Он заложил бы и меня. Я вспомнила, как впервые повстречала Стефа – как спасла его от двоих громил, а он в знак благодарности попытался слинять, не заплатив за поездку…
– У меня не было выбора. – Стеф смиренно поднял руки ладонями кверху.
– Выбор есть всегда, Стеф. – Я поднялась на ноги.
Весь мир вокруг вновь помутнел, вернулись радиошумы.
– Кэт, не бросай меня. – Голос Стефа едва пробивался сквозь свист и треск у меня в голове. – Пожалуйста, не бросай меня так! Я люблю тебя, Кэт, я хочу, чтобы ты была со мной… Вернись, Кэт… Не бросай меня, ты, сучка!
– Побереги глотку, Стеф.
Я все еще слышала его крики, когда уходила по коридору, мимо мистера Проссера – прочь из этой преисподней. Устала. Как же я устала…
6
«Пожалуйста, оставьте сообщение для мистера Саммера».
«Это Кэтрин. Стеф заключил сделку, – впрочем, ты наверняка уже в курсе. Не такой уж он, оказывается, и никчемный, да? Но я вот о чем: в этом деле, как я понимаю, замешан Генри Фишер, и мне очень страшно за Джоэла. Крэйг, ты можешь мне позвонить, как только это получишь? Пожалуйста. Я оставляю красный мобильник включенным – звони в любое время… Да, кстати, привет Марианне».
Ну и зачем я это ляпнула? Да что со мной такое… Хоть обратно эти слова глотай.
Что-то непрерывно стучало в моей голове, рвалось наружу. Пока ехала по Хэкни, держа курс на восток, сожрала очередные две таблетки и запила их очередным виски. А не от того ли у меня трещит башка, что я весь день ничего не ела? Зарулю-ка за кебабом. Но стоило мне притормозить у палатки и взглянуть на блестящий серый комок, насаженный на вертел, как желудок скрутило, и я резко рванула обратно на дорогу, едва не смахнув с велосипеда какого-то старого сморчка.
У светофора пришлось остановиться на красный, и в окно постучала какая-то пухлая азиатка; одной рукой она прижимала к себе ребенка неопределенного пола. Я покачала головой. Огонек же не был включен. Женщина указала на ребенка – он плакал. И похоже, был нездоров. Губы женщины произнесли одно-единственное слово: «Пожалуйста». Вспыхнул зеленый свет, и я двинулась вперед, а женщина осталась стоять на дороге, глядя мне вслед. Ребенок кричал. Надо было их взять – поступила я дерьмово. Но сегодня я должна подумать о себе. И пошли все к черту.
Я обязана повидаться с подругой. Вперед, в Илфорд, к дому Винни.
Сандра принесла чай на подносе и выложила на тарелку несколько бисквитов. Ее белокурые волосы были заплетены в две косички, она была босиком и старалась не наступить на подол своей длинной ночной рубашки.
– Спасибо, дорогая, – произнес Пол.
Он сидел на кушетке и дымил сигаретой. Белая футболка вся в пятнах, небритый. Выглядел он таким же вымотанным, как и я. Томми свернулся возле него на подушке и спал, держа во рту большой палец. Линди уже была в постели. Телевизор в углу работал без звука; крутили девятичасовой выпуск «новостей».
Бисквит я взяла, хотя и не люблю сладкое. Сандра пристроила поднос на кофейном столике, села и, приподняв краешек сетки, выглянула в окно. Что ее так заинтересовало в муниципальных домах округи? Хотя, может, ей парнишка из дома напротив нравится.
Я заставила себя поднять глаза на Пола:
– Плеврит?
– Да. Ей откачивают воду из легких. У нее внутри трубка, а рядом на полу – большая стеклянная бутылка.
Казалось, он вот-вот заплачет. И что мне тогда делать прикажете?
