— Вы должны понять, — добавил Ганноуэй, — что как бы вы ни уточняли свой план, ваши действия не затронут структур Протектората. Именно поэтому ваш план порочен изначально.— Подождите, — сказал Трембецкий. — Ведь что бы ни случилось, кокон останется собственностью США на долгие годы. Принцип его действия основан на совершенно новых концепциях, причем, внеземного происхождения. Откуда им взяться в мозгу постороннего человека? Боюсь даже назвать срок, который потребуется инженеру-иностранцу, чтобы построить это устройство без подсказки марсиан. Минимум — десятилетие, если не больше. На это время стране гарантированы лидерство и безопасность. Страх покинет людей, они снова начнут руководствоваться в поступках здравым смыслом. Кроме того, могу обещать, что мой босс приложит максимум сил и средств, чтобы поддержать вашу политическую борьбу. Практически все влиятельные люди прислушиваются к мнению Натана Абрамса.— Удивительно, учитывая ваш богатый жизненный опыт, — кивнул Ганноуэй, — как высоко вы цените в людях рационализм.Трембецкий невесело рассмеялся.— Да. Пожалуй это хорошее качество. Помогает использовать шанс до конца, когда он есть. Сейчас такой шанс у нас появился. Небольшой, конечно, надежда в любой момент может рухнуть; но разве кто-нибудь когда-нибудь мог гарантировать в этой жизни хоть что-нибудь?Члены совета переглянулись. Ганноуэй прикурил новую сигарету, глубоко затянулся и, выдохнув дым, ответил:— Вы правы, любые активные действия рискованны. Проблема в том и состоит, как свести риск до минимума. Один из способов — устранить неизвестные факторы, с которыми, возможно, придется столкнуться. Сейчас я точно знаю, чего хочу сам, чего хотят мои друзья, сидящие здесь, чего хотите вы, чего хочет Нат Абрамс. Но я никогда не встречался с Президентом, да и вы тоже никогда не беседовали с ним с глазу на глаз. Точно также, мы не знаем, чем дышат тысячи конгрессменов, бюрократов-чиновников, офицеров военной разведки, бизнесменов, все, кто составляет структуру власти в нашей стране. Я уже не говорю о двухстах пятидесяти миллионах американцев с их надеждами, страхами, переживаниями, привязанностями, мечтами и религиозными убеждениями. Если сложить все эти неизвестные вместе, то мы даже в общих чертах не сможем предсказать, что произойдет завтра утром. А ведь интересы разных групп имеют свойство пересекаться… Вы же предлагаете просто ждать и надеяться на благоприятный исход.Сощурившись, Трембецкий впился в него пронзительным взглядом.— Вы хотите сказать, что единственный надежно предсказуемый фактор — сила? — произнес он.— Да, — без запинки ответил Ганноуэй. — А разве не так? Если я попрошу первого встречного помочь мне, то он либо согласится, либо откажется. Но если я наставлю на него ружье — будь я проклят, если он решит мне отказать.— Хм, я запросто назову вам десяток исключений. Но оставим дискуссии на потом. Интересно, как, по-вашему, должны поступить мы?— Могу предложить стратегию, тактику у нас просто не было времени обдумать. Так вот, мы должны держать генератор в надежном месте, где досконально изучим его возможности и способы применения. Начиная от элементарных навыков работы с ним и заканчивая разработкой и сборкой более совершенных и мощных моделей.— Одну минутку, — не выдержал Коскинен. — Разработка займет месяцы, а то и годы. А как же мои товарищи по полету на Марс?— Своевременный вопрос, — согласился Ганноуэй. — По-моему, Нат Абрамс не согласится, чтобы его сын так долго оставался за решеткой. О'кей, мы соберем несколько экранов этой модели — вряд ли это займет много времени, верно? С их помощью мы вытащим на свободу и наших друзей. Я хочу сказать, что в тюрьмах военной контрразведки томятся не только космонавты, но и Эгалитарианцы.— Нападение на тюрьму? — Уошберн радостно хлопнул в ладоши и сжал их в один большой кулак. — Наконец-то! Я знаю как это сделать. Нужен кокон, который закроет небольшой армейский флиттер. На нем — для начала — мы захватим пару агентов Службы Безопасности, накачаем их наркотиками и узнаем, в каких камерах кто сидит. И тогда нас ничто не остановит!— А когда мы усовершенствуем генератор, — добавил Ганноуэй, — начнется вторая стадия нейтрализации Службы Безопасности.— Вы собираетесь убивать агентов и взрывать помещения? — поинтересовался Трембецкий.— Если придется. Но, надеюсь, обойдется без крови.— Служба — структура, подчиненная Правительству Соединенных Штатов. Вы проповедуете восстание.— Да, именно так.— Как вы считаете, вмешается ли в ход событий армия? Поднимет ли шум Конгресс или Президент?— Нет.— Вы хотите сказать, они промолчат?— Мы проведем интенсивную пропагандистскую кампанию.— Этого мало, когда поднимаешь руку на такую страну, как США. По Конституции ваши действия определяются как измена Родине.— Когда Джордж Вашингтон начинал революцию, его тоже называли изменником.— Я не хочу произносить громких слов, просто прошу уточнить… Раз уж вы сказали «А», нужно говорить и «Б». — Трембецкий исподлобья оглядел сидящих за столом. — Пожалуйста, уточните свои слова. Вы всегда преследовали цель насильственным путем сбросить правительство США?— Пусть так, — раздраженно ответил Риколетти. — Другого пути мы не видим.— Это означает приход к власти полувоенной хунты, установление диктатуры и крах всех сдерживающих факторов в международной обстановке. Что вы собираетесь делать, если ваши планы осуществятся?— Ничего такого, что могло бы вас разволновать, — ответил Ганноуэй. — Мы тщательно все продумали, Ян. Мы ведь не бородатые анархисты из крысиных подвалов. Наша военная подготовка не хуже, чем у выпускника Вест-Пойнта Вест-Пойнт — город, где находится Военная Академия Армии США.

