https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkala/so-svetodiodnoj-podsvetkoj/
Она любит эти собрания, где все, кого она называет в одном из своих писем «влюбленными в физику», обсуждают новые открытия и новые теории. Чаще всего ее посещения Бельгии сопровождаются обедом у короля и королевы. Король Альберт и королева Елизавета, с которыми Мари встречалась еще на бельгийском фронте, сердечно к ней относятся.
В мире нет больше уголка, где бы не знали ее имени. Разве нет портрета мадам Кюри в старинном китайском городе Тайюань в Храме Конфуция? Мудрые ученые этой страны поместили ее портрет среди «благодетелей человечества», рядом с Декартом, Ньютоном, Буддой и великими императорами Китая…
* * *
15 мая 1922 года совет Лиги наций избирает мадам Кюри-Склодовскую членом Международной комиссии по научному сотрудничеству. Мадам Кюри-Склодовская соглашается.
Это важная дата в жизни Мари Кюри. С того времени, как она стала знаменитой, сотни всяких советов, лиг и обществ просят поддержать их своим авторитетом, но свое согласие она давала не всегда. Мари отказывается входить в состав тех комитетов, в которых она не сможет работать из-за недостатка времени. При всех обстоятельствах она желает сохранить за собой полнейший политический нейтралитет. Она не хочет изменять своему прекрасному званию «чистейшей воды ученой», бросаться в борьбу мнений, и даже самый безобидный манифест никогда не получает ее подписи.
Приверженность мадам Кюри к деятельности совета Лиги наций приобретает поэтому особое значение. Это останется единственной ее изменой Науке.
Международная комиссия по научному сотрудничеству объединила блестящих людей! Бергсона, Жильбера Меррея, Жюля Дестре и многих других… Мари становится вице-президентом комиссии. Принимает участие в нескольких комитетах экспертов, а также в комитете Института научного сотрудничества, в Париже.
Тот, кому Мари представляется способной восторгаться пустым жонглированием общими словами, плохо знает эту практическую идеалистку. Мари Кюри работает в Женеве и еще раз ей удается послужить Науке.
Она борется с тем, что называет «анархией в мировой научной работе», и пытается привлечь своих собратьев к согласованной работе над разрешением целого ряда определенных вопросов, по виду незначительных, но таких, от которых зависит прогресс научного познания: рациональная организация библиографии таким образом, чтобы научный работник сразу мот найти все сведения о полученных достижениях других ученых в той области, которую он изучает; единая система обозначений и терминологии в науке; унификация формата изданий; краткие рефераты работ, опубликованных в журналах; составление таблицы констант.
Преподавание в университетах и лабораториях надолго приковывает внимание Мари. Она стремится улучшить методы. Провозглашает необходимость «целенаправленной работы», координирующей деятельность исследователей, и предлагает установить связь между руководителями научных учреждений, создать настоящий генеральный штаб, призванный управлять всей научной деятельностью на европейском континенте.
Всю жизнь ею владела одна мысль – о тех дарованиях которые скрыты в слоях простых бедных людей и которым суждено остаться безвестными. В каком-нибудь крестьянине или рабочем, быть может, кроется писатель, художник, ученый или музыкант.
Вынужденная ограничивать свою практическую деятельность, Мари посвящает себя более широкому развитию международных научных стипендий.
«В чем заинтересовано человеческое общество? – пишет она в одной из своих докладных записок. – Разве не его долг способствовать расцвету научных дарований? Разве оно так богато ими, что может приносить в жертву те, которые готовы проявиться? Я же думаю, что совокупность способностей, необходимых для настоящего научного призвания, – явление бесконечно ценное и тонкое, редкое сокровище; было бы нелепо и преступно давать ему гибнуть, а нужно заботливо ухаживать за ним, предоставляя все возможности для его расцвета…»
Наконец – какой парадокс!.. – ученая-физик, всегда чуждавшаяся материальной выгоды, становится ради своих коллег борцом за «научную собственность»: она стремится обосновать авторское право ученых, право вознаграждения за бескорыстные научные труды, легшие в основу промышленной технологии. Ее мечта – найти для лабораторий средство против бедности в виде субсидий на научные исследования за счет прибылей капиталистов.
