет, миледи, – именно так велел Габриель слугам называть Шайну. – Он внизу, в гостиной, с человеком с корабля.
– С корабля? – переспросила Шайна, заканчивая застегивать пуговки на лифе вишневого платья и беря в руки гребень. – С какого корабля? – поинтересовалась она, водя гребнем по влажным, блестящим волосам.
– Понятное дело, из гавани, миледи. Они бросили якорь сегодня на рассвете.
Отложив в сторону гребень, Шайна подошла к окну. Действительно, над кронами деревьев виднелись мачты стоявшего в бухте корабля.
– А чей корабль, ты не знаешь? – спросила Шайна горничную.
– Не знаю, миледи, – ответила девушка.
Шайна отошла от окна и присела к туалетному столику. Бэб принялась ловко расчесывать локоны Шайны и вплетать в них вишневые ленты. Совсем немного времени, и прическа была готова. В душе Шайны шевельнулась надежда: быть может, этот корабль прибыл с добрыми вестями для Габриеля. Может быть, именно сейчас выяснится правда, и скоро станет понятно, что Шайна никогда не была причиной смерти людей Габриеля и что от ее имени, под ее именем ту страшную бумагу написала какая-то другая женщина.
Шайне приходила в голову подобная мысль, но она не могла представить, кому нужна была смерть Габриеля.
Шайна прикрыла глаза, молясь богу, чтобы правда открылась и все стало на свои места. Она любит Габриеля. И всем сердцем чувствует, что и он любит ее. Только бы рассеялось это темное облачко между ними – и жизнь сразу станет такой радостной и счастливой!
Шайна вышла из спальни и направилась к лестнице. Отсюда, сверху, ей была видна дверь в гостиную. Она прислушалась. Из комнаты доносился низкий, взволнованный мужской голос, но слов разобрать было совершенно невозможно.
Шайна замерла на ступеньке, положив руку на перила. Нет сомнений, что Габриель тут же пошлет за Шайной, если новости, которые привез ему гость, касаются ее. Она сгорала от нетерпения, ей казалось, что сердце ее может разорваться от волнения!
Шайна глубоко вздохнула, спустилась вниз и направилась к двери гостиной.
Габриель сидел наискосок от двери. В кожаных сапогах, темно-коричневых бриджах и сюртуке, в застегнутой на все пуговицы рубашке с отложным кружевным воротником, он был сейчас очень похож на самого себя – каким был в тот день, когда Шайна впервые увидела его в каюте Ле Корбье. Утреннее солнце щедро заливало комнату, бросало отблески на угольно-черные, блестящие волосы Габриеля, собранные в косичку на затылке и перехваченные коричневой ленточкой.
Поначалу он не заметил появления Шайны. Все его внимание было приковано к человеку, стоявшему перед ним.
Шайна всмотрелась в гостя, стоявшего спиной к ней. Он был значительно ниже Габриеля. Темноволосый, подвижный, он оживленно жестикулировал во время разговора, и от движения его рук по комнате темной птицей металась тень. Одет он был ярко, но безвкусно. Сюртук гостя украшали бесчисленные золотые пуговки, перехваченные золотой массивной цепью. Бриджи из кричаще-зеленого бархата были отделаны кружевами. Рубашка, открывавшаяся глазам Шайны при каждом энергичном взмахе руки, была и вовсе из алого, сверкающего на солнце шелка.
Человек показался Шайне знакомым. Она уже видела где-то эту фигуру, эти жесты…
В этот момент Габриель заметил ее присутствие. Его лицо напряглось и окаменело. Заметив это, гость перестал жестикулировать и замолчал. Затем он обернулся к двери.
И Шайна увидела перед собою своего первого похитителя – Ле Корбье.
Пират смерил Шайну с ног до головы потемневшим, презрительным взглядом.
– Надеюсь, вы простите мне, мадам, если я скажу, что вовсе не рад вновь увидеть вас!
Он снова повернулся к Габриелю.
– Вы огорчаете меня, мой друг. Когда вы уезжали из Нью-Провиденса в Лондон, вы обещали свести счеты с этой женщиной. Что, неужели забыли ту веревку, что украшала вашу шею? Забыли предсмертные хрипы своих парней? Их души взывают к мести, а что делаете вы? Привозите эту… м-м… женщину в свой дом! А?
– Она утверждает, что не виновата, – возразил Габриель. – Клянется, что не предавала меня.
