Так не бывало никогда прежде, – признался Гамиль-Адад. – Я подумал, что ему захотелось подражать тебе, а ты добрый человек, Сингамиль. И пусть тебе сопутствует удача.
Укладываясь спать на жесткой циновке, Сингамиль, как всегда, пощупал свой двойной пояс, где были запрятаны его сикли. Пояс был пуст.
– Гамиль-Адад! – закричал Сингамиль. – Я пропал. Исчезли мои сикли, данные мне на прожитие в Вавилоне. Нет у меня ничего, кроме пустого пояса. Как это случилось? Энлиль! Энки! Уту! Боги, помогите мне найти мое достояние!
– Может быть, ты потерял на берегу? – спросил встревоженный эламит. Его обуял страх, не подозревает ли его свободный человек из Ура. – Пойдем на берег реки. Поищем!
– Серебряные сикли были запрятаны за двойным поясом. Я не мог их выронить. Боюсь, что их вытащил Надин. Он один оставался на берегу, когда мы поплыли наперегонки. Это он придумал угощение на мои сикли. Что я буду делать? Как я буду жить? Как доберусь домой?
– Ты потребуй у него, чтобы вернул. Ведь я уплыл вместе с тобой, а он один оставался на берегу. – Гамиль-Адад был огорчен не меньше самого Сингамиля. – Рано утром пойдем к нему. Ты пригрозишь негодному Надину судебным делом. Я буду свидетелем, хотя, боюсь, что свидетельство раба немногого стоит.
Они не спали всю ночь. И на рассвете побежали к дому Надина. Они растолкали его, взобравшись на крышу дома, где он спал, и Сингамиль потребовал вернуть пропавшие сикли.
– Я пожалуюсь судье, – пригрозил Сингамиль. – Ты поступил со мной бесчестно. Ты воспользовался моим доверием. Я сам рассказал тебе о том, что у меня есть серебро, данное мне на прожитье. И ты осмелился отобрать у меня последнее. Боги накажут тебя за злодейство.
– А я позабочусь, чтобы наказали тебя за клевету! – воскликнул Надин. – Убирайтесь вон! Клеветник нашел в свидетели ничтожного раба. Знаешь ли ты законы Хаммурапи? Переписываешь, а ничего не запомнил. А ведь есть закон в мою защиту: «Если человек, у кого ничего не пропало, скажет: „У меня пропало нечто“, и клятвенно покажет свой убыток, – так как он клятвенно показал в качестве своего убытка то, что у него не пропадало, он должен, к ущербу для себя, отдать то, на что он предъявил иск, в двойном размере».
– Злодей! – закричал Сингамиль. – Откуда ты взялся? Зная, что у меня нет свидетелей и нет защитников, ты ограбил меня. Кроме тебя, никого не было на берегу. Ты отобрал у меня последнее.
Отец Надина допивал овечье молоко, которое ему давала по утрам жена. Крики и перебранка привлекли его внимание. Он поднялся на крышу и строго спросил сына о причине ссоры.
– Спросите у меня, – взмолился Сингамиль. – Надин отобрал у меня серебряные сикли, данные мне для прожитья. Хранитель царских табличек Нанни послал меня в Вавилон, чтобы переписать законы Хаммурапи, гадания, заклинания и другие таблички. Двадцать два сикля были спрятаны у меня за двойным поясом. Пока мы купались и плыли наперегонки, Надин вытащил мои сикли.
– Этого не может быть! – закричал отец Надина. – Мой сын честный человек. Никогда за ним не водилось такого греха. Не выдумывай! Если ты растяпа и потерял свое достояние, то при чем здесь мой сын?
– У меня есть свидетель, Гамиль-Адад был с нами на берегу. Больше никого не было. Надин дурной человек. Скажите, сколько он получил за переписку табличек с поговорками и пословицами о животных? Я переписывал пятнадцать вечеров подряд. Я переписал тридцать табличек.