Один раз Мари оставляет на время практические вопросы и едет в 1933 году в Мадрид председательствовать при обсуждении проблемы «Будущность культуры» с участием писателей и артистов всех стран, «дон-кихотов по духу, сражающихся с ветряными мельницами», – как сказал о них Поль Валери, по чьей инициативе оно было собрано. Мари удивляет товарищей по конгрессу своей целеустремленностью и оригинальностью выступлений. Члены конгресса кричат об опасности «специализации», «стандартизации» и возлагают на науку часть ответственности за «кризис культуры», охвативший весь мир. Интересно видеть, как Мари Кюри, по своей натуре самый типичный Дон-Кихот из всех присутствующих здесь дон-кихотов, с таким же убеждением, как защищала раньше любовь к науке, защищает теперь личное дерзание и предприимчивость – одним словом, сильные чувства, которые всегда и управляли ею в жизни.
Тем, кто с этим не согласен, она говорит:
«Я принадлежу к числу людей, которые думают, что наука – это великая красота. Ученый у себя в лаборатории не просто техник: это ребенок лицом к лицу с явлениями природы, действующими на него, как волшебная сказка. Мы не должны допускать, чтобы люди думали, будто прогресс науки сводится к разным механизмам, машинам, хотя и в них есть своя красота.
…Не думаю я также, что дух смелой предприимчивости рискует исчезнуть из нашего мира. Если я вижу в окружающем меня нечто жизненное, то это как раз дух смелой предприимчивости, по-видимому, неискоренимый и родственный любознательности…»
Борьба за международную культуру, соединенную с уважением к различным национальным культурам, защита свободы личности и таланта, где бы они ни обнаружились, борьба за «укрепление великой духовной силы науки во всем мире». Борьба за «моральное разоружение», за мир во всем мире. Таковы сферы борьбы, которую ведет мадам Кюри, не льстя себя суетной надеждой на скорую победу.
Мари Кюри – Еве Кюри, июль 1929 года:
«Я полагаю, что работа в международных организациях – это задача очень нелегкая, однако приступить к ней необходимо, отдавая все свои силы и будучи готовым на любые жертвы; при всем своем несовершенстве дело Женевы – очень большое дело и заслуживает поддержки».
* * *
Две, три, четыре поездки в Польшу…
Не ради отдыха, забвения тревог едет мадам Кюри к своим близким. С того времени, как Польша стала свободной, Мари не дает покоя большой проект: создать в Варшаве Институт радия как центр научных исследований и лечения рака.
Но одного ее упорства недостаточно, чтобы преодолеть все затруднения. Выздоравливающая после долгого порабощения Польша бедна: бедна и деньгами, и техническими средствами. А у Мари нет времени самой хлопотать и изыскивать средства. Нужно ли называть союзницу, которая по первому зову становится с ней плечом к плечу? Броня, хотя и обремененная годами, но такая же энтузиастка и такая же деятельная, как и тридцать лет тому назад, берется за это дело. Она и архитектор, и ходатай, и казначей. В скором времени всю страну наводнили плакаты и марки с изображением Мари. Требуются деньги или, вернее, кирпичи: «Покупайте по одному кирпичу, чтобы построить Институт имени Марии Склодовской-Кюри!» – взывают тысячи почтовых открыток, воспроизводящих факсимиле собственноручного заявления ученой: «Мое самое пламенное желание – создать в Варшаве Институт радия». Это предприятие пользуется щедрой поддержкой государства, города Варшавы и наиболее значительных польских учреждений.