– Но с ней же все будет в порядке? Пол кивнул:
– Говорят, да. Но, Кэтрин, как же это тяжело – видеть ее такой беспомощной, в палате, полной полудохлых старух…
– Я навещу ее завтра. – Меня грызло чувство вины. Столько времени почти не вспоминала Винни или вспоминала только в связи с собственными проблемами – то она хорошая подруга, то не очень, то злит меня и выводит из себя… А ведь всего несколько дней назад она помогала мне волочь бесчувственного Джонни из машины на седьмой этаж. Кашляла как заведенная, дышала с присвистом, а я… Может, это именно из-за того случая она теперь в больнице. Больница… Лабиринтофобия…
– Странно, что ты до сих пор у нее не была. – Глаза Пола слегка сузились при этих словах.
– А откуда мне было знать, что она там? Я что, телепат?
– Да, верно. – Он шмыгнул носом и взял свою чашку. – У меня трое детей, и всем им не хватает матери. Некогда обзванивать всех и каждого.
– Извини, Пол. Конечно, у тебя есть заботы поважнее. Вам всем сейчас очень трудно. – Я ненавидела его безволие, его нежелание общаться со мной. Ненавидела его высокие моральные устои и грязную футболку. И – как теперь было очевидно – Пол тоже ненавидел меня.
– Только не вздумай грузить ее своими проблемами. – В его голосе звенела ярость. – Ей все силы нужно сосредоточить на выздоровлении.
Этот кусок дерьма, похоже, возомнил, будто видит меня насквозь, – ну так он ошибался. Мне важна была Винни . Чтобы больше не смотреть на Пола, я глотнула чай – он оказался с сахаром. Я обернулась к Сандре и попыталась изобразить сердечную улыбку:
– Прекрасный чай, Сандра. Облокотившись о подоконник, она с отсутствующим видом теребила косички.
Мысли разбегались, и я не знала, куда податься. Не будь так поздно – рванула бы к Винни. Мурашки бежали по коже, когда я представляла ее в больнице, одинокую, испуганную. А заброшенная бедняжка Сандра, которая нянчится с сестрой и братом, пока папочка сидит и жалеет себя! Невозможно было забыть, как она выглядывала из окна – будто надеялась, что вот-вот из-за угла вырулит сияющая мамина машина. И еще я думала о залитом слезами лице Эми в свете костра, о Джонни со свежими синяками и старыми шрамами, о Стефе с покрасневшими глазами, кусающем пальцы, и о Джоэле на пассажирском сиденье «мерседеса».
Черт! – машину подбросило на выбоине, я очнулась и сообразила, что понятия не имею ни где нахожусь, ни куда направляюсь. Я рулила на автопилоте, отключившись от окружающего мира. Возникло странное чувство – будто я вовсе не в Лондоне, а где-то в совершенно чужом краю…
Тут я засекла Пламстедское автобусное депо, и перед глазами тотчас нарисовалась карта.
Я ехала по Южной окружной; голова гудела, желудок бурлил. Включила радио, даже не проверяя, что там за станция, и стала подпевать Арете Франклин.
И сначала решила, что трезвон стоит у меня в голове или, возможно, в приемнике…
Но трезвонил красный мобильник.
– Катерина?
– Что?
– Это о Джоэле…
7
Пэкхем поглотила тьма. Пурпурная трава; деревья шепчутся на ветру, как злобные старухи. Опавшая листва и грязь чавкают под ногами. Парк не обнесен оградой и не заперт, как это обычно принято после заката. Он открыт и незащищен, это угодье полуночников-собаководов, бегунов и пьянчуг, бредущих по домам из пабов и ресторанов Ист-Далиджа. Мимо парка с нелепой быстротой проносятся автомобили. Надеюсь, их задержит полиция. На той неделе здесь останавливался цирк, и Пэкхем был полон музыки и детей. Я видела это, когда проезжала тут с пассажиром, – и сразу вспомнила прогулку с Ричардом и Дотти. Все, что осталось теперь, – бледно-желтые круги на траве недалеко от автостоянки да пара воздушных шаров, запутавшихся в ветвях деревьев.