– И вы ей поверили! – саркастически рассмеялся Ле Корбье. – Мой бог! Или похоть так ослепила вас, что вы принимаете ее ложь за правду? Ну-ну, а каких слов еще вы ждете от нее?
– Я ничего ей не сделаю, пока не буду убежден в ее виновности, – твердо и мрачно заявил Габриель.
– Убежден! – Смуглый пират даже задохнулся от негодования, с трудом сдержав проклятия, готовые сорваться с языка. – А в зеркало вы давно не смотрелись, сэр? А вы посмотрите, посмотрите! Полюбуйтесь на свой очаровательный шрам – вон там, где нож соскользнул, перерезая натянутую на шее веревку! Что? Не хотите смотреть в зеркало? Тогда прогуляйтесь и посмотрите на безымянные могилки на вильямсбургском кладбище! В них лежат парни – и какие парни! Лежат холодные, и на их шеях по-прежнему красуются обрывки этой проклятой пеньки! Ну! Это не убедит вас, милейший?
– Это ложь! – закричала Шайна, быстро подходя вплотную к Ле Корбье. – Я не знаю, кто выдал властям Габриеля, но клянусь, что это была не я!
– Интересно, а кто же тогда? – вызывающе спросил пират.
– Не знаю! Я не знаю! – с отчаянием воскликнула Шайна.
Ну как, как ей убедить в своей правоте Габриеля?
– Я не знаю, – уже тихо повторила она.
Ле Корбье молча посмотрел на нее, перевел взгляд на Габриеля. На Шайну – с нескрываемым презрением, как на предательницу. На Габриеля – с отвращением, как на слабака, отступившего от своей клятвы. Была бы его воля, он прямо сейчас вынул бы саблю и снес одним ударом эту проклятую белокурую головку, и покатилась бы она как кочан капусты! Но, к сожалению, это не его дело – мстить за гибель экипажа «Золотой Фортуны». Люди-то были не его, а Габриеля. И это не он, а Габриель торжественно клялся отомстить за них.
Клялся, да забыл о клятве, увидев эту голубоглазую куколку.
Ну, бог ему судья!
– Я привез все, о чем мы договаривались, – сказал он ровным, холодным тоном после долгого молчания. – Я ходил и во Францию, и на Мартинику. Трюмы «Золотой Фортуны» ломятся от мебели, ковров, украшений, тканей… Я привез все, что нужно для того, чтобы обставить дом.
– «Золотая Фортуна»? – Шайна вопросительно посмотрела на Габриеля.
Тот кивнул.
– «Черная Жемчужина» Ле Корбье пошла на дно после схватки с британским фрегатом, – пояснил он. – И я продал ему «Золотую Фортуну». С моим прежним промыслом покончено. Это входило в условия моего соглашения с Чарльзом Иденом.
Габриель перевел взгляд на Ле Корбье.
– Как скоро может быть закончена разгрузка?
– Я прикажу своим ребятам начать прямо сейчас, – ответил смуглый пират. – Но только лучше ее спрятать с их глаз подальше. – Он коротко кивнул на Шайну. – Среди экипажа могут оказаться парни, бывшие когда-то твоими матросами, да и среди моих парней немало таких, что водили дружбу с твоими – упокой, господи, их души грешные! – людьми. Если они прознают, что эта… леди здесь, могут быть неприятности – для всех нас.
Не сказав Шайне ни слова, не повернув даже головы в ее сторону, Ле Корбье покинул дом и направился на берег – отдать распоряжения о разгрузке.
23
Остаток дня Шайна провела в своей комнате. Из окна она видела нескончаемый поток людей и повозок, сновавших, словно муравьи, между бухтой и амбарами на заднем дворе дома. Туда перетаскивался груз из трюмов «Золотой Фортуны», который будет лежать там до того дня, когда дом окончательно достроят.
Среди калейдоскопа лиц Шайна увидела одного или двух матросов с «Черной Жемчужины» и еще нескольких, бывших на борту «Золотой Фортуны» во время памятного рейса из Нью-Провиденса в Северную Каролину, когда судьба впервые свела ее с Габриелем.
Увидев, узнав эти лица, Шайна поежилась. Ей сразу припомнились слова Ле Корбье, сказанные им в гостиной – о том, что может произойти, если экипаж узнает, что в доме находится женщина, которую они давно разыскивают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40