Запас кирпичей все увеличивается… И в 1925 году Мари приезжает в Варшаву на закладку института. Торжественная встреча: воспоминания прошлого, обещания на будущее… Горячая любовь всего народа сопутствует той, которую один из ораторов называет «первой фрейлиной нашей прелестной владычицы Польской республики». Университеты, академии, города присуждают Мари самые пышные почетные звания… В один из солнечных дней президент республики закладывает первый кирпич в фундамент института, мадам Кюри – второй, примас города Варшавы – третий…
Никакой официальной натянутости при торжествах! Глава государства Станислав Войцеховский не только из любезности восхищается совершенством, с каким Мари говорит на родном языке после стольких лет отсутствия. А разве он не был в Париже товарищем Марии Склодовской? Воспоминания, воспоминания:
– А Вы помните, что тридцать лет назад Вы дали мне дорожную подушечку, когда я возвращался в Польшу с тайной миссией? – спрашивает президент. – Она мне очень пригодилась!
– Я даже помню, – со смехом отвечает Мари, – что Вы забыли мне ее вернуть!
Пан Котарбинский, очень известный и очень старый актер, вскочив на сцену Народного театра, приветствует мадам Кюри комплиментом, тот самый Котарбинский, которому веселый подросток Маня сплела когда-то в Зволе венок из полевых цветов.
Годы идут, из отдельных кирпичей вырастают стены. Но это не конец трудам Мари и Брони. Каждая из них отдала на это дело большую часть своих сбережений, а все же не хватает денег на покупку такого количества радия, чтобы начать лечение от рака.
Мари не унывает. Обследует горизонт и останавливает взгляд на западе… на Соединенных Штатах, где уже один раз ей помогли так щедро, – на миссис Мелони. Великодушная американка знает, что институт в Варшаве так же дорог Мари, как ее собственная лаборатория. Миссис Мелони совершает новое чудо, собрав деньги, необходимые на покупку грамма радия, – второго грамма, подаренного Америкой мадам Кюри. Все начинается сызнова! В октябре 1929 года, так же как в 1921 году, Мари садится на пароход и направляется в Нью-Йорк. Она едет благодарить Соединенные Штаты от имени Польши. Так же как в 1921 году, ее изводят всякими чествованиями. В этот приезд она является гостьей президента Гувера и живет несколько дней в Белом доме.
«Мне подарили маленького слоника, выточенного из слоновой кости, очень миленького, а также еще одного – совсем крошечного, – пишет она Еве. – Кажется, слон – это символ республиканской партии, и Белый дом переполнен слонами всяких размеров…»
Америка, охваченная экономическим кризисом, имеет более серьезный вид, чем в 1921 году. Но прием, оказанный Мари, не стал менее горячим. В день рождения мадам Кюри получает сотни подарков, присланных неизвестными друзьями: цветы, книги, вещи, денежные чеки на нужды ее лаборатории и даже гальванометры, ампулы с радоном, образцы редкоземельных элементов. Накануне отъезда Мари под дружеским руководством Оуэна Д. Юнга посещает университет Св. Лаврентия, на фронтоне которого высечено из камня горельефное изображение мадам Кюри. Она присутствует на юбилее Эдисона; во всех речах и даже в послании с Южного полюса от капитана Бэрда звучат приветствия Мари Кюри.
29 мая 1932 года Мари Кюри приезжает в Варшаву на открытие Института радия. В присутствии президента Республики Мосьцицкого коллега и друг мадам Кюри профессор Рего открывает в Варшаве Институт радия – внушительного вида здание, обширное благодаря практическому уму Брони и гармоничное благодаря ее вкусу. Уже несколько месяцев назад в него стали поступать больные для прохождения курса радиотерапии.
