Рози очень слабо представляла себе примирение Ройса с Ширли, но был еще один человек в Хьюстоне, имевший об этом еще меньшее представление. Этим человеком был Мич Макдональд. Когда после истории в Джей-Бар Корал Рози отвезла мужа домой, в груди Мича вновь расцвела надежда. Зная Рози, он никак не мог вообразить, что она дает Ройсу возможность снова выскользнуть. Зная и Ширли, он был убежден, что она не захочет обходиться без чьего-нибудь «старого пня», на котором можно было бы посидеть, во всяком случае, долго. Выждав пару дней, он прочно обосновался в баре, где она работала. Чтобы обнаружить исключительно джентльменские намерения, он заговорил о Ройсе только после того, как выпил пива на два доллара. Начиная пропивать третий доллар, он спросил:
– А что слышно от твоего старого приятеля Ройса?
– Не твое собачье дело, ты, старый педик, – грубо огрызнулась Ширли. За пятнадцать лет работы в баре она набралась вульгарных привычек в обращении.
– Да ладно тебе, мы с Ройсом лучшие приятели.
– Тогда почему ты здесь стараешься закадрить его девушку?
– Ты не всегда была его девушкой, – заметил Мич.
– И ты не всегда был таким вонючим старым хорьком.
– Еще слово и получишь прямо в рот, – пообещал Мич.
– А ты, скотина, только пальцем до меня дотронься, и Ройс тебе вторую руку выдернет.
Первый вечер обольщения закончился для Мича на этой необнадеживающей ноте, но он не отказался от своей цели. Решив, что лучше всего прибегнуть к деликатному обращению, назавтра он подарил Ширли коробку вишни в шоколаде.
– Это, чтоб ты знала, что у меня сердце на месте, – сказал Мич. – С тех пор, как у нас была любовь, я научился некоторым новым штучкам.
– Про какие это новые штучки ты говоришь? Бессердечная Ширли раздала конфеты водителям грузовиков, занявшим целый стол.
Пережив это унижение, Мич решил воздействовать на нее молча. Каждый день он приходил в бар, вкладывая в пиво по несколько долларов. Давая Ширли понять, что страдает, но страдает смиренно, он все надеялся, что та может в любой момент увязаться за ним до его дома и прыгнуть ему на колени. Вместо этого однажды она, влетев в бар, объявила, что Ройс вернулся.
– Ройс? – сказал Мич. Это был удар молнии.
– Ага, он разводится, и мы с ним поженимся, как у нас будет время, – радостно объявила Ширли.
– Значит этот убогий сукин сын опять бросил жену с детишками, – сказал Мич. – Ах ты лживая тварь! Ах ты сволочь гулящая! Вы еще пожалеете! Я до вас обоих доберусь!
После этого Мич переместился со своими вложениями в «Усталого лентяя». Он знал, что Ройс рано или поздно там появится, что Ройс и сделал. Тем временем Мич приноровился проводить ночь за бутылкой бербона, а за день приходил в себя после ночного пьянства. Как только Ройс притащился в бар, Мич объявил о своих намерениях.
– Никогда не думал, что ты трус, – начал он, обдавая лицо приятеля винными парами.
– Ты – пьяный, – сказал Ройс. Вообще-то, лежа целый день у Ширли в обществе одного Барстоу, он соскучился. Обрадовавшись встрече с Мичем, Ройс пропустил его замечание мимо ушей.
– Скажи мне одно. Скажи мне одно. Зачем ты украл мою девушку?
Ройс не мог этого припомнить, и ничего не отвечал. Глядя вдаль, он ждал, когда Мич переменит тему.
– Эй ты, дерьмо бессловесное. Ты этой девушки не стоишь. Ты никуда не годишься. Ты и негритянке не подойдешь.
Ройс сохранял молчание. Он никогда не был склонен реагировать па оскорбления, кроме того Ширли была – его. А пока Ширли – его, и говорить было не о чем.
– Пива хочешь? – спросил он, жестом подзывая Губерта Младшего.
– Ты не слышал, что тебе говорят? – разозлился Мич. – Я ж тебя обозвал всеми словами на свете. Я с тобой даже пить не буду.
Ройс с благодарностью придвинул пиво к себе. Из Мича не получалось хорошей компании.
– Ты пьян, старый сукин сын, – повторил он.
– Черт возьми, Данлап, у тебя башка как из кирпича. – От мысли, что такой болван будет трахать такую чувствительную особу, как Ширли, Мич стал приходить в ярость.
– Небось ты думаешь, что раз я калека, то и драться не стану? – добавил он. – Даю тебе два дня сроку, чтобы ты выметался из ее дома, а если нет, то я из тебя кишки выпущу. Губерт Младший – свидетель.
– Я не хочу быть свидетелем, когда кто-то клянется в убийстве, – занервничал Губерт Младший. С тех пор, как открылся «Усталый лентяй», не проходило и дня, чтобы до него не доносились чьи-нибудь страшные угрозы, значительное число которых потом было исполнено. Он не понимал, как Мичу удастся убить такого крупного мужчину как Ройс, но Мич разрешил этот вопрос прежде, чем Губерт успел его задать.