. Мы долго и детально готовились… Так вот, самое важное преимущество, которое Эгалитарианцы будут иметь перед республиканским правительством — быстрота и решительность. Конечно, дело не сделается за одну ночь, и бюрократия даже без поддержки Службы Безопасности еще какое-то время будет влиять на обстановку в стране. Но наша победа неизбежна, и как только ситуация нормализуется и восстановится порядок, мы немедленно созовем международную конференцию. У нас уже есть наметки на состав делегаций. На конференции мы предложим создать всемирное правительство, ратифицируем необходимые документы и, уже на законной основе, вернем домой американские войска.— А дальше? — хмуро спросил Трембецкий.— Ручаюсь, Ян, это прозвучит для вас неожиданно. А дальше — мы складываем с себя властные полномочия и начинаем наслаждаться жизнью. Согласитесь, жизнь в справедливо устроенном мире не так уж плоха! 15 Обсуждение продолжалось всю ночь, и когда Трембецкий и Коскинен вернулись в отведенный им номер-люкс, за окнами уже занималась заря. Можно даже не ложиться, все равно заснуть не удастся, подумал Коскинен.Он положил генератор на пол, выпил полстакана воды, сел в кресло, но тут же вскочил и, подойдя к окну с видом на ночной город, выругался. Трембецкий закурил. Его широкое лицо было тяжелым, как грозовая туча.— Что будем делать, Ян? — спросил Коскинен, нарушив долгое молчание.— Постараемся отсюда выбраться, — не задумываясь ответил Трембецкий. — Не знаю, правда, куда мы пойдем. ВК уже наверняка обложило Абрамса со всех сторон. Он нам теперь не помощник.Коскинен повернулся от окна и посмотрел на него.— Что вы имеете в виду? Что нам некуда идти?— Да, — Трембецкий кивнул. — Но, с другой стороны, если мы задержимся здесь, это будет означать, что мы согласны сотрудничать с Эгалитарианцами. Я уже не вижу способа уговорить их занять более умеренную позицию.— Может, они… кое-в-чем и правы, знаете ли…Трембецкий хмыкнул.— Я хочу сказать… Они хотя бы откровенны, — выпалил Коскинен.— Откровенность — самая похвальная добродетель во всей Вселенной.— Не знаю… Понимаете, Ян, перед отлетом я присягал на верность Конституции. Может, я и наивен, как первоклассник, но к присяге у меня отношение серьезное. Эгалитарианцы же склоняют меня ее нарушить…— Ты, как никогда, прав.— Но в прошлом революции совершались ради торжества справедливости…— А вот в этом я сомневаюсь.— Американская Революция, например? Или война за независимость?— Это совсем другое. Декларация Независимости была принята в ответ на попытку лишить колонистов их традиционных прав, объявить всех одним взмахом руки англичанами. Но в действительности уже сложилась новая, молодая нация американцев, и люди не захотели считать себя подданными далекой Империи. Война вспыхнула как общенациональное восстание против иностранных захватчиков. Это была освободительная война. Но мятеж внутри страны оправдать нелегко.— Даже против притеснений со стороны правительства? А как Французская Революция?— Перечитай учебник истории, Питер. Французская Революция была ненасильственной. Она даже не отменила монархию. Она была просто формой политического давления с целью начать ряд долгосрочных реформ. Но затем экстремисты всех сортов закусили удила, и в результате возникло государство Террора и Наполеона. Аналогично происходили революции и в России. Совершенно законным образом Дума вынудила царя отречься от престола. Но не прошло и года, как большевики с помощью оружия растоптали только что возникшую республику. Таких примеров масса.— Но должны же существовать исключения…— Да. Бывало, что отдельные личности поднимались с низов, свергая тирана. Но над ними словно тяготел рок — неизбежно они становились наследниками деспотов, быть может, чуть более великодушными, но все равно деспотами. А великодушный деспотизм не лучшая форма управления государством. Через какое-то время такого диктатора начинают в глаза обзывать дураком. За всю историю цивилизации только один человек, пробившись на верхушку власти, сумел дать людям свободу, при этом удержавшись на краю пропасти. Это был Кемаль Ататюрк Ататюрк (Ataturk — букв. отец турок) Мустафа Кемаль (1881—1938), руководитель национально-освободительной революции в Турции 1918—23г.г. 1-й президент (1923—28г.г.) Турецкой Республики.