Мари в последний раз видит Польшу, старинные улицы родного города и Вислу, которой любуется при каждом своем приезде, глядя на нее с тоской, почти с угрызениями совести. В своих письмах Еве она снова и снова описывает ее воды, берега и камни, привязанная к ним самым сильным из инстинктов:
«Вчера утром я пошла одна прогуляться в сторону Вислы… Река лениво вьется в своем широком ложе, серо-зеленая вблизи и голубая вдали, где отражается в ней небо. Очаровательные песчаные отмели блестят на солнце, то там, то здесь выступая из воды и направляя прихотливое течение реки. Ослепительно сверкающие кромки вдоль края отмелей указывают границу наиболее глубоких мест. У меня появляется непреодолимое желание побродить по этим великолепным лучезарным пляжам. Я сознаю, что такой вид моей реки не соответствует виду судоходной, уважающей себя реки. Когда-нибудь придется немного сократить ее фантазию в ущерб красоте…
Есть краковская песенка, где говорится о Висле: «В этой польской реке столько очарования, что всякий, способный это понимать, будет любить ее до гроба». В отношении меня это, по-видимому, верно.
Какой-то непонятный, но сильный инстинкт влечет меня к этой реке.
До свидания, дорогая; поцелуй свою сестру Ирен. Обнимаю вас обеих от всего преданного вам сердца.
Твоя Мэ».
* * *.
Во Франции…
По почину барона Ротшильда в 1920 году создается Фонд Кюри, автономное учреждение, имеющее право получать пожертвования, субсидии для развития научной и лечебной работы Института радия.
В 1922 году тридцать пять членов Медицинской академии вручили своим коллегам следующую петицию:
«Мы, нижеподписавшиеся, полагаем, что Академия оказала бы себе честь, если бы избрала мадам Кюри своим членом-корреспондентом в знак признательности за ее участие в открытии радия и нового способа лечения – кюри-терапии».
Петиция была революционной. Академики не только соглашаются избрать женщину членом, но, порывая с обычаями, сами хотят этого. Шестьдесят четыре члена знаменитого сообщества подписывают свой манифест, давая этим урок своим собратьям по Академии наук. Все кандидаты на свободное место отказываются от него в пользу мадам Кюри.
Блестяще прошедшее избрание состоялось 7 февраля 1922 года. Президент Академии месье Шошар с высоты трибуны обращается к Мари:
«Мы приветствуем в Вашем лице крупного ученого и мужественную женщину, посвятившую свою жизнь бескорыстному научному труду, патриотку, которая и во время войны, и в мирные времена всегда делала больше, чем требовал долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
В мире нет больше уголка, где бы не знали ее имени. Разве нет портрета мадам Кюри в старинном китайском городе Тайюань в Храме Конфуция? Мудрые ученые этой страны поместили ее портрет среди «благодетелей человечества», рядом с Декартом, Ньютоном, Буддой и великими императорами Китая…
* * *
15 мая 1922 года совет Лиги наций избирает мадам Кюри-Склодовскую членом Международной комиссии по научному сотрудничеству. Мадам Кюри-Склодовская соглашается.
Это важная дата в жизни Мари Кюри. С того времени, как она стала знаменитой, сотни всяких советов, лиг и обществ просят поддержать их своим авторитетом, но свое согласие она давала не всегда. Мари отказывается входить в состав тех комитетов, в которых она не сможет работать из-за недостатка времени. При всех обстоятельствах она желает сохранить за собой полнейший политический нейтралитет. Она не хочет изменять своему прекрасному званию «чистейшей воды ученой», бросаться в борьбу мнений, и даже самый безобидный манифест никогда не получает ее подписи.
Приверженность мадам Кюри к деятельности совета Лиги наций приобретает поэтому особое значение. Это останется единственной ее изменой Науке.
Международная комиссия по научному сотрудничеству объединила блестящих людей! Бергсона, Жильбера Меррея, Жюля Дестре и многих других… Мари становится вице-президентом комиссии. Принимает участие в нескольких комитетах экспертов, а также в комитете Института научного сотрудничества, в Париже.
Тот, кому Мари представляется способной восторгаться пустым жонглированием общими словами, плохо знает эту практическую идеалистку. Мари Кюри работает в Женеве и еще раз ей удается послужить Науке.
