Вот с выволочкой за этого русского он категорически не согласен. От живого (все равно - друга ли, недруга ли) жди любую мерзость, любой подвох. Другое дело - мертвый. Тих, безвреден, недвижим. Дракон оставил русского в живых. Что ж, дракон играет с огнем. Дракон мудрствует лукаво, он маститый философ, стратег, гений.
- У вас нет более права на ошибки, мой милый Чжэн, - Кан Юай раздвинул узкие губы в улыбке и его первый зам похолодел. Уж кто-кто, а он-то знал: Дракон улыбался лишь в одном случае - отправляя человека на смерть. Минут двадцать спустя Кан Юай лежал на жестком, покрытом шелковистой кожей столе. Кряжистый детина с бойцовскими бицепсами и мощным торсом, лучший массажист во всей Поднебесной, чудодействовал над дряблым телом восьмидесятилетнего старца, не желавшего сдаваться ни возрасту, ни многочисленным потенциальным недугам. Могучими дланями он шлепал, бил, тер, мял, давил, щипал, гладил, крутил, растягивал каждый мускул, каждую клеточку, каждый сустав - то с силой нещадною, то с нежностью беспримерною. Пятьдесят минут сладких ежедневных истязаний, десять минут благостно-щекотного душа "шарко", чтобы смыть все массажные масла, кремы и мази - и вот он, бассейн, неглубокий, круглый, выложенный бледно-желтой мраморной плиткой, с фонтанчиком-драконом в центре. Вокруг умело омоложенного Кан Юая вьют упоительную вязь три нимфетки - беленькая Шарлотта, черненькая Идис и желтенькая Айрис. Правда, для активной потенции Кан Юай раз в месяц получает безболезненный укол гормонного эликсира (плевать, что он разрушающе действует на многие органы, без любовных утех и жизнь не в жизнь) и за час до объятий прелестниц проглатывает два тончайше раскатанных листа золота наивысшей пробы, запивая их концентрированной настойкой женьшеня. Зато ни одна из счастливых - как считают подружки и соперницы - наложниц (а их у Кан Юая немало) не остается обделенной его энергичными ласками...
Вернувшись на борту "Императора" в свою резиденцию на склоне горы Виктории (причал был оборудован у самого края огромного личного парка), Кан Юай какое-то время сидел в своей беседке в отдалении от великолепного дома, стилизованного под древнюю пагоду, мысленно беседовал с покойной женой. Она была европейкой, из Венгрии. Руфина. Не католичка. Иудейка. Встретились они на Сицилии. Это было целую вечность назад, в год образования Израиля, за год до победы красных в Китае. Ему было тридцать лет. Этакий экзотический для Европы восточный плейбой, безмерно щедрый кутила и гуляка, приехал с Дальнего Востока (по легенде - из Манилы) изучить вопрос о вложении наследных богатств своей семьи и клана в едва оправлявшийся от безумств войны Старый Свет. На самом же деле вице-президент ведущего шанхайского банка должен был восстановить нарушенные военно-политическими катаклизмами деловые контакты с крупнейшими финансовыми домами победителей и побежденных. Как помогла ему тогда Руфина! Дальняя родственница Голды Мейр ("Десятая вода на киселе!" - смеясь, говорила Руфина), она свела его с легальными и - что ничуть не менее, если не более важно - подпольными воротилами Парижа и Рима, Амстердама и Лондона, Вены и Кельна, Бостона и Женевы. Начало их долгого совместного пути по жизни было положено на казалось бы скромной и невинной вечеринке в неброском, дешевом ресторане на окраине Сиракузы, недалеко от развалин древнегреческого театра. Спартански простой отдельный зальчик, грубые столы сдвинуты в центре в один. Он покрыт холщовой скатертью, посуда и столовые приборы примитивны до предела, еда и питье просты и грубы. А на лавках с обеих сторон вдоль стола сидят главари мафиозных фамилий и кланов обоих полушарий. Знаменитый Сицилийский Сход 1948 года - вот куда судьба угораздила попасть Кан Юая. Узнал он об этом позднее, когда уже вернулся в Шанхай с Руфиной и ему внезапно сделала лестное предложение Триада. Это и значило великую удачу - оказаться в нужное время в нужном месте. Правда тогда, в той ничтожной сиракузской траттории он надувал щеки, совсем не понимая, почему Руфина так настойчиво просила его произвести скромностью, сдержанностью и находчивостью благопристойное впечатление на всех этих полуграмотных, угрюмых, неразговорчивых мужланов. А его и допустили-то на эту вечеринку (как он потом узнал - прощальный прием) только из-за нее. Руфину знали. Она привезла два тайных послания: от младшего Ротшильда (по английской ветви) и от Джорджа Кэтлетта Маршалла. Внешне она была весьма ординарна. Ничем не примечательное лицо, небрежная стрижка, стандартная одежда. Однако, Кан Юай, дока, весьма поднаторевший в безошибочной оценке женских достоинств, в первую же встречу был восхищен её грудью ("Без бюстгальтера, это видно, и не желе, а крупный слиток радости и соски рвутся наружу сквозь платье") и ногами ("Упругие, сильные и растут прямо из подмышек"). И неукротимой и рациональной энергией, и поистине мужским умом. Он неизменно посмеивался над мужчинами, которые предпочитали глупышек. Даже проституток. "Лучше с умным потерять, чем с дураком найти". А он - он покорил её необычной красотой и изысканной, почти неземной лаской, от которой она за ночь умирала множество раз. Она никогда не знала других мужчин, была ревнива до безумия и частенько на ложе любви наизусть читала строки из Книги Песни Песней Соломона: "Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою; ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её - стрелы огненные; она - пламень весьма сильный..."