– Я дал ему десять сиклей, – ответил отец и строго посмотрел на Надина. – Сколько ты отдал Сингамилю? – спросил он сына.
– Я еще не успел, – ответил Надин, не глядя на отца. – Я собирался ему отдать.
– Как такое собирался? Сейчас же отдай! Сингамиль такой же сын писца, как и ты. Он равный тебе да еще попал в беду. А ты «собирался»! Сейчас же отдай ему пять сиклей серебра. Спускайся вниз, получишь плетку по заслугам. Уже вышел в люди. Трудишься, а ведешь себя как ничтожный мальчишка.
Надин отдал Сингамилю пять сиклей серебра и тут же стал жаловаться отцу на клевету.
– Я держу его в строгости, – сказал писец Сингамилю. – Я знаю, он никогда не воровал. Надо тебе воспользоваться одним законом Хаммурапи. Этот закон в защиту таких несчастных, которые не могут найти грабителя. Я помню этот закон. Его должен знать каждый. Ведь грабители могут встретиться каждому человеку. Закон говорит: «Если грабитель не будет схвачен, – ограбленный должен клятвенно показать перед богом все пропавшее у него, а община и рабианум (староста), на земле или в округе которых произведен грабеж, должны возместить ему, что у него пропало».
– Меня никто не знает здесь, – сказал Сингамиль и горестно посмотрел на писца, который показался ему хорошим человеком. «И как же случилось, что у такого благородного человека вырос такой негодяй?» – подумал Сингамиль.
Получив пять сиклей, Сингамиль вместе с эламитом поспешили в хранилище табличек. Он понял, что ему не вернуть пропажи. Единственный способ спасения – сидеть за перепиской все светлое время дня. А может быть, даже купить немного масла с фитильком, чтобы сидеть за перепиской и ночью.
Обо всем этом Сингамиль рассказал эламиту. Теперь он понял, что Гамиль-Адад – единственный настоящий друг в этом чужом Вавилоне. Теперь у него одна мечта – скорее вернуться домой.
– Не печалься, – сказал эламит, – я помогу тебе. Я буду вместе с тобой приходить сюда с восходом солнца, и будем трудиться до темной ночи. Масло с фитильком я тебе дам. Не так уж много осталось тебе переписывать. Пиши грамотно, а красоту наведешь дома. Что тебе стоит дома все переписать красиво, как положено для царского хранилища!
– Я тебя никогда не забуду! – Сингамиль сказал это совсем тихо, глотая слезы. Все утро он сдерживал свое волнение. А теперь не выдержал.
АБУНИ СТАЛ ХРАМОВЫМ ПИСЦОМ
Абуни много трудился, а получал мало. Каждый раз, отдавая в «дом табличек» переписанные для уммиа сказания, песнопения, нравоучения, он думал о том, что годы, проведенные в учении, не дали ему заработка, какого ждал отец. Будь он просто помощником у отца, если бы просто развозил зерно покупателям, он получал бы больше.
Об этом частенько задумывался Шига. Он гордился сыном, он уважал его за грамотность, за умение написать все что угодно. Поэтому он не укорял его. А когда встречал грамотного человека, обязательно рассказывал о достоинствах сына.
Случилось Шиге доставить зерно писцу-надзирателю, ведущему хозяйство в храме Нанна. Он рассказал ему о сыне, погоревал, что грамотный, честный и старательный Абуни не может найти достойного занятия.
– Пришли его ко мне, – предложил писец. – Хозяйство храма разрослось непомерно. Мы не успеваем все подсчитать, проверить и записать.
– А велико ли хозяйство? – спросил Шига.