Она борется с тем, что называет «анархией в мировой научной работе», и пытается привлечь своих собратьев к согласованной работе над разрешением целого ряда определенных вопросов, по виду незначительных, но таких, от которых зависит прогресс научного познания: рациональная организация библиографии таким образом, чтобы научный работник сразу мот найти все сведения о полученных достижениях других ученых в той области, которую он изучает; единая система обозначений и терминологии в науке; унификация формата изданий; краткие рефераты работ, опубликованных в журналах; составление таблицы констант.
Преподавание в университетах и лабораториях надолго приковывает внимание Мари. Она стремится улучшить методы. Провозглашает необходимость «целенаправленной работы», координирующей деятельность исследователей, и предлагает установить связь между руководителями научных учреждений, создать настоящий генеральный штаб, призванный управлять всей научной деятельностью на европейском континенте.
Всю жизнь ею владела одна мысль – о тех дарованиях которые скрыты в слоях простых бедных людей и которым суждено остаться безвестными. В каком-нибудь крестьянине или рабочем, быть может, кроется писатель, художник, ученый или музыкант.
Вынужденная ограничивать свою практическую деятельность, Мари посвящает себя более широкому развитию международных научных стипендий.
«В чем заинтересовано человеческое общество? – пишет она в одной из своих докладных записок. – Разве не его долг способствовать расцвету научных дарований? Разве оно так богато ими, что может приносить в жертву те, которые готовы проявиться? Я же думаю, что совокупность способностей, необходимых для настоящего научного призвания, – явление бесконечно ценное и тонкое, редкое сокровище; было бы нелепо и преступно давать ему гибнуть, а нужно заботливо ухаживать за ним, предоставляя все возможности для его расцвета…»
Наконец – какой парадокс!.. – ученая-физик, всегда чуждавшаяся материальной выгоды, становится ради своих коллег борцом за «научную собственность»: она стремится обосновать авторское право ученых, право вознаграждения за бескорыстные научные труды, легшие в основу промышленной технологии. Ее мечта – найти для лабораторий средство против бедности в виде субсидий на научные исследования за счет прибылей капиталистов.
Один раз Мари оставляет на время практические вопросы и едет в 1933 году в Мадрид председательствовать при обсуждении проблемы «Будущность культуры» с участием писателей и артистов всех стран, «дон-кихотов по духу, сражающихся с ветряными мельницами», – как сказал о них Поль Валери, по чьей инициативе оно было собрано. Мари удивляет товарищей по конгрессу своей целеустремленностью и оригинальностью выступлений. Члены конгресса кричат об опасности «специализации», «стандартизации» и возлагают на науку часть ответственности за «кризис культуры», охвативший весь мир. Интересно видеть, как Мари Кюри, по своей натуре самый типичный Дон-Кихот из всех присутствующих здесь дон-кихотов, с таким же убеждением, как защищала раньше любовь к науке, защищает теперь личное дерзание и предприимчивость – одним словом, сильные чувства, которые всегда и управляли ею в жизни.
Тем, кто с этим не согласен, она говорит:
«Я принадлежу к числу людей, которые думают, что наука – это великая красота. Ученый у себя в лаборатории не просто техник: это ребенок лицом к лицу с явлениями природы, действующими на него, как волшебная сказка. Мы не должны допускать, чтобы люди думали, будто прогресс науки сводится к разным механизмам, машинам, хотя и в них есть своя красота.
…Не думаю я также, что дух смелой предприимчивости рискует исчезнуть из нашего мира. Если я вижу в окружающем меня нечто жизненное, то это как раз дух смелой предприимчивости, по-видимому, неискоренимый и родственный любознательности…»
Борьба за международную культуру, соединенную с уважением к различным национальным культурам, защита свободы личности и таланта, где бы они ни обнаружились, борьба за «укрепление великой духовной силы науки во всем мире». Борьба за «моральное разоружение», за мир во всем мире. Таковы сферы борьбы, которую ведет мадам Кюри, не льстя себя суетной надеждой на скорую победу.
