Точнее, до меня донеслись вибрации, так как орган слуха отсутствовал.Тамара Михайловна вошла в комнату, скрытый в полу датчик включил свет. Несмотря на свои сорок с хвостиком (длина хвостика держалась в тайне), она хорошо сохранилась: подтянутая фигура, стройные ноги. На породистом лице выделялись большие глаза, но не такие, как у Маши, лучившиеся добротой и подкупающей наивностью, а, скорее, жесткие. Радужные оболочки четко очерчены, с живым блеском, по китайской физиогномической классификации – «глаза дракона», как правило, принадлежащие властным и авторитарным людям. Даже здесь, в домашней обстановке, она вела себя так, словно находилась под прицелом телекамер. Ни одного лишнего движения: четкость, отточенность, аккуратность, необходимая достаточность. Казалось, внутри запрятан отлаженный механизм.Глядя на нее, я никак не мог понять, как у этой жесткой бизнес-леди мог уродиться такой нежный цветок, как Маша, вздрагивающая при звуке бранного слова.«Миссис Безупречность» с точностью автомата произвела две-три сотни необходимых движений и через час расположилась в халате на белом кожаном диване. Посмотрела телевизор (ровно десять минут, чтобы узнать сводку новостей), залезла в Интернет, сделала пару звонков по телефону. Мило, конечно, но где же дочь?Я попытался мысленно настроиться на ментальный план Маши. Похоже, удалось. Женщина взяла трубку:– Да…– Мамочка, это я, как у тебя дела?Голос женщины потеплел, но самую чуточку:– Немного устала. Мы завтра встречаемся?– Да, конечно, я и звоню, чтобы уточнить.– Понятно. Значит, просто позвонить матери, узнать, как у нее дела, ты не в состоянии?Так, поперли невротические штучки…– Я же звонила…– Если не ошибаюсь, я удостоилась такой чести два дня назад.– Мамочка, у нас новый препарат, очень много работы…– Все ясно.Снова прокурорский тон. Мне захотелось задушить эту женщину с ее подлыми манипуляциями. Она явно вымещала на дочери недостаток детской любви.Разговор свернул в деловое русло. Договорились встретиться в пиццерии в центре города. Я не смог пробраться в ее мысли, но понял, что Маша здесь больше не живет. Может, вышла замуж? Правда, что-то мне подсказывало, что этого не произошло. Такие, как Тамара Михайловна, используют зятя в качестве дополнительного рычага в контроле за дочерью. Разговор о нем зашел бы обязательно.В полуденный час в пиццерии сидело всего несколько человек. Маша по привычке выбрала столик у окна. Девушка, которую я некогда сжимал в объятиях, стала еще красивей. Ее внешность не могла оставить равнодушным. Она одухотворяла и восхищала или, наоборот, – оскорбляла, подавляла, озлобляла, наполняла завистью всех представительниц слабого пола, находившихся рядом. Цепкий ласковый взгляд барменши выдавал убежденную лесбиянку. Она безнадежно молила о крупице внимания.Маша немного похудела, глаза стали больше и печальнее, волосы все так же обнимали плечи (она не сменила прическу – это вселяло надежду), руки нервно крутили стакан с соком. Мать, как всегда, опаздывала, дочь это всегда раздражало, но таковы правила семейной игры.Внезапно она замерла, словно охваченная внезапным предчувствием, и посмотрела прямо на меня, вернее, на пустое место за соседним столиком, где я так вольготно расположился. Цвет ее ауры изменился. Она что-то почувствовала, как кот Чедер, который пережил свою хозяйку. Несомненно, эта девушка обладала паранормальными способностями.Чтобы исключить случайность догадки, я переместился за соседний столик, ее взгляд последовал за мной, и на этот раз в нем притаился страх. К счастью, меня выручила мамаша.– Маша…Громко, на весь зал, прямо с прохода, чтобы все обратили внимание.– Привет, мам…Тамара Михайловна величественно отодвинула стул, брезгливо обтерла его салфеткой, прежде чем доверить ему свою задницу.– Ты сегодня как-то странно выглядишь, у тебя ничего не болит?Занимаясь аптечным бизнесом, Тамара Михайловна мало что смыслила в медицине, зато знала сотни препаратов и считала себя крупным знатоком различных болезней.– Все в порядке, мам.Чтобы не отвлекать дочь своим незримым присутствием, я переместился в сторонку, заняв место рядом с барменшей.Разговор касался чисто деловых вещей, словно встретились не мать и дочь, а два бизнес-партнера, обсуждающие очередную сделку. Судя по всему, Маша работала в фармакологической фирме, речь шла о новом французском антидепрессанте, только что выброшенном на рынок. Я не стал вникать в детали, вместо этого переместился на тесную кухню, где молодой парнишка-повар тискал хорошенькую девчушку лет шестнадцати. Он все время норовил облапать ее ягодицы, она хихикала:– Сашка, перестань, что ты делаешь?!