- Анюта, привет! Чуть тебя не упустили! - Рядом с Аней неслышно остановился большой автомобиль, совершенно иностранный и новенький. Дверцу распахнул незнакомый мужчина. - Садись, лапуся, замерзнешь!
Она демонстративно ускорила шаг.
- Постой! Мы ж знакомы! - Из машины выбежали и преградили ей путь двое мужчин в распахнутых дубленках, под которыми угадывалась атлетическая фигура.
Аня оглянулась: ресторан с дежурившими охранниками остался позади. В верхушках сосен шумел ветер. Пожалуй, не докричишься: шоссе, елки, сосны, ночь. Яркий неон на крыше оставшегося позади "Вестерна", безнадежно пустая автобусная остановка за чередой белых елок. Стало неприятно и зябко.
- Я вас не знаю, извините, - попыталась обойти мужчин Аня.
- Погоди... - Один из них, распахнув руки, преградил девушке путь. Мы ж тебе сегодня хлопали! Хотели презент сделать. Пушкарь запретил. Сказал: личные контакты только за пределами кабака. Вот мы и за пределами. - Парень гоготнул. - Полсотни устроит? Нас двое, я и Гена.
- С ума сошли? - Попыталась увернуться вспыхнувшая Аня. - Я позову охрану.
- Не выламывайся, киска. Дело не в деньгах. Генка накинет ещё пол куска. Мы ж понимаем - искусство - святое дело. - Парень сгреб Аню в охапку, дохнув ей в лицо перегаром.
- Пусти! - Взвизгнула она изо всех сил, ударив кавалера кулаком в каменную грудь. Рука заныла - все равно, что колотить в кирпичную стену.
- Ген, помоги загрузить телочку, пока она мне фейс не попортила.
- Меня зовут Боб, - представился он Ане, скручивая ей за спиной руки. - Мы всякие приемчики знаем. Хочешь ласки - обеспечим. Любишь "садо" - и здесь не обидим.
- Отпустите! - Жалобно взмолилась Аня.
И в этот же момент подоспела помощь. Все, как полагается в популярном кино: спаситель с мужественным лицом вырос рядом. В черных волосах блестел снег, глаза насмешливо щурились.
- Убери клешни, парень. Это моя подружка, - сказал спаситель совсем спокойно, не вынимая рук из карманов куртки.
Боб послушался и промычал:
- А чего сразу не сказал? Ходит здесь козочка одинокая, кого-то поджидает. Можно понять - сама напрашивается. А потом такой кипеш устраиваете. Только голову людям морочите! - Хлопнув дверцами автомобиля, приставалы скрылись.
- Как в сказке. - Аня, не отрываясь, смотрела на своего спасителя, и не могла представить никого красивее, лучше, желанней. Так бы стоять и смотреть, ощущая себя самой счастливой женщиной на земле.
- Пошли скорей греться. У тебя нос как морковка. "Ко-зоч-ка"! нараспев повторил Ларсик. - Неплохо.
Аня пошла за ним, ничему уже не удивляясь. У обочины оказалась обалденная спортивная машина космических форм. Они плюхнулись на низкие сидения.
- Ножки протягивай, не бойся. Только пристегнись. Это "Порше". Идиотская тачка - может летать, но у нас нет таких дорог. А по здешним колдобинам ей трудно - не та порода.
- Все равно, что борзую в деревенской конуре привязать... Дорогая?
- Жуть. Сплошное пижонство... Но ведь красиво?
- Красиво, - согласилась Аня, полулежа в мягком кресле. Руки Ларсика на миниатюрном руле казались большими и очень сильными. И вообще, - мужчину украшает загадочность, спортивный автомобиль, элегантная разборка с двумя громилами. Даже если б он не умел танцевать мамбу. Но то и другое - убойная смесь!
- Я балдею, - сказала Аня. - К метро подкинешь? Кажется, ещё успеваю.
- Новости. Не знал, что московский метрополитен работает до двух.
- Ну, тогда на такси. Я у Центрального рынка живу.