– Чтобы удержать пистолет, хватит и одной руки, Данлап, – сказал Мич, выдыхая еще порцию паров виски в лицо Ройса. – Я из тебя выбью кишки, если ты не оставишь Ширли в покое.
После новых угроз Мича, оставленных Ройсом без ответа, разговор иссяк. Мич отправился в свое однокомнатное жилище на Кэнэл стрит, чтобы еще поднапиться, и тут ему пришло в голову, что если Ширли когда-нибудь надумает рассказать Ройсу про вишни в шоколаде, то тот его очень даже может убить. Перспектива была зловещей, и чем дольше Мич ее обдумывал, тем реальнее она казалась. В эту ночь ему не удалось даже с помощью бутылки бербона избавиться от этой мысли, а на следующее утро он поплелся, пошатываясь, по Кэнэл стрит в оружейный магазин Сана и купил там за четыре доллара девяносто восемь центов отличное мачете в полном сборе – с ножнами. Он хотел было купить пистолет за двадцать долларов, но подумал, что пистолет может дать осечку. А Сан объяснил ему, что мачете ни при каких обстоятельствах не дает осечки. Он даже приложил к нему наждак для наточки.
В последующие три дня Мич пил и точил, точил и пил, и настроение его ухудшалось. С каждой минутой в нем нарастала ненависть к Ройсу и Ширли. Его мозг зажегся ревностью, подобно большой электрической лампе. Каким-то образом цепь, от которой зависело ее выключение, нарушилась, так что лампа все горела и горела. Через три дня, проведенных за затачиванием и пьянством в одиночестве, Мичу стало казаться, что ему, чтобы его не убили, остается только одно: пойти и с помощью мачете отрубить Ройсу яйца. А без них он едва ли будет способен кого-либо убить.
Вскоре возбужденное сознание Мича превратилось в поток ревнивых мыслей, и в нем развилась великая жажда мести. Ройс с Ширли оскорбили в нем его мужское начало. От затяжного пьянства в Миче всегда, рано или поздно, разрасталась злость, он думал о потерянной руке и одинокой жизни, и однажды ночью, уже ни о чем не думая, он обнаружил, что ковыляет по Харрисбургу с мачете под мышкой. Час пробил – отмщением им станет преисподняя. Когда они откроют дверь, посмотрят и увидят его с мачете, они пожалеют.
Дойдя до дома Ширли, он вынул мачете из ножен. Барстоу сидел на крыльце, и Мич его погладил. Потом он вошел в дом, открыв дверь ключом, который не вернул Ширли, когда она вышвырнула его из своего дома. Когда Мич открыл дверь, Барстоу изловчился проскользнуть внутрь. Барстоу жил постоянной надеждой проникнуть в дом своей хозяйки, где всегда можно было погрызть какой-нибудь башмак. Мич крепко ухватился за рукоятку мачете, ожидая, что в любой момент ему придется зарезать Ройса, но пес не шумел, и во всем доме было тихо. Мич только слышал тихий звук от электрического вентилятора, и он доносился из спальни.
Поскольку вроде бы никто вокруг не шевелился, немедленных действий предпринимать не требовалось. Мич присел в гостиной в большое мягкое кресло обдумать ситуацию. Достав свою бутылку бербона, он немного отхлебнул из нее. Он не заметил, как от того, что оказался в знакомой обстановке, злость в нем увеличилась. С тех пор, как он лишился руки, единственным местом, где он чувствовал себя счастливым, был дом Ширли; она же была единственной, кто к нему хорошо относился.
Отнять у него все это и заставить его жить в затхлой комнатушке на Кэнэл стрит было величайшей несправедливостью, причиной которой был Ройс, Ройс, у которого была трудолюбивая жена, да еще и работа.
Мич почувствовал, как у него застучало в висках. Потом его затрясло. Он встал и проковылял в спальню, крепко сжимая мачете. Он увидел то, что ожидал увидеть: Ройс и Ширли лежали в постели, оба, в чем мать родила, оба спали мертвым сном. И хотя все было именно так, как он ожидал, это оказалось для него неожиданностью. Он все-таки думал, что Ройс будет в своей рабочей одежде, в которой всегда ходил, а увидеть, как он голый, с открытым ртом, развалился на постели, было ужасно. Это было еще ужаснее, чем Мич предполагал, а хуже всего было то, что Ройс занимал почти всю кровать. Ширли свернулась на краешке, вся скукожилась, чтобы не упасть на пол.
Мич более или менее ожидал, что у Ройса, должно быть, большой член, но однако же, он у него вроде бы вовсе отсутствовал. Чего бы там у него ни было, оно скрывалось под большой складкой нижней части живота. Брюхо Ройса, которое и всегда было толстым, за несколько месяцев, когда он ничего не делал, а только лежал и пил пиво, разрослось до невообразимых размеров, жирнее Мичу видеть не приходилось. Оно было самым громадным, самым разбухшим из всего, что встречалось Мичу. Мысль о том, что у Ширли может быть что-то общее с этим толстопузым Ройсом, сделалась невыносимой. Ревность, подобно электролампочке, загорелась в Миче с прежним жаром, ослепительно ярко, и, никак иначе не обозначив своего присутствия, он обрушил мачете на живот Ройса. На беду рука у него была нетвердой, и, вместо того, чтобы попасть ему по брюху, он стукнул его в грудину.