Я хорошо знаю этот парк. Дом, где я жила до переезда в Бэлхем, находится неподалеку от главной дороги, всего в двух минутах ходьбы от того места, где я стояла сейчас. Из-за того, что парк открытый, всегда возникали проблемы. То и дело, выходя утром за газетой, я видела ленту, натянутую между деревьями, замечала полицейские машины и фургоны. Не то чтобы это было опасное место. Просто сюда удобно приезжать по ночам, если хочешь от чего-нибудь избавиться.
Я медленно шла по тропинке, освещенной уличными огнями, и видела, как мечутся по траве лучи карманных фонариков, время от времени выхватывая из темноты белую ленту, обвивающую стволы. Во мраке сновали люди, со всех сторон неслось щелканье и шипение полицейских раций, бормотание низких деловитых голосов, жужжание камер. Я насчитала на стоянке восемь полицейских машин, три фургона и одну карету «скорой помощи». Возле одного из фургонов с открытыми дверцами переговаривались люди в форме.
Возле парка ошивались зеваки. Молодая парочка, старуха, несколько собачников. Надеялись увидеть что-то страшное, но держались на почтительном расстоянии – не дай бог, еще в вуайеризме заподозрят. В нескольких ярдах от меня, под раскидистыми ветвями дуба, чернокожий парень с немецкой овчаркой разговаривал с полицейским. Тот что-то записывал. Голос у парня был громкий, возбужденный. Явно в восторге от того, что оказался в центре внимания. Даже не напрягая слух, я разбирала его слова:
– Я сразу смекнул, что там дело нечисто – слышу, шины завизжали, и он как рванет с места… В парке же на такой скорости не ездят, верно? Я о чем – тут же и детишки могут быть… Да и фары он не зажег, пока на дорогу не выехал… Я и саму машину толком не разглядел, какой там, на хрен, номер… Нет, кто в машине – не видел. Я о чем – темно было…
Мне холодно. Холод в желудке. Холод в ногах. Больше ничего. Слышу, как грохочет музыка в автомобиле, медленно едущем по Нанхед-лейн. Вижу призывные огни паба «Клокхаус» с западной стороны парка. Оказаться бы там, сидеть с пинтой пива, хрустеть чипсами. А не стоять здесь в одиночестве. Голова болит. Это не имеет отношения ко мне. Ничто здесь не имеет отношения ко мне.
Наверное, я подняла белую ленту и шагнула за ограждение – сама я плохо понимала, что делаю, – потому что полицейский, допрашивавший парня с овчаркой, крикнул: «Эй, там!» – и двое мужчин в водонепроницаемых костюмах быстро двинулись ко мне; их пластиковые брючины с шумом терлись друг о друга, как «дворники» о стекло автомобиля. Один из них схватил меня за руку, они говорили, чтобы я вышла за ограждение, но тут раздался знакомый голос:
– Кэтрин! Эй, все в порядке, она со мной. Кэтрин…
Моргун. Выбежал из пурпурной мглы ко мне и к людям в пластике. Его лицо казалось в темноте молочно-белым. Он как будто похудел. Пластиковый выпустил мою руку, и ее мягко подхватил Моргун. Он повел меня к ленте, прочь от этих двоих.
– Ты в порядке?
Моргун вглядывался в мое лицо, пытаясь найти – что?..
– Где он, Крэйг?
– Слушай… – Он нервно косился на группу людей под деревьями. – Тебе не положено здесь быть. Понимаешь?.. Боже… Мне здесь не положено быть, что уж о тебе говорить.
– Ты чего от меня ждешь – вечной благодарности?
Моргун почувствовал, что я на взводе, и выпустил мою руку.
– Я не собираюсь с тобой воевать, Кэтрин. Не здесь.