. То, что произошло в Турции, можно назвать справедливой революцией, но — и это очень важно — Ататюрк действовал медленно и очень осторожно, и не приставлял к виску народа револьвер со взведенным курком.— Ладно, черт с ней, с древней историей, — сказал Коскинен. — Сейчас мы в своем времени и не в лучшем месте. Давайте лучше подумаем, как отсюда убраться, если не сумеем с ними договориться.В глубине номера Трембецкий мерно попыхивал сигарой. Помолчав, он ответил:— Давайте. Я только хочу, чтобы вы поняли, Питер — с человеком, который исповедует только одно право — право сильного, я не стану иметь никаких дел. И вам не советую. Знаете, по-моему, эти Эгалитарианцы слишком старались нас убедить в своей правоте… Слишком. И перестарались. Я теперь просто убежден, что мы должны избрать мирный путь. И нас еще не прижали спиной к стене. Маркус не такой уж всемогущий демон, каким они попытались его изобразить, да и Президент отнюдь не марионетка в руках директора Службы Безопасности. Они охотно и настойчиво твердили об общественной поддержке СБ, но еще старательней замалчивали общественную оппозицию, которая тоже существует. Взять, например, их собственное движение. Но они — фанатики, а эти субъекты всегда игнорировали любые факты, не вписывающиеся в их собственную теоретическую схему. Кстати, Маркус находится в таком же трудном положении — он слишком ограничен. Он не настолько жаден до личной власти, хотя, конечно, этот элемент тоже присутствует в его политике, но — главное — он находится в плену почти религиозного убеждения: что иностранцы — суть олицетворения Зла, и только он один знает, как спасти цивилизацию. Неужели, Питер, вы хотите поменять «шило на мыло»?— Но Ганноуэй сказал, — напомнил Коскинен, — что хунта откажется от власти, как только…— Вы даже не представляете, Питер, сколько раз мир слышал подобные песни. Есть старая поговорка: «Нет ничего более постоянного, чем временное». Эгалитарианцы — не исключение; ни одна хунта, дорвавшись до власти, не отказывалась от нее добровольно. Сначала они должны убедиться, что все идет по плану, но разве так бывает? Разве новое начинание может увенчаться успехом сразу? Нет, и значит, потребуется кого-то расстрелять, обвинив в саботаже. Следующими будут расстреляны те бывшие соратники, которые не разделяют восторга диктатуры от нее самой. Как же иначе? Ну а для отлова инакомыслящих будет создана секретная полиция на порядок более мощная, чем СБ, которую мы имеем сейчас. И такая организация очень скоро почувствует собственную силу. Поверьте, Питер, я не преувеличиваю. Такова история любого тоталитарного общества. Так было в двадцатом веке в Германии, Китае, России и еще много где… Другого пути просто нет.— А если свое слово скажет Кворелс?— Что он может сказать? Он всего лишь неплохой теоретик. Если, уловив истинное значение происходящего, он заявит Ганноуэю протест, то тем самым подпишет себе смертный приговор… Ладно. Сам не пойму, с какой стати я разговорился столь абстрактно, — тряхнул головой Трембецкий. — Вы должны спросить самого себя, Питер, насколько вы можете доверять тем, кто во имя своих целей готов ввергнуть страну в новую гражданскую войну.Молчание нависло над комнатой. Коскинен посмотрел на генератор. «Зачем я привез его с собой? — удивленно подумал он. — Неужели для этого?»Шум в спальне Вивьен вернул его к действительности. Дверь открылась, и девушка вышла к ним в халате, накинутом поверх ночной рубашки.— Я услышала ваши голоса, — объяснила она.— Когда вы вернулись? — спросил Трембецкий.— Около полуночи. И столько всего узнала, что даже не ожидала.— И, например?Вивьен вытащила сигарету, Трембецкий поднес ей огонь.— Не буду все пересказывать, это долгая история. Пришлось сыграть роль подружки главаря банды, которую босс послал с кое-какими предложениями. Проделано было чисто, я у Зиггера зря хлеб не ела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22