– Что за ерунда, Фрэнсис! С чего бы мне ненавидеть ее? Маленькая семейная тайна, от нее никакого вреда, – беззаботно ответила она, словно внезапно поняла, что зашла слишком далеко. – Я открытый человек и, можно сказать, совсем не ревнива. Если бы это было не так, разве я привлекла бы твое внимание к тому, как привлекательно она выглядит? Между прочим, у нее потрясающие серьги.Все, что можно было увидеть – обнаженная спина Кэт, облако рыжеватых кудрявых волос и блеск покачивающихся серег.– Они у нее от бабушки. Не так давно я обнаружил их в банке в сейфе. Она, очевидно, забыла про них, и я послал их ей. Они не очень ценные. Милые, но камни с большими изъянами, – Лионель закурил и продолжал. – Ее никогда не интересовали украшения, за исключением старинных. Помню, как она вернула мне кольцо с изумрудом. Мне действительно хотелось, чтобы она оставила его себе. Я зашел к ней в спальню, она укладывала вещи, собиралась бросить меня. Она сидела на постели голая. Это было зрелище: абсолютно голая с изумрудным кольцом на пальце. Швырнула его мне через комнату. Впечатляющая картина. Этот Да Кунья мог бы изобразить ее и назвать «Обнаженная рыжая женщина с изумрудом», или что-то в этом роде.Фрэнсис напрягся от давно знакомого чувства потрясения и ярости при мысли о Лионеле и Кэт, хотя его это уже больше не касалось. Он понимал, что его высмеивают.Лионель «знал» ее. Он «имел» ее. Но не так, как я когда-то имел и знал ее. Молочно-белая кожа под душем, скользкая от воды, родинка на левой груди, маленькая щербинка между двумя передними зубами. Плачет над избитой кошкой. Смеется в постели. Эта дивная постель. Стеганое одеяло с разными птицами на каждом квадратике…Какое это теперь имеет для него значение? Прошлое есть прошлое. Она вычеркнула его. Она предала его, и он вычеркнул ее. Его жизнь очень сильно изменилась. Он нашел, чем заполнить голову и сердце.Лионель и Марджори пошли танцевать. Ее лицо над плечом Лионеля выглядело чистым и гладким, несмотря на печаль. Он смотрел на них, пока они не затерялись в толпе танцующих. Затем перевел взгляд на спину Кэт. Она разговаривала, оживленно жестикулируя. До этого момента он успел забыть эти движения.Упрямая, фанатичная, категоричная женщина с плохим характером! Черт с ней.Но нельзя позволить, чтобы с ней что-то случилось. Пусть лучше она сидит в безопасности в своем маленьком домике за закрытыми дверями, а бури бушуют снаружи. Она такая маленькая! Ей нравится думать, что она смелая, а она – всего лишь маленькое создание, совершенно одинокое. Позаботься о ней!Кэт, что-то случилось между нами. Неужели нельзя ничего поправить? Что-то случилось.У него замерзли руки, и он попросил еще чашку кофе, не для того, чтобы выпить, а чтобы погреть руки. У него раскалывалась голова, и звуки музыки казались пыткой.– Что-то случилось, – сказал он вслух. Вернулась Марджори и объявила, что пора идти.– Я вижу, что тебе совсем не весело, – это был замаскированный под великодушие упрек. Но он сделал вид, что не заметил.Поднялся ветер, и Лионель, державший шаль Марджори, укрыл ей плечи.– По правде говоря, – услышал Фрэнсис ее тихий голос, – я рада, что Фрэнсис отказался купить ваши земли. Не предлагайте ему их больше, хорошо? Я все еще жду, что он устанет от всего этого и вернется домой.– Не слишком уж уповайте на это, – ответил ей Лионель. – Мне кажется, что этого никогда не произойдет.– Никогда – это очень долго, – сказала она.Но Лионель был прав. Он не собирался уезжать ни из-за политики, ни из-за экономики, никто и ничто не сможет заставить его! У него достаточно потерь: смерть отца, дорогая и любимая мать, оставшаяся в одиночестве; потом Кэт – женщина мечты, пока эта мечта не разбилась; и Патрик. И его ребенок, его больной ребенок. Для одной жизни достаточно потерь.Эта земля – все, что у него осталось. Он полюбил ее, словно другую жизнь, настолько глубоко, что если он покинет ее, то будет тосковать и мучиться до самой смерти.Нет. Элевтера принадлежит ему, а он – ей. И нечего больше добавить. Глава 20 В той или иной жизненной ситуации наступает момент, когда нужно посмотреть правде в глаза и признать: все изменилось. И тогда картина удивительным образом проясняется – да, это случилось в тот день, когда он сказал то-то или она сделала то-то, конечно, это был первый сигнал, начало, а ты не понял. Или не захотел понять?Николас Мибейн пришел к власти на волне всеобщей эйфории. Энтузиасты сравнивали его деятельность с первыми ста днями Рузвельта.– Мы не обещаем чудес, – заявил он, – но собираемся немедленно приступить к преобразованиям. Вы их увидите и почувствуете.И сердце Патрика дрогнуло.