В группе людей произошло какое-то движение. Двое в блестящих желтых костюмах из пластика двинулись к автостоянке. Они тащили носилки.
– Подожди. Не двигайся, – произнес Крэйг и побежал в ту сторону.
Я смотрела, как он говорит с одним из санитаров «скорой». Носилки положили на землю. На них был мешок. Черный мешок для трупов такие показывают в фильмах. Один из людей в желтом наклонился, и я услышала, как с визгом разъезжается молния. Крэйг обернулся. Я не могла разглядеть выражение его побелевшего лица. И тогда он сделал мне знак подойти.
Джоэл в мешке. Мой милый Джоэл, который хотел танцевать, но оказался недостаточно хорош. Мой Джоэл, который совершенно никак не мог трахаться – по крайней мере, с девчонками, – но лежать в обнимку с которым было лучше всего на свете. Джоэл, который прижимался ко мне и засыпал, положив голову на мое плечо. Прекрасную мальчишечью голову. Джоэл, который готовил худший в мире чай и угощался изо дня в день котлетками по-киевски и чипсами. Всегда одно и то же. Я назвала его Шелли в тот день, в спортзале, когда он смотрел на меня словно пантера, а я не могла понять, мальчик это или девочка. Он звал меня Кот. Лицо спящего Джоэла – такое умиротворенное, во сне он был особенно прекрасен.
Теперь он не спал.
Глаза были закрыты, слава богу. Кожа казалась зеленой. Рот слегка приоткрыт, кончик языка прикушен зубами. Лицо в грязи, в засохшей грязи – рвота, слюна, что-то еще. Струйки чего-то, похожего на кровь. Они сбегали и на шею, запачкав воротник его новой белой рубашки. Отвратительная серая слизь на носу и верхней губе. Но хуже всего – его неподвижность. Неподвижность – и вонь.
Моргун был рядом; он поддержал меня, когда мои ноги подкосились. Пару мгновений я прижималась к его груди и уловила аромат дешевого мужского дезодоранта, острый, как у аэрозоля от мух, и легкий запах пота. А потом снова была на ногах и отстранилась от него. Я услышала, как с визгом застегивается молния, и, обернувшись, увидела, как люди в желтом вновь подхватывают носилки и уходят к карете «скорой помощи» на стоянке.
Голос Моргуна:
– Значит, это он.
– Да.
– Ты в порядке?
– Нет.
Моргун нервничал, не зная, остаться ему со мной или убраться. Наконец, бросив «подожди», широкими шагами направился обратно к группе полицейских.
Второй раз в жизни я видела мертвеца. Папа так и не позволил мне взглянуть на маму. Боялся, что меня это выведет из строя. Что меня действительно вывело из строя, так это то, что мне запретили посидеть с ней рядом, в последний раз посмотреть на ее лицо. Хотя теперь я понимаю, что мама выглядела бы совсем не так, как я ее запомнила. Видела же я Мэв после того, как ее выпутали из пластиковой розовой занавески, вытащили из ванной и «привели в порядок». В своей лучшей блузке, со странным подобием улыбки, словно обтянутая целлофаном, она была похожа на отреставрированную вещь. Меня охватило такое отвращение, что я выбежала из похоронного бюро. Что ж, про Джоэла никак нельзя было сказать, что его отреставрировали до неузнаваемости. Его никто не «приводил в порядок». Я стояла, дрожа всем телом, и смотрела, как люди в желтом запихивают его в «скорую» – небрежно, словно загружают в багажник покупки из «Сайнсбери». Потом за ним захлопнули дверцу.
– Пойдем. – Моргун снова был рядом; он обнял меня за плечи. – Тебе нужно выпить.
Зеленые лица, капающая кровь, разодранные белые саваны… Черт, я и забыла про Хэллоуин. А я ведь так хотела попасть сюда, к нормальным людям, провести нормальный вечер. Теперь я мечтала залезть обратно в свою машину. Вернуться на дорогу, где можно дышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34