– У нас семьсот ослов, около тысячи овец, сто коров, двести волов и тысяча пятьсот рабов. Наши поля, сады, огороды дают нам обильную пищу для бога. К тому же, по велению великого правителя Ларсы, после смерти Нин-дады мы затеяли большое дело – воздвигаем новый храм бога Луны. Сколько нужно грамотных писцов, чтобы все хозяйство было проверено. То и дело воруют овец. Уносят с гумна ячменное зерно, прячут ягнят. В моем хозяйстве десять писцов, но этого мало. Пастухи-охранники, всякая прислуга из наемных – все неграмотны. Записать ничего не могут. Вот и трудятся писцы. Если твой сын грамотен и честен, то работа будет хорошая. Только знай, я строг. Люблю порядок.
– Я пришлю Абуни, – сказал Шига. – Ты будешь доволен. Мой сын очень честный человек, а грамотней его не сыщешь сейчас во всем Уре.
Абуни умылся, надел новое полотнище, получил благословение отца и матери и пошел в храм Нанна. «Экая честь выпала мне, – думал Абуни, подходя к ограде храма. – Самое почетное место в Уре. А работа – одно удовольствие. Буду записывать, сколько собрано зерна, сколько получено за волов, взятых землепашцами для пахоты. Обязательно подгляжу в щелочку – как кормят бога? Мне говорили, что он деревянный, как же он ест?»
Надзиратель Аннабидуг встретил Абуни неприветливо. Грозно посмотрел на него и сказал:
– Прежде всего проверь список живых работниц. Нам нужны люди на жатву ячменя, на сбор овощей и равнение земли руками. Нужны носильщики. Пригодятся мальчики и молодые женщины. У нас не так много мужчин. Пленные последнего похода взяты на воинскую службу. Их обучают метко стрелять из лука, владеть бронзовым топориком и кинжалом. Женщины-носильщики невыгодны, да что поделаешь?
Абуни внимательно слушал хозяина, стараясь понять, что же он должен делать сейчас, сразу же после разговора. Аннабидуг был очень строг. Было страшно спросить что-либо лишний раз. Когда на глиняный стол были положены таблички с именами рабынь, тогда Абуни понял, что сейчас же пойдет в лагерь рабынь и проверит. Абуни пришел в храм на рассвете. Оставалось еще немного времени до начала работ на поле. Он попросил разрешения немедля отправиться к месту сбора рабынь, где обычно шла перекличка.
– Сегодня ты сам проведешь перекличку! – приказал Аннабидуг. – Ступай! Когда узнаешь число живых, подсчитаешь положенное им количество ячменя на ближайшие десять дней. Выдача должна быть завтра.
По спискам женского лагеря вблизи поля числилось сто пять человек. Список был составлен пять месяцев назад. Сколько же рабынь пойдут сегодня на сбор урожая?
У ворот лагеря он увидел небольшую группу полуголых женщин – худых и изможденных непосильной работой. Он принялся вызывать рабынь, называя каждую по имени: «Шадэа, Хуруд, Бираду, Арбиал – откликнулись. Таббау, Умма, Кали… Аннитум – молчание.
– Где они? – спросил Абуни.
– Умерли, – ответила Шадэа. – Твой список очень устарел. По этому списку пять месяцев назад нас было больше ста человек. Сейчас подсчитай…
Абуни насчитал тридцать пять человек.
– Семьдесят умерло? Как это может быть? – Абуни почувствовал холодный пот на лбу. «Кто же будет собирать урожай?» – Как это случилось? – спросил он женщин.
– Нас вели сюда больше месяца по знойной пустыне, – ответила шустрая Шадэа. – Мы страдали от голода и жажды. Слабые не вынесли. Как только стали работать, так пришла к ним хворь.
– Веди их на поле, – приказал Абуни охраннику. – Пойду в лагерь мужчин.
«Возможно ли, что так недолговечны рабы?» – подумал Абуни и вспомнил свое рабство в Дильмуне. Если бы не писец Набайи, его бы давно не было на свете. Голодная жизнь коротка, ох как коротка!