Парень не на шутку возбудился, но в это самое время девчонку позвали в зал. Облом…Я вернулся как раз вовремя. Разговор о делах подошел к концу. Мать манерно поднесла чашку кофе к губам, сделав микроскопический глоток, спросила:– Кстати, как там Виктор?Маша поморщилась:– Никак…Родительница перешла на назидательный тон:– Послушай, девочка моя, это прекрасный парень. Перспективный, из обеспеченной семьи, учился за границей…– Мама! Я же тебя просила не вмешиваться.– Послушай, мне все-таки небезразлична судьба моей дочери.Лицо Маши приняло страдальческое выражение.– Симпатичный парень с серьезными намерениями. Большая квартира, загородный дом, карьерный рост, наконец. Чего тебе еще надо?!– Я его не люблю…– Здравствуйте, приехали! Любовь, знаешь ли, как та кобыла: резво стартует и быстро выдыхается.– Прошу тебя, давай сменим тему.Та пропустила слова дочери мимо ушей.– А кого ты любишь? Того докторишку-неудачника, который исчез два с лишним года назад? Или, может, его сумасшедшего дружка?Мне еще больше захотелось задушить эту бабу, которая распаляла сама себя. Лесбиянка за стойкой бросала на ораторшу взгляды, полные ненависти и презрения.– Тебе скоро двадцать три года. Смотри, деточка моя, молодость пройдет, потом будешь локти кусать…На лице Маши появилось упрямое выражение. Так происходило всегда, когда что-то выводило ее из себя. Мать прекрасно знала, что родная дочь ненавидела, когда ее так называли. Никакого крика, никакой агрессии – только молчаливое несгибаемое упрямство.Бизнесвумен сообразила, что сморозила полную ахинею, и чуток сбавила обороты:– Я тебе только добра хочу. Неужели ты этого не понимаешь?– Понимаю, мама.– Почему ты отключаешь телефон? Вечером до тебя не дозвониться.Маша пожала плечами:– Много звонков.– А если со мной что-нибудь случится?– Хорошо, мама, я заведу для тебя отдельную симку.В какой-то момент я понял, что мать завидует дочери, – совсем немножко, но и этого вполне хватало, чтобы портить ей жизнь. К счастью, Маша это понимала.– Тебя подвезти?– Нет, мама, спасибо. На улицах пробки, а мне в другой конец города.Именно на такой ответ Тамара Михайловна и рассчитывала. Высокомерно подозвав официантку, она расплатилась за кофе, села в свой «БМВ» и укатила. Эта женщина умела портить настроение.Маша зябко повела плечами, натолкнулась на молящий взгляд лесбиянки – одна секунда, молниеносное озарение. Она чуть качнула головой, пресекая попытки к знакомству, сняла с вешалки пальто и вышла на улицу.Метро, маршрутка, десять минут до подъезда. Странно, обычно она всегда ловила тачку. Видимо, однажды нарвалась на какого-нибудь ублюдка. Я за ней. Панельный дом, сто тридцать седьмая серия, четвертый этаж, однокомнатная квартира – хоромы «развитого социализма». Лачуга по сравнению с квартирой, где она родилась. Зато очень уютно: хороший ремонт, чистота, порядок, коврики, цветочки, огромная телевизионная панель и очень приличная музыкальная система. Такое на зарплату врача не купишь…Маша приняла душ. Я не стал подглядывать, хотя так и подмывало заглянуть в ванную.Она вышла в розовом махровом халате, прекрасная, как древнегреческая богиня. Уселась на диван (такой же белый, как у матери), подобрала под себя ноги, направила пульт в сторону настенного экрана. В этот момент прозвенел звонок.– Я слушаю.На том конце был мужской голос:– Маша, это я.– Привет.– Ты же обещала позвонить, собирались вместе поужинать…– Витя, я очень устала. К тому же мы встречались сегодня с мамой.– Как она?– Спасибо, хорошо. Разве ты не в курсе? Ты у нее в фаворе. Пиарила изо всех сил.– Я бы предпочел, чтобы это качество передалось по наследству.– Может, я папина дочка.– Скорее, причудливое сочетание генов.– Это что, комплимент? Тогда спасибо.Судя по тону, этот Виктор ей совсем не нравился. Я ликовал.– Можно, я к тебе заеду? Посидим немного, и я испарюсь.– Нет.– Хорошо, когда мы встретимся?– Не знаю, может, на той неделе. А тебе не кажется, что ты напрасно теряешь время?– Для тебя мне ничего не жалко.Молчание. Выждав паузу, мужчина продолжил:– Маша, мне надо серьезно с тобой поговорить.– Я ненавижу серьезные разговоры, но если ты настаиваешь…– На той недельке я слетаю в Лондон, и мы встретимся.– Хорошо.Последнее слово Маша произнесла почти радостно, словно пыталась как можно дальше оттянуть неприятные объяснения с влюбленным в нее парнем. Ну уж нет!.. Мамашина «хорошая партия» пролетает, как великий заирскии народ, – теперь я ее никому не отдам.Трубка зазвонила вновь. На этот раз это была подруга. Отняла полчаса. Следом – топ-менеджер компании. Одновременно кто-то звонил на мобильник. Доброта ее погубит… Все хотели говорить с ней, все хотели услышать ее мягкий грудной голос, успокаивающий, обволакивающий. Почему она не психотерапевт? За это бабки надо платить – по сто долларов в час.