- Знаю. Мы почти соседи. Суворовский бульвар заметила?
- Смеешься? Я ж - невылазная москвичка. Во всех песочницах на бульварном кольце копалась. Разок была в Питере, разок в Таллине. Еще на школьные каникулы.
- Давненько... Слушай, а ведь мы с тобой знакомы уже семь лет. Половину из них я тебя безнадежно кадрил...
- Ты все делаешь как-то понарошку. Уж если ты меня кадрил, то целенаправленно безнадежно. Понимаешь? Заведомо обреченно, - как строительство коммунизма.
- Не заметил. Я старался... Но, может, правда, метался в неразрешимых противоречиях. Грешно соблазнять девочку.
- И сейчас все те же проблемы? - Аня напряглась. - Ты играешь со мной, как мячиком. Раньше такие самоделки продавали на рынках инвалиды - тонкая резиночка и на ней блестящий шарик, - то притянется в ладонь, то отскочит... Бывает больно.
- Гад! - Ларсик сжал зубы. - Веду себя как настоящий подонок.
- А я уже не девочка... И давно не кукла...
- Если мы остановимся, ты меня поцелуешь?
- Возможно, буду сопротивляться и звать милицию. Рискни. - Аня изумленно покачала головой - уж никак не ожидала от этого женолюба и соблазнителя такой неуместной деликатности. - Может, все же попробуешь, Карлос?
Резко затормозив, "порше" врезался носом в сугроб. Преодолевая сопротивление ремней, они потянулись друг к другу.
- Поедем ко мне. - Переведя дух после затянувшегося поцелуя решил Карлос. Не предложил, а констатировал неизбежный факт.
15
Оставив машину во дворе восьмиэтажного старого дома, Карлос вернулся в арку и распахнул небольшую обшарпанную дверь. - Извольте, синьорита.
Войдя в пахнущую кошками и гнилью полутьму, Аня задрала голову высоко вверх уходила каменная винтовая лестница, образуя посередине колодец. Кое-где на площадках горели мутные лампочки, не давая сомкнуться наступавшему со всех сторон мраку.
- Это черный ход. Раньше прислуга выносила по этой лестнице помои. Иди вперед. - Карлос пропустил Аню.
- А дамы из общества выталкивали сюда застигнутых врасплох любовников. Вероятно, офицеров.
- И артистов. Светские красавицы обожали богему. Напрягись, козочка, наша остановка последняя - чердак.
За восьмым этажом каменная лестница кончалась - вверх к узенькой площадке вели металлические ступени. Карлос достал зажигалку и загремел ключами. В низкой, обитой драным дерматином двери оказалось множество запоров. Наконец, он махнул Ане: - Заходи! - И щелкнул выключателем.
Запах масляной краски, узкая, с лампочкой на голом шнуре, комната без окон. Немыслимо грязная газовая плита, какие-то полки с кастрюлями и посудой, штабеля пустых бутылок на полу.
- Не задерживайся на кухне. Для ужина слишком поздно. Прошу... Карлос распахнул дверь.
- Что это?! - Аня застыла на пороге.
- Никогда не была в мастерских? Ну, ты даешь! Весь столичный андерграунд прорастал в подвалах и на чердаках.
- Похоже на корабль!
- На королевскую яхту. Прежний владелец апартаментов - он давно уже в Америке - сделал все эти балки, перекрытия, деревянную обшивку и даже печку - притащил изразцы из старого дома, предназначенного на снос. В заброшенных домах подобрана так же меблировка, детали интерьера и вон тот витраж.
- От двери старой парикмахерской! Какие чудесные головки! Особенно привлекателен господин с бакенбардами.
- Здесь, конечно, здорово работать. Смотри - спящие дома внизу, эти дворы, крыши... Можно часами разглядывать. - Обняв Аню за плечи, Карлос подвел её к большому - от пола до потолка - окну.