Кан Юай смотрел на убегавшую вдаль морскую темь, кое-где вспоротую золотистыми каплями судовых огней. Да, Руфина была верной женой. Но ведь и он, пока она была жива, не дотронулся ни до единой сторонней женщины. Теперь... теперь другое дело. Хотя со всеми этими пассиями, со всеми их ухищрениями и невероятными сексуальными выкрутасами он никогда не мог избавиться от гнетущего ощущения холодного, смертельного одиночества.
- Ты знаешь это, как никто, Руфь, - шептал он, смежив веки. - Уход из жизни неизбежен. Так стоит ли бояться неизбежного? Гаснут и звезды, гибнут и целые цивилизации. Что в общем сонмище бегов в небытие смерть одного человека? Который к тому же не верит ни в какую реинкарнацию? Но когда вокруг тебя, живого, абсолютный вакуум, заполненный ничтожным суррогатом всего сущего, постепенно с годами начинает одолевать ощущение тотальной никчемности продолжения поединка с распадом, который начинается в самый момент зачатия. Не проигрыша, нет, а именно никчемности, бесполезности, тщетности.
- Человечество живет великой силой инерции, - услышал он из далекого далека приглушенный вечностью голос Руфи. - Инерции, сообщенной людям Богом. И пока эта сила не истает, люди будут из кожи лезть вон в "крысиной гонке", дьявольской погоне за богатством и успехом. Не останавливайся, мой принц, мой сладкий, мой навсегда!
"Инерция - вздохнул Кан Юай, поднимаясь из кресла и направляясь к дому по маленькой боковой дорожке. Телохранители бесшумными тенями двинулись за ним, скрываясь в кустах и за деревьями - нарушение приказа об абсолютной интимности сокровенных вечерних раздумий влекло за собой мгновенное увольнение. - Руфина верила в своего Бога. Но продолжателя её рода он ей не дал. Хотя она и умоляла его об этом. Смешно. Как будто у него только и дел было, чтобы заниматься просьбами миллионов молящихся попрошаек... Инерция. Что-то в этой мысли разумное есть".
Поднявшись в кабинет, он долго листал многостраничный конфиденциальный доклад президента токийского филиала его банка. Игра на понижение курса японской иены, в которую были вовлечены филиалы в Лос-Анджелесе, Дортмунде, Лионе и Иоганнесбурге дала краткий, но весьма эффективный результат. Не в денежном (какие-то сто сорок пять миллионов долларов), в психологическом плане. И главное - все спецслужбы Страны Восходящего Солнца так и не доискались, откуда ветер дует. В нужное время он сам приоткроет карты. И, пожалуй, очень скоро. Чтобы некоторые партнеры в Островной Империи были более сговорчивыми.
Кан Юай подошел к карте мира, долго стоял у нее, изучая маршрут операции "Джони Уокер". Взяв два больших костяных шара, стал разминать ладонь. Теперь взгляд его упал на Южно-Китайское море. Не выпуская шарики из правой руки, продолжая вращать их пальцами, левой он надавил клавишу внутреннего телефона.
- Дежурный секретарь, сэр, - был немедленный ответ.
- Чан Дун здесь? - Кан Юай посмотрел на часы, было два часа ночи.
- Ждет, сэр.
- Зовите.
В кабинет сразу же вошел широкоплечий выше среднего роста человек. Он был явно европейцем, хотя в лице его было что-то восточное, скорее всего разрез глаз. Волевая ямка на подбородке, густые усы и бакенбарды придавали ему выражение решительное и вместе с тем независимое.
- Здравствуй, - приветствовал его Кан Юай, выходя из-за стола. Последовало крепкое рукопожатие, которым Дракон удостаивал едва ли двух-трех человек из всех его знакомых. Из бара холодильника, спрятанного в книжном шкафу за разноцветными корешками, он достал бутылку выдержанного киянти, налил в очень высокий стакан, передал Чан Дуну, себе плеснул немного гранатового шербета.
- Смотрел сегодня последние данные по нашему флоту, адмирал, - прервал он наконец молчание. - Я очень доволен. Очень. Молодец, что прижал корейцев. Молодец, что не трогаешь русских.
- С ними связываться - себе дороже, - спокойно заметил адмирал. Хотя, ты знаешь, после Большой Войны мы под самым их носом на Черном море, на севастопольском рейде затопили линкор, взятый у нас в счет репараций.