Через два месяца началось строительство великолепного центра отдыха с футбольными полями, плавательным бассейном, баскетбольными площадками. Церемония закладки первого камня вылилась в настоящий праздник. Наконец-то люди получали что-то, что можно было увидеть и потрогать!За этим последовало открытие музея Сен-Фелиса. Под него отдали здание восемнадцатого века на Причальной улице. Идея принадлежала Дорис Мибейн, и постаралась она на славу. Вдоль здания шел высохший крепостной ров, и Дорис распорядилась засыпать его и засадить зеленью, а в спокойной прохладе внутренних помещений разместила работы Анатоля Да Куньи, его дар нации. Там было с десяток картин маслом и две мраморные скульптуры. Над центральным входом Николас приказал выбить надпись: Pro bono publiko. В проспекте, выпущенном в связи с этим событием, объяснялось, что это значит: «На благо народа». Экспозицию открыли под звуки струнного квартета и сопроводили неограниченным количеством шампанского в бумажных стаканчиках. Средний класс Коувтауна смотрел на картины и восхищался. И в самом деле, прекрасное начало.У Патрика тоже были идеи. Он решил поговорить с Николасом.– Прошлой ночью мне кое-что пришло в голову. Мероприятие для школьников. Я подумал, что неплохо было бы устроить раздачу семян, саженцев фруктовых деревьев, овощной рассады. Мы снабдили бы участников инструкциями, а за лучшие результаты назначили бы призы. Таким образом мы достигнем двух целей: прекрасное занятие для детей и помощь в самообеспечении продовольствием. Что ты скажешь?– Великолепно! Займись этим! Набросай план и представь на следующее исполнительное заседание, – Николас похлопал Патрика по плечу. – Ты когда-нибудь думал или осмеливался мечтать, что наступят такие дни? Боже, я помню, как мы вместе учили латинские глаголы! Они не принесли нам особой пользы. А может быть, и принесли!Он смеялся, и его глаза сияли от радости.– Так мы займемся моим предложением?– Почему нет? Главное, это нам недорого обойдется. У нас катастрофически мало денег. Катастрофически.Кто-то позвал Николаса из другого конца комнаты, и он двинулся в ту сторону.– Еще минуту, – торопливо сказал Патрик. – Я знаю, как ты занят, но за все дни я не смог переброситься с тобой ни словом. Я хочу добавить, что можно раздать саженцы и фермерам, раз уж мы займемся этим. Последний ураган повредил по меньшей мере две тысячи акров леса, принадлежащего государству, и пока ущерб ничем не возмещен. Эти два мероприятия можно совместить. Это не потребует больших расходов.– Ты не забыл, что ты министр образования? То, что ты предлагаешь, относится к лесному хозяйству.– Я знаю, но все так переплетено, разным департаментам приходится работать вместе.– Я, действительно, уже должен бежать. Правда. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, – Николас снова потрепал его по плечу. – Ты должен помнить, что Рим строился не один день. Хотя мне очень нравится твой энтузиазм! – добавил он на ходу.А Патрик наслаждался энтузиазмом, как вином. Сколько всего нужно сделать! Он прекрасно знал, что учителя имеют низкую квалификацию, что они мало получают и живут в тяжелых условиях. Побывав как-то в Галли он заметил, что крыша на здании школы, сильно протекавшая еще когда он там работал, находится в том же плачевном состоянии. А учебники, наглядные пособия… И ничего нельзя отложить на потом.На исполнительном заседании он зачитал приготовленный список.– Не так быстро! – оборвал его Николас. – Ты знаешь, всему свое время.– Да, знаю. Тем не менее – когда? – он почувствовал, что давит на Николаса.– Деньги, – со значением произнес тот, – деньги. У нас их нет.– Но ведь Всемирный банк дал нам заем. И ты только что поднял налоги. Боюсь, я не понимаю, почему сложилась такая напряженная ситуация.Николас оглядел собравшихся. Комитет состоял из людей, хорошо знавших друг друга, и взаимное подтрунивание не возбранялось.– Насколько я тебя знаю, Патрик, финансовые вопросы – не твоя стихия.Раздались смешки, и Патрик тоже был вынужден улыбнуться. Все знали, что деньгами в его семье распоряжается Дезире, хотя бы потому, что он был слишком небрежен, чтобы вовремя платить по счетам.– Ты не финансист, – повторил Николас и перешел к следующему вопросу, касающемуся увеличения числа полицейских.Мгновение Патрик колебался. Он не привык к своей новой роли и, чтобы заговорить, ему нужно было сделать усилие. Но он сделал его.– Мне кажется, город уже переполнен полицией.– А разве она нам не нужна? Слишком много карманных краж. Мы отпугнем туристов, если они не будут чувствовать себя здесь в безопасности.– Детям нечем заняться. Ты помнишь, мы говорили об игровых площадках…– Да, и мы построили несколько.