- Хочется рисовать все это... Ага! Я права, - оглядевшись, Аня заметила среди стоящих вдоль стены картин на подрамниках синее полотно. Квадратный дворик, вымощенный булыжником, виден сверху, замкнутый в кольцо безглазых, темнооконных домов. Лишь в одном из них горит свет, притягивая взгляд. Но ничего, кроме света в окне нет - пустой желтый квадрат.
- Ерунда! - Карлос повернул раму к стене. - Я иногда балуюсь красками, но никогда не сделаю ничего стоящего. Как в музыке или танце. Человек с множеством мелкокалиберных дарований.
- Но ведь это просто здорово! - Обойдя мольберт, Аня остановилась перед большим, почти завершенным полотном.
- Похоже на портрет Иды Рубинштейн, сделанный Серовым.
- Просто потому что сидящий мужчина изображен с голой спиной и явно танцовщик. Хоть и без перстней на ногах. - Усмехнулся Карлос, легонько отталкивая Аню от картины.
- Автопортрет?
- Что? - Карлос засмеялся. - Вилли рисовал Нижинского в роли Фавна. Я только позировал. Вилли - хороший художник. У него много заказчиков, особенно в Европе. Этот Нижинский - для частной галереи в Париже. Вилли Гордон - не слышала?
- Англичанин?
- Российский еврей с прибалтийскими кровями.
- Мастерская его?
- Не совсем... Садись-ка вот сюда. Я сейчас вернусь...
Аня послушно опустилась в очень низкое, покрытое цветным полосатым ковриком кресло.
Чужая комната, высокий, скошенный потолок с темными деревянными балками, на балках - обломки скульптур, старая медная посуда, велосипедные колеса, обвешанные радужно переливающейся металлической стружкой, граммофон с раструбом, чудесная печка в потрескавшихся изразцах, изображавших наивно-лубочные пейзажи. Горка колотых чурок на жестяном фартуке перед распахнутой дверцей и огромный, толстый, когда-то очень шикарный, а ныне нещадно вытоптанный и вылинявший ковер. Зазвучала музыка - что-то электронно-космическое.
- Это "техно". Вил пишет под неё фантазии на темы Босха... Послышался голос Карлоса. - А нам, пожалуй, лучше послушать это, правда? Медленно зазвучал барабанчик равелевского "Болеро".
Он появился с подносом и поставил его на столик за спиной Ани.
- Погоди, не смотри, следи только за моими руками. Раз! - Чиркнула спичка, в печке вспыхнул огонь. - Не буду закрывать дверцу, люблю смотреть, как танцует пламя... Два! - погас ряд ярких лампочек, освещавших центр мастерской. - Три!
Карлос сдернул лиловую косынку - на чеканном круглом подносе оказалась бутылка вермута, два бокала и апельсин.
- Еще есть сыр и коробка шпрот. Но к лиловому они не идут. Скажешь, когда захочешь.
- А что я ещё должна сказать?
Он сел на ковер у её ног. Достав перочинный нож, вонзил его в апельсин.
- Скажи, что волновалась, пока я был в парикмахерской. А я скажу, что сделал это ради тебя. - Тогда ты скажешь, что догадалась, и поэтому назвала меня Карлосом... А я признаюсь, что... Тсс... Молчок. - Палец прижался к её губам. - Выпьем за диалог без слов.
Они чокнулись со звоном, не глядя друг на друга, выпили. Он чего-то боялся, этот Карлос. Аня чувствовала, как излишне бойко звучит его голос.
- Ты хочешь забыть Ларсена? - Догадалась она и положила ладонь на его жесткие, кудрявые волосы.
- Очень хочу. - Он прижался щекой к её коленям. - Помоги мне - ты мне так нужна...
И тут лавина сорвалась с места - торопливые руки, снимающие одежду, горькие от вермута губы, апельсиновый дух, жар из открытой печи - все вплелось в ускоряющийся ритм болеро. Дрожащий отсвет пламени ласкал два тела, слившиеся в любовном танце.
"Может, ради этого и в самом деле стоит жить?" - промелькнуло в сознании Ани, не испытывавшей до сих пор ничего подобного. - "Это и есть близость. Блаженство. Страсть... Это значит - быть женщиной..."