Не отрываясь от телефона, она приготовила птичий ужин, состоящий из фруктового салатика и зеленого чая. В половине двенадцатого Маша отключила все телефоны. Кто сказал, что красота – это счастье? Люди, в массе своей лишние, безжалостно расхищали ее свободное время.Маша скинула халатик, и я почувствовал себя престарелым онанистом, вооруженным мощным биноклем, – сидит себе невидимый в кустах неподалеку от пляжа и подглядывает за юными девицами в бикини.Маша юркнула под одеяло, прочитала пару страниц какого-то отчета, зевнула, прочитала еще одну страничку и выключила лампу.Я подождал, когда ее дыхание стало тихим и мерным, как шепот морской волны. Она спала, укрывшись от жизни своим одеялом. Спала как ребенок. Никаких ангелов-хранителей, никаких домовых поблизости не наблюдалось. Тишина и покой. Я терпеливо дожидался той фазы, когда мог проникнуть в ее сон. Вечер, затерянный пляж, теплый ветерок приятно ласкал кожу. Мягко шелестели волны, нашептывая древнюю песню любви. Одна, совершенно обнаженная, сама удивляясь своей смелости. Купальник сиротливо валялся на песке в нескольких шагах. Ей казалось, кощунственно лежать под вечной россыпью алмазных звезд в какой-то тряпке, купленной в питерском магазинчике. Пальцы… Они вышли из-под контроля. Какой-то остаток здравого смысла пытался кричать: остановитесь, пожалуйста, так не правильно. Но они и не думали исполнять приказания – слишком много «за» и так мало «против». Коснулись обнаженной груди. Она медленно чертила замысловатые спирали, в эпицентре которых пылали соски. Большой и указательный пальцы сжали их почти до боли. Она услышала свой стон. Песок прошуршал под отступающей волной. Спина выгнулась, правая рука пустилась вниз в пьянящей прогулке по трепетавшему животу, и дальше вниз, где все давно пылало, требовало, умоляло. Она пыталась собрать остатки воли, но тело уже не подчинялось приказам командного пункта. Пальцы проскользнули в источник наслаждения, горячие волны пробегали по телу, стучали в висках, в груди… Шуршание песка. Совсем близко… Кто-то приближался к тому месту, где она лежала. Одеваться поздно. Сердце стучало, как молоток. Она зажмурила глаза, старалась не шелохнуться в последней надежде, что ее не заметят. Когда открыла, не поверила своим глазам. – Ты?! Откуда?! Я приложил палец к губам. – Не спрашивай. Маша не могла пошевелиться, глаза сверкали, отражась в звездах. Я опустился на колени и припал к ее мягким губам. Они отозвались, сперва робко, потом все более страстно. Гибкие руки обвили мою шею, грудь опускалась и опадала, сердечко стучало, как сумасшедшее. Даже там, в нашу первую ночь в гостинице, мы не могли отдаться друг другу полностью. Рядом находились какие-то люди, машины, город, суета… Теперь она в полной моей власти. Здесь, во сне, мы сняли друг друга с предохранителей и упивались своими тайными фантазиями, дарили себя без остатка, стали одним целым, и этот любовный ураган не заканчивался очередным оргазмом, казалось, этому не будет конца… Но время диктовало свои правила. Последний поцелуй – и я исчез. Ослабевшая и счастливая, она направилась к воде. Море древнее и мудрое приняло ее в свои объятия, ибо только оно могло породить богиню любви. Вот и все… Сто с лишним лет назад Вере Павловне приснился сон, который десятилетиями разбирают в школе, но в реальности половозрелые старшеклассницы закрывают глазки и видят совсем другие сны – бессознательное подсовывает по ночам свой видеоряд. Большая часть таких снов забывается, но в сердце остается шлейф неизъяснимого томления, а в сознании стойкое подозрение, что книжная Вера Павловна – типичная фригидная телка.А как же древние верования, все эти инкубы, падшие ангелы, овладевающие спящими женщинами? Этой ночью ребята оплошали. Я сам превратился в инкуба, позаботившись о том, чтобы этот сон остался в ее памяти…Маша открыла глаза, но полностью не проснулась, находясь в той переходной фазе, что отделяет сон от реальности. Она ожидала, что яркие эротические воспоминания, как обычно, просочатся, подобно песку в песочных часах – из верхней колбы осознанного в нижнюю бессознательную…Не вышло. Сон запомнился в мельчайших подробностях.Она вздохнула и нехотя покинула теплую постель. Глава 15 Очнувшись в своем физическом теле, я осознал, что наделал. Проказы с соседкой – еще туда-сюда, но мое свидание с любимой девушкой… Играя роль инкуба, я совсем забыл, что невольно заставил Машу стать частью эксперимента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33