От этого ты проснешься, жирный ублюдок, – подумал Мич, вытаскивая мачете, чтобы нанести новый удар.
Как ни странно, Мич, однако, ошибался: Ройс не пробудился, а мачете не вытаскивалось. Оно засело крепко, а рука у Мича была потная. Когда он дернул, рука соскользнула, он попятился на несколько шагов и наступил на Барстоу, который громко загавкал. От лая проснулась Ширли, она инстинктивно потянулась, чтобы проверить, в каком состоянии находится «старый пень».
– Заткнись, щенок, – сонно пробормотала она и лишь потом увидела мачете, торчавшее из груди ее возлюбленного. Она взвизгнула и без сознания скатилась с постели; падая, она сбила маленький электрический вентилятор. Споткнувшись о Барстоу, Мич также упал и не попытался встать. На четвереньках он выполз из дома, а затем заковылял по улице в направлении «Усталого лентяя».
Вопль Ширли разбудил Ройса. Машинально он схватился за банку с пивом, которую перед сном поставил на тумбочку перед своей кроватью. Отхлебнув глоток, он почувствовал, что пиво теплое, чего он и боялся; но и это было кстати, и только после второго глотка, открыв глаза пошире, он обнаружил, что из его груди торчит мачете.
– О-о-ох, – вырвалось у него; потом, охваченный паникой, он громко закричал. Мич, находившийся уже на расстоянии одного квартала от дома Ширли, услышав этот звук, истолковал его как предсмертный стон Ройса.
Ройс сам принял свой вопль за предсмертный, хотя толком его не слышал. Он схватился за телефон, но уронил трубку, и ему пришлось медленно подтащить аппарат на постель.
– Помогите, меня забили, кишки из меня выпустили, – завопил он, но поскольку забыл вначале набрать номер, ответа не последовало.
В этот момент Ширли стала приходить в себя. Перевернувшись, она попыталась забраться на постель, думая, что ей, вероятно, приснился кошмар, но увидела, что ошибается, так как из груди Ройса по-прежнему торчало мачете, а он сам, еще живой, пытается поговорить по телефону, звоня, как решила Ширли, своей жене.
– Кому ты звонишь, Ройс? – спросила Ширли. Она уже несколько недель подозревала, что он втихаря позванивает своей жене.
Но потом от общей картины она совершенно потеряла силы и вцепилась в край постели, словно это был край пропасти.
– Помогите, помогите, помогите! – кричал Ройс в трубку. Потом ему удалось набрать номер телефонистки, и ему ответили. – Помогите, к-т-строфа! – завопил Ройс.
Оператору хватило сообразительности уловить в его крике нотку отчаяния.
– Успокойтесь, сэр, – сказала она. – Где вы находитесь?
Ройс стушевался. Он знал, что в Харрисбурге, но даже если бы на припоминание номера улицы ему было отпущено несколько недель, он бы его не назвал, а в его распоряжении такого времени не было. Он передал трубку Ширли, которая, оторвав одну руку от края обрыва, сумела промямлить адрес.
– Ой, Боже ты мой, леди, поторопитесь, пришлите нам скорую. – Пока она разговаривала, Ройс потерял сознание.
Мичу тем временем удалось дотащиться до «Усталого лентяя», и по выражению его лица Губерт Младший тут же понял, что он, во всяком случае, по мере сил, выполнил свою клятву.
От желания, чтобы Ройс пострадал, Мич очень быстро перешел к желанию, чтобы он не умер.
– Я убил Данлапа, – объявил он, задыхаясь. Это сообщение мгновенно обеспечило ему внимание всех собравшихся в баре. Губерт Младший, привыкший к происшествиям, сразу же снял трубку и дал знакомому шоферу скорой помощи максимально подробные инструкции, куда ехать. Затем он выгреб деньги из кассы, на случай, если в его отсутствие забредет грабитель. Через несколько секунд он в сопровождении всех посетителей бара несся по улице к дому Ширли, а Мич остался сидеть за столиком бледный и без сил, обдумывая, с чего лучше начать свой рассказ, когда явится полиция.
Благодаря расторопности Губерта полиция, скорая и те, кто перед тем сидел в «Усталом лентяе», прибыли в дом Ширли почти одновременно.
– В доме кто-нибудь вооружен? – спросил молодой полицейский.
– Нет, это просто покушение на убийство, – ответил Губерт Младший. Набравшись храбрости, двое полицейских распахнули дверь. Они не были убеждены в безопасности акции, но собравшаяся позади толпа не оставляла им выбора. При виде такого сборища людей Барстоу, раз тявкнув, ринулся прятаться под кровать в спальне. Сторожевой пес из него всегда был никудышный.
Когда толпа ввалилась в спальню, ее взору представились две альтернативные возможности: можно было смотреть на огромного мужчину с мачете, торчащим из груди, лежавшего на кровати без сознания, или на крупную голую женщину, сидевшую на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56