- Мне об этой великолепной акции ещё задолго до твоего переезда сюда Руфь рассказала. И о том, что ты принимал в ней участие.
- Руфь... да, она была в курсе, - кивнул адмирал. Он вспомнил, как в сорок восьмом она познакомила его, Джузеппе Ливеро, с Кан Юаем. А десять лет спустя Кан Юай и Руфина пригласили его в Гонконг и предложили взять под свою команду весь отважный, но малопрофессиональный пиратский флот. Так он превратился в Чан Дуна и получил звание адмирала. Сказочный скачок, если учесть, что на флоте Муссолини он был лишь капитан-лейтенантом. И денежное содержание сказочное!
- Ты ведь в Европе не был целую вечность, так? - Кан Юай подлил вина в стакан гостя.
- Так, - согласился тот, не понимая, куда клонит Дракон.
- Я понимаю, - продолжал Кан Юай, - в Италии и особенно на Сицилии появляться тебе небезопасно. Но, скажем, Скандинавия - почему бы тебе не развеяться, не глотнуть свежих северных ветров после набивших оскомину южных муссонов?
Адмирал неопределенно хмыкнул, но промолчал. За многое ценил его Кан Юай, не в последнюю очередь - за умение слушать.
- Да-да, ты верно читаешь мои мысли. У меня есть для тебя суперважное поручение.
Он вновь приблизился к карте.
- Завтра, точнее уже сегодня мы начинаем операцию "Джони Уокер". Тысяча двести фунтов героина проследуют из Сингапура через Бомбей, Москву, Таллин - до Стокгольма. И далее во все конечные пункты.
Говоря это, он двигал по карте небольшой никелированной указкой.
- Новый путь, - с интересом отметил адмирал.
- Новый. Курьеры, охрана, таможни - все под контролем. Кроме того, каждый отрезок поручен особо доверенному лицу. Это самые опытные, самые проверенные, самые бескомпромиссные бойцы. Как сказали бы у тебя на родине - они являются эталоном приверженности Томерта, кодексу чести. Я правильно произнес это слово?
Джузеппе улыбнулся. Его частенько поражала эрудиция Кан Юая, знание таких деталей и мелочей, сокровенных и глубинных реалий быта и морали, что он диву давался, откуда и когда он все это умудрялся нарыть.
- Безупречно. Как стопроцентный мафиози, родившийся и выросший в Палермо.
В знак благодарности за похвалу Кан Юай на секунду закрыл глаза, итальянец был предельно скуп на доброе слово.
- Хочу тебя просить, - Кан Юай прикрыл на карте ладонью Скандинавский полуостров, - осуществить надзор за последним отрезком. Это единственный морской участок. Так что тебе, адмирал, вершить его судьбу сам Бог велел.
"О Боге говорит, а сам не верит ни во что на свете, - без осуждения подумал Джузеппе. - Я-то хоть Всевышнего боюсь. Может, его и нет вовсе. А вдруг есть?.."
- Как я доберусь до Таллина вовремя?
- Мой самолет доставит тебя в Сан-Франциско. Оттуда прямой рейс на Лондон. Дальше - Франкфурт, пересадка - и ты на месте.
- По нашим годам поездка не из легких, - протянул, поднимаясь, Джузеппе. - Легче десять абордажных боев провести.
- Мы ещё ничего, старый товарищ, - Кан Юай обнял адмирала за плечи. Поскрипим десяток-другой лет. Теперь таких крепких парней, как мы, пожалуй и не делают.
Он взял со стола конверт, протянул его Джузеппе: "Здесь Золотая кредитная карточка. На ней миллион американских долларов. Просто на всякий случай. Теперь вот что - паспорт, водительские права, билеты - все выправлено на имя Луиджи Торини. Гражданин США, лицо реальное, чист как ангел. Твой одногодок, пенсионер. Хобби - путешествия. Все остальные данные получишь у секретаря, включая контакты на каждый день. Bon voyage!
"Итак, я американец Луиджи Торини. Разумно, - думал Джузеппе, садясь в свой "ягуар". - Любая компьютерная проверка покажет, что Джузеппе Ливеро фашистский офицер, пропавший без вести. А на совести адмирала Чан Дуна, находящегося в розыске, столько загубленных душ во время морских разбоев, что из них можно было бы сформировать и полк, и дивизию. Значит, янки, из города Нью-Хейвен, штат Коннектикут, капитан рыболовного судна. Четко работают службы империи Кан Юая. И в образ вживаться не надо. Одна профессия - море... Да, посылал меня Дракон и в Бразилию, и в Мексику. Теперь посмотрим Балтику".
А Кан Юай, оставшись один, достал из сейфа тоненькую папку, в которой было подшито около двадцати страниц. К обложке, в её правом верхнем углу, была пришпилена скрепкой белая полоска бумаги. Текст на ней гласил: "Росс Иван Антонович, 1955 года рождения, село Игнатовка, Воронежская область. Русский. Закончил Военное училище имени Верховного Совета РСФСР, академию имени Фрунзе, Военно-дипломатическую академию, все с отличием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25