Мари Кюри – Еве Кюри, июль 1929 года:
«Я полагаю, что работа в международных организациях – это задача очень нелегкая, однако приступить к ней необходимо, отдавая все свои силы и будучи готовым на любые жертвы; при всем своем несовершенстве дело Женевы – очень большое дело и заслуживает поддержки».
* * *
Две, три, четыре поездки в Польшу…
Не ради отдыха, забвения тревог едет мадам Кюри к своим близким. С того времени, как Польша стала свободной, Мари не дает покоя большой проект: создать в Варшаве Институт радия как центр научных исследований и лечения рака.
Но одного ее упорства недостаточно, чтобы преодолеть все затруднения. Выздоравливающая после долгого порабощения Польша бедна: бедна и деньгами, и техническими средствами. А у Мари нет времени самой хлопотать и изыскивать средства. Нужно ли называть союзницу, которая по первому зову становится с ней плечом к плечу? Броня, хотя и обремененная годами, но такая же энтузиастка и такая же деятельная, как и тридцать лет тому назад, берется за это дело. Она и архитектор, и ходатай, и казначей. В скором времени всю страну наводнили плакаты и марки с изображением Мари. Требуются деньги или, вернее, кирпичи: «Покупайте по одному кирпичу, чтобы построить Институт имени Марии Склодовской-Кюри!» – взывают тысячи почтовых открыток, воспроизводящих факсимиле собственноручного заявления ученой: «Мое самое пламенное желание – создать в Варшаве Институт радия». Это предприятие пользуется щедрой поддержкой государства, города Варшавы и наиболее значительных польских учреждений.
Запас кирпичей все увеличивается… И в 1925 году Мари приезжает в Варшаву на закладку института. Торжественная встреча: воспоминания прошлого, обещания на будущее… Горячая любовь всего народа сопутствует той, которую один из ораторов называет «первой фрейлиной нашей прелестной владычицы Польской республики». Университеты, академии, города присуждают Мари самые пышные почетные звания… В один из солнечных дней президент республики закладывает первый кирпич в фундамент института, мадам Кюри – второй, примас города Варшавы – третий…
Никакой официальной натянутости при торжествах! Глава государства Станислав Войцеховский не только из любезности восхищается совершенством, с каким Мари говорит на родном языке после стольких лет отсутствия. А разве он не был в Париже товарищем Марии Склодовской? Воспоминания, воспоминания:
– А Вы помните, что тридцать лет назад Вы дали мне дорожную подушечку, когда я возвращался в Польшу с тайной миссией? – спрашивает президент. – Она мне очень пригодилась!
– Я даже помню, – со смехом отвечает Мари, – что Вы забыли мне ее вернуть!
Пан Котарбинский, очень известный и очень старый актер, вскочив на сцену Народного театра, приветствует мадам Кюри комплиментом, тот самый Котарбинский, которому веселый подросток Маня сплела когда-то в Зволе венок из полевых цветов.
Годы идут, из отдельных кирпичей вырастают стены. Но это не конец трудам Мари и Брони. Каждая из них отдала на это дело большую часть своих сбережений, а все же не хватает денег на покупку такого количества радия, чтобы начать лечение от рака.
Мари не унывает. Обследует горизонт и останавливает взгляд на западе… на Соединенных Штатах, где уже один раз ей помогли так щедро, – на миссис Мелони. Великодушная американка знает, что институт в Варшаве так же дорог Мари, как ее собственная лаборатория. Миссис Мелони совершает новое чудо, собрав деньги, необходимые на покупку грамма радия, – второго грамма, подаренного Америкой мадам Кюри. Все начинается сызнова! В октябре 1929 года, так же как в 1921 году, Мари садится на пароход и направляется в Нью-Йорк. Она едет благодарить Соединенные Штаты от имени Польши. Так же как в 1921 году, ее изводят всякими чествованиями. В этот приезд она является гостьей президента Гувера и живет несколько дней в Белом доме.