– Только три, и последняя до сих пор не оборудована, – он задумчиво продолжил. – В любом случае, игровые площадки – не решение проблемы. Все упирается в экономику. Все. И сейчас не шестидесятые годы.– Совершенно верно. Поэтому нам необходимо поощрять туризм и приток населения. А для этого нужны законность и порядок.– Туризм и иммиграция – тоже еще не все, раз уж ты затронул эту тему. Я хотел поговорить и об этом. Переселенцы ищут дешевые земли, спекулируют ими и вздувают цены, – начав, он говорил быстро и гладко. – Мы не должны иметь дело со спекулянтами, а только с теми, кто хочет остаться и приносить пользу этой стране.Ему показалось, что он заметил переглядывание и опущенные взгляды. Он внезапно ощутил, как изменилась атмосфера вокруг него.– Строительство гостиниц обеспечивает занятость, – мягко вставил Николас.– Только временно. А для таких монстров, как «Ланабелл» и ему подобные? Нет! Такие инвестиции нам не нужны. Они портят залив, осушают землю и разрушают естественный покров почвы, устраивая свои фешенебельные пляжи. Уничтожают коралловые рифы, которые предохраняют пляжи от эрозии. Но им это безразлично. Главное – прибыль сегодня, а что будет потом – им наплевать! Они сбрасывают в залив нечистоты! Когда ветер дует с моря, вонь чувствуется на милю вокруг, – он огляделся, надеясь увидеть кивок, знак согласия, но не увидел; люди вокруг него смотрели куда угодно, только не на него. – Послушайте, – умоляюще произнес он, – вы все помните дни, когда в заливе водились омары и морской окунь. А теперь, чтобы поймать большую рыбу, нужно уйти в море на много миль. Они губят море. Загрязнение и беспорядочная ловля сделали свое дело. Я видел, что происходит в других местах, я читал Кусто, – он собирался закончить, но вспомнил еще кое-что. – Подойдите к окну и скажите мне, неужели мы собираемся уничтожить один из самых красивых морских пейзажей в мире! Вспомните, что они сделали с Драммонд-хэд в Гонолулу! Вы видели фотографии…– Ты перескакиваешь с рыбы на рифы, потом на отели, – перебил его Николас. – Мы не поспеваем за тобой.– Я не перескакиваю. Это части одного целого.В комнате повисла Тишина. Затем Николас заговорил:– Предлагаю серьезным образом рассмотреть эти замечания. Я дам комитету задание изучить вопрос землепользования с точки зрения защиты самобытности и экологии Сен-Фелиса.Три месяца спустя стало известно, что продан еще один участок под строительство гостиницы на берегу. Патрик немедленно отправился к Николасу.– Я не понимаю. Я считал, что на побережье больше не будет никакого строительства, во всяком случае, вопрос должен обсуждаться.– Мы потратили на обсуждение два часа. На последнем заседании, которое ты пропустил.– Пропустил?– Да. Я созвал срочное заседание исполнительного комитета. Ты навещал свою мать на Мартинике. Я распорядился, чтобы тебя известили.– Меня не известили, и, к моему стыду, я уже несколько месяцев не был на Мартинике.– Странно! Это какое-то недоразумение. Мне жаль, мне очень жаль. Я понимаю, что ты чувствуешь. Но именно сейчас нам нужны средства. Думаю, я могу обещать, что подобные вещи не повторятся.Униженный и раздосадованный, Патрик тем не менее не позволил себе обвинить Николаса. Какой смысл в поспешных решениях? Николас не стал бы его обманывать. Просто безумие – подозревать его.И все-таки его не оставляло чувство, что его просто успокоили, как успокаивают ребенка, требующего невозможного.Дезире возилась у плиты. По ее поднятым плечам он понял, что она не в духе.– Я сегодня была у Дорис. У Николаса было какое-то деловое собрание дома. Когда мы подъехали, мужчины как раз уходили.Он вздрогнул:– Собрание? Ты имеешь в виду, исполнительный комитет?– Нет, конечно, нет, хотя я видела там Родни Спурра и Харрисона Эймса. Других я не знаю. Там были даже белые. Один из них очень толстый, низкий мужчина, который строит дом на скале, весь из стекла, ну ты знаешь.– Юген. Говорят, он вкладывает здесь большие деньги.Дезире повернулась к нему:– Я пообещала Дорис, что не скажу тебе, но Николас говорит, что с тобой невозможно сотрудничать.Патрик был потрясен:– Невозможно сотрудничать! Что, черт возьми, он хотел этим сказать?– Что ты… постоянно критикуешь.– Критикую!– Надеюсь, у тебя нет неприятностей? Вы же всю жизнь дружили.– И что же такого я могу сделать? Или делал когда-нибудь?– Я не знаю. Иногда с тобой действительно невозможно иметь дело. Ты можешь быть очень упрямым. И никогда не уступаешь, если не считаешь нужным или отстаиваешь какую-то свою идею.– Ты имеешь в виду, что я не изменяю своим убеждениям?– Не волнуйся так! Но ты упрямый, ты сам знаешь, – Дезире недовольно кривила губы, – почему, например, ты не дал мне тогда поехать с Дорис в Европу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56