В лагере мужчин числилось четыреста восемьдесят рабов на пятый день прошлого месяца. За это время умерло двенадцать человек. Абуни старательно подсчитал количество ячменя для пропитания всех рабов храма и подал табличку Аннабидугу. Тот равнодушно посмотрел на список умерших и потребовал выяснить к следующему дню, сколько больных и малолетних в лагерях, чтобы не дать лишнего зерна. Ведь мальчишке полагается всего пятнадцать сила зерна на тридцать дней, а женщинам по сорок сила на тридцать дней (сила – мера зерна, примерно пятьсот шестьдесят граммов).
– Призови на поле двести рабов-строителей, – приказал Аннабидуг. – После сбора ячменя отправишь их обратно. Они там работают на кладке стен нового храма. Все запиши, ничего не упусти. Верховная жрица Ликуна хоть и молода, а расторопна. Все любит проверить, обо всем спрашивает. Нин-дада была старше ее по годам, но не так хозяйственна.
Шли дни, и Абуни постигал сложное устройство храмового хозяйства, которое располагало громадными угодьями, большим количеством скота и рабов. Не сразу он постиг премудрости учета. Не раз выслушивал брань и укоры со стороны Аннабидуга. Но терпел. Ведь Шига так гордился своим сыном, ставшим писцом в прекрасном храме бога Луны. «Не каждому выпадет такая честь, – говорил он сыну. – Вот вернется твой друг из Вавилона и порадуется за тебя. Я помню, как он тебе помогал в трудное время. Он настоящий друг, каких мало в Уре. Мне не приходилось встречать таких людей. Бог Энлиль наградил его великими достоинствами». – «Я рад, ты не забыл моего Сингамиля», – промолвил с печалью в голосе Абуни. Ему сейчас очень недоставало Сингамиля. Некому было рассказать обо всем тревожном, что мучило его. Сейчас, когда он оказался во власти сурового и неприветливого Аннабидуга, он жалел о молодом уммиа, который так приветливо его принял и даже похвалил за таблички, переписанные для его учеников. «Спор между Мотыгой и Плугом» запомнился ему навсегда. Хорошее было время, хоть и плата за труд была ничтожная. Что же лучше? Может быть, лучше терпеть нужду и не мучиться так, как он мучается теперь, угождая храмовому надзирателю. Однако как много трудятся, как много всего добывают для бога Луны! Тысячи людей ему угождают, может быть, и он нам захочет угодить? Эта мысль очень понравилась Абуни. Как он раньше не подумал, что, угождая богу, он тем самым способствует своему благополучию. Скорее бы вернулся Сингамиль. Вот с кем он поговорит обо всем непонятном, обо всем печальном.
Все эти дни, пока он знакомился со своими обязанностями храмового писца, он непрестанно думал о рабах, об их жестокой судьбе. Испытав участь раба, он уже не мог воспринимать рабство как нечто обычное. Ему повезло, он избавился от этого несчастья, он свободный человек. Он даже выбирает для себя занятие и хочет, чтобы оно было любимым и приятным. В сущности, ему повезло, он получил почетное занятие в самом большом храме. Другой бы посчитал это за счастье, а он недоволен. Почему?
«Ты не должен так рассуждать, Абуни, – сказал он себе. – Разве ты забыл слова мудреца: „Будь верен своей судьбе“. Твоя судьба – быть писцом в храме Нанна и вести учет работы рабов. Делай свое дело и забудь Эйянацира, грузчиков в Дильмуне, а помни старого писца Набайи. И еще помни, что можно помочь рабу, если очень захотеть. Ведь Набайи захотел и помог тебе. Вот о чем надо помнить, Абуни. Постарайся накормить больных рабынь, которым выдали только половину продовольствия, положенного работающей рабыне. Придумай, как помочь».
Абуни усердно вникал в хозяйские дела храма. Он исправно выдавал надзирателю таблички с цифрами учета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25