«Мне подарили маленького слоника, выточенного из слоновой кости, очень миленького, а также еще одного – совсем крошечного, – пишет она Еве. – Кажется, слон – это символ республиканской партии, и Белый дом переполнен слонами всяких размеров…»
Америка, охваченная экономическим кризисом, имеет более серьезный вид, чем в 1921 году. Но прием, оказанный Мари, не стал менее горячим. В день рождения мадам Кюри получает сотни подарков, присланных неизвестными друзьями: цветы, книги, вещи, денежные чеки на нужды ее лаборатории и даже гальванометры, ампулы с радоном, образцы редкоземельных элементов. Накануне отъезда Мари под дружеским руководством Оуэна Д. Юнга посещает университет Св. Лаврентия, на фронтоне которого высечено из камня горельефное изображение мадам Кюри. Она присутствует на юбилее Эдисона; во всех речах и даже в послании с Южного полюса от капитана Бэрда звучат приветствия Мари Кюри.
29 мая 1932 года Мари Кюри приезжает в Варшаву на открытие Института радия. В присутствии президента Республики Мосьцицкого коллега и друг мадам Кюри профессор Рего открывает в Варшаве Институт радия – внушительного вида здание, обширное благодаря практическому уму Брони и гармоничное благодаря ее вкусу. Уже несколько месяцев назад в него стали поступать больные для прохождения курса радиотерапии.
Мари в последний раз видит Польшу, старинные улицы родного города и Вислу, которой любуется при каждом своем приезде, глядя на нее с тоской, почти с угрызениями совести. В своих письмах Еве она снова и снова описывает ее воды, берега и камни, привязанная к ним самым сильным из инстинктов:
«Вчера утром я пошла одна прогуляться в сторону Вислы… Река лениво вьется в своем широком ложе, серо-зеленая вблизи и голубая вдали, где отражается в ней небо. Очаровательные песчаные отмели блестят на солнце, то там, то здесь выступая из воды и направляя прихотливое течение реки. Ослепительно сверкающие кромки вдоль края отмелей указывают границу наиболее глубоких мест. У меня появляется непреодолимое желание побродить по этим великолепным лучезарным пляжам. Я сознаю, что такой вид моей реки не соответствует виду судоходной, уважающей себя реки. Когда-нибудь придется немного сократить ее фантазию в ущерб красоте…
Есть краковская песенка, где говорится о Висле: «В этой польской реке столько очарования, что всякий, способный это понимать, будет любить ее до гроба». В отношении меня это, по-видимому, верно.
Какой-то непонятный, но сильный инстинкт влечет меня к этой реке.
До свидания, дорогая; поцелуй свою сестру Ирен. Обнимаю вас обеих от всего преданного вам сердца.
Твоя Мэ».
* * *.
Во Франции…
По почину барона Ротшильда в 1920 году создается Фонд Кюри, автономное учреждение, имеющее право получать пожертвования, субсидии для развития научной и лечебной работы Института радия.
В 1922 году тридцать пять членов Медицинской академии вручили своим коллегам следующую петицию:
«Мы, нижеподписавшиеся, полагаем, что Академия оказала бы себе честь, если бы избрала мадам Кюри своим членом-корреспондентом в знак признательности за ее участие в открытии радия и нового способа лечения – кюри-терапии».
Петиция была революционной. Академики не только соглашаются избрать женщину членом, но, порывая с обычаями, сами хотят этого. Шестьдесят четыре члена знаменитого сообщества подписывают свой манифест, давая этим урок своим собратьям по Академии наук. Все кандидаты на свободное место отказываются от него в пользу мадам Кюри.
Блестяще прошедшее избрание состоялось 7 февраля 1922 года. Президент Академии месье Шошар с высоты трибуны обращается к Мари:
«Мы приветствуем в Вашем лице крупного ученого и мужественную женщину, посвятившую свою жизнь бескорыстному научному труду, патриотку, которая и во время войны, и в мирные времена всегда делала больше, чем требовал долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51