- Я люблю тебя, - прошептала она. - Я - твоя женщина.
Карлос замер, вздохнул, закинул словно в мольбе голову и вдруг разомкнул объятия. Он лежал рядом с ней на ковре, глядя в огонь широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.
- Что-то случилось? Что? - Она прижалась к его груди, накрыв плащом длинных волос, золотисто-медных в отсвете пламени.
- Полежи спокойно, детка... Давай, не будем торопиться. Я так долго ждал этого. Семь лет... Оказывается, это много.
- Хочешь сказать, слишком много? У тебя есть другая?
- Тсс! - Карлос закрыл нежным поцелуем её губы. - Помолчим... Только не плачь. Мы устали - скоро утро. Там, в маленькой комнате, есть чудесный скрипучий диван. Поспи... А мне... мне надо порисовать...
Аня не могла уснуть - в мастерской горел свет и приглушенно звучала музыка - тот самый "тяжелый рок", которым когда-то увлекался Карлос. В узкой комнате с полукруглым окном у самого потолка было тепло. Очевидно, где-то рядом проходили трубы отопления. Громко тикали невидимые часы.
"Сумасшедший, таинственный Карлос... Что с тобой, что? Наркотики, нервы, пресыщенность любовными играми?" - спрашивала себя Аня. - Дура, неопытная дура! Он в прекрасной физической форме, просто ему нужна не ты. Не ты! Какая-то роковая стерва заморочила ему голову и заставляет мучаться, ревновать. Он схватился за тебя, как за спасательный круг. Он так надеялся, что ты сумеешь заставить его забыть обо всем... Эх... Алина бы сумела", подумала почему-то Аня, жалея сейчас о том, что не получила достаточного сексуального опыта. - Начала бы обучение с пятнадцати лет, вместо того, чтобы читать до утра Тургенева и Ахматову. А теперь мужчина, которого ты любишь, рисует портрет своей возлюбленной, утоляя страсть... - Аня хотела встать и посмотреть, чье лицо появилось под рукой Карлоса. Но, наконец, уснула.
- Карменсита... Нежная моя... Не открывай глаз - нюхай... - Аня почувствовала запах скошенного газона, - ей снилось лето в Ильинском, с васильками и колокольчиками в пучках срезанной травы. Она нехотя открыла глаза. - Огурец! И ананас? Откуда? - У её подушки стояло блюдо с вкуснейшими вещами, а рядом сидел Карлос, проводя под носом ломтиком ананаса.
- Посмотрела? Ничего не получишь в постели. Здесь темно и душно. Завтрак накрыт в банкетном зале, синьора.
... Круглый стол, стоящий у стеклянной стены, покрывала клетчатая скатерть. На ней разместилась целая живописная композиция: кофейник и блюдо с бутербродами, наполненная фруктами мельхиоровая ваза, прозрачные золотистые чашки. От заснеженных крыш в комнате разливался яркий праздничный свет.
- Как здорово! Словно в каком-то альпийском домике посреди снеговых вершин. Реклама австрийского масла. Не хватает кучи детишек и большого лохматого пса. - Аня села к столу, Карлос занял место напротив.
- Да, большого и лохматого. С рыжей умной мордой. Детишки... А за окном пусть лучше разливают медовый аромат цветущие сады Андалузии... Как часто я видел это во сне.
- У тебя все будет. Все, что задумаешь. Ты настойчив, изобретателен и невероятно заботлив. - Аня взяла бутерброд. - Королевский завтрак.
- Пожалуй, это все же обед. Ты проснулась в полвторого. Но сегодня так положено. Какое нынче число, ну?
- Тридцать первое?! Господи... мама волнуется.
- Звони. Телефон на диване. Скажи, что все заметили, какой клевый у тебя свитер. И ещё попроси сделать борщ.
- Борщ? В Новый год... - удивилась Аня.
- Не поверишь, - давно мечтаю о горячем борще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47