Хорошо, что ты наконец откопал себе подругу. Я уж вышла из тех лет, когда он колотил меня за каждые долларовые чаевые.
Вернон расхаживал между трейлерами, пока не набрел на тот, перед которым был привязан козленок. Это была маленькая белая с коричневым козочка: заспанная женщина в розовом халате продала ее за тридцать долларов, по сути даже не проснувшись. В семь часов утра «линкольн» с Верноном и козочкой на переднем сиденье уже подкатил к дому Авроры.
Вернон весь дергался. Чем дольше он обдумывал положение, тем очевиднее становилась его безнадежность, кроме того по размышлении он стал сомневаться и в козочке, которая начала жевать кожаные чехлы на сиденье.
Пока он суетился в машине, из двери дома вышла Аврора. Она была босиком, в ярко-голубом халате. Должно быть, она шла за утренней газетой и заметила «линкольн», стоявший на обочине дороги, когда дошла до середины покрытой утренней росой лужайки. Она, казалось, ничуть не удивилась. Ее лицо осветилось улыбкой, какую Вернону не доводилось видеть никогда, во всяком случае, ему никто так не улыбался.
– А, это вы, Вернон, – сказала она. – Какой вы деятельный. Этот козленок случайно не для меня?
– Вам не обязательно его брать, – ответил он, озадаченный тем, что она так быстро заметила подарок.
– Ну что вы, у вас нет никаких оснований, чтобы извиняться за такую очаровательную козочку. Мне кажется, вам не стоит держать ее закупоренной в машине. Давайте посмотрим, понравится ли ей моя лужайка.
Она протянула руки, и Вернон подал ей козленка через окно. Аврора опустила его на землю. Козленок стоял на мокрой траве как вкопанный, словно боясь провалиться под землю от одного шага. Аврора увидела свою газету и пошла за ней, а животное на пуантах побежало следом.
Она открыла страницу с комиксами и быстро ее пробежала глазами, выясняя, не случилось ли чего необыкновенного. А поскольку все было в порядке, взяла козленка и пошла к дому.
– Вернон, вы зайдете, или вы и так провели ночь в раздумьях и сомнениях? Готова поспорить, что это так и было. Очевидно, вы просто заехали, чтобы оставить у меня эту козочку, а сами следуете дальше в Альберту или куда вы там собирались.
– Я никуда не еду, – сказал Вернон, вылезая из машины. Как она додумалась, что козленок был его прощальным даром, было выше его понимания. Ее глаза сверкали, хотя всего тридцать секунд назад она улыбалась так, словно в этом мире у нее не было забот.
– Извините, но ваши слова звучат не очень убедительно, – сказала Аврора. – Видимо, вы стали жалеть о том, что вчера наговорили. Все нормально, уверяю вас. И не надо прикидываться такой побитой собакой. Как я уже сказала вам вчера, я просто ужасна. Вы, люди дела, быстро начинаете чувствовать, что общение со мной для вас невыносимо. Я, наверное, воздействуя на ваши слабые мозги таким образом, что они разучиваются зарабатывать деньги, чем бы вы ни занимались. Правда, должна сказать, что я несколько разочарована. Вчера вы говорили так, словно отвечаете за свои слова, и я не ожидала, что вы постараетесь исчезнуть с моего горизонта так быстро.
Вернон почувствовал, что с ним происходит то же, что случилось вчера в машине. На него нахлынули смятение и страх.
– Я не отлыниваю, – сказал он. – Я не еду в Канаду. Я все говорил на полном серьезе.
Аврора молча посмотрела на него, и он понял, что она читает его мысли: словно она переводила их на свой язык, едва они возникали у него в мозгу, хотя мысли появлялись вроде уже не там, а в некоем центре высокого давления, расположенном в грудной клетке.
– Я хочу сказать, что я такой же, то есть, как был вчера.
Аврора задумчиво кивнула.
– Да, но вы готовы отступиться при малейшем нападении, да? Боюсь, что это вызывает у меня некоторую долю презрения, Вернон. Если не ошибаюсь, за ночь вы решили, что у вас нет никаких надежд. Отступление и извинения вряд ли относятся к категории действий, показывающих женщине, что ею интересуются. Если вы не потрудитесь, чтобы уверовать в свои силы в ближайшие несколько дней, то с тем же успехом можете и дальше прятаться в своей машине. Там с вами ничего плохого не случится. Трудно допустить, что я заползу к вам в машину, чтобы заставлять вас говорить хорошим английским языком, не правда ли? Я также не смогу воспрепятствовать тому, чтобы вы наваливались на еду как краб, если вы будете ее заглатывать на заднем сиденье в своем «линкольне». Если вы хотите, чтобы я сказала вам правду, то знайте, ваши привычки несколько пакостны; и я была готова положить определенную долю энергии на то, чтобы привить вам навыки более здорового поведения, но если я вызываю в вас такой малый энтузиазм, который вы обнаружили этим утром, то я полагаю, что шансов у меня практически нет.
Замолчав, она обратила на него выжидательный взгляд. У Вернона было такое чувство, словно она готова прождать его ответа хоть целый день.
– Будь мы знакомы более лучше, я и поступал бы более удачно. У меня не было время научиться. Разве это непонятно?
К его глубокому облегчению, Аврора улыбнулась так же весело и загадочно, как и в первый раз, когда увидела его машину на обочине. Еще одна буря, вроде бы миновала.
– Да, это имеет определенный смысл, – согласилась она. – Как, согласно вашим намерениям, мы должны были провести сегодняшний день?
Намерений Вернон не имел.
– Позавтракать, – выпалил он, словно только что не поел.
– Предложение, разумеется, принимается. Но это развлечение вряд ли удастся растянуть на целый день. Я очень люблю развлекаться, хочу вас сразу предупредить.
– Я вот знаю много карточных игр, – сказал Вернон. – Мне кажется, вы должны любить карты?
Он удивился: Аврора схватила его за руку повыше локтя и начала с силой трясти. Он не знал, надо ли сопротивляться, и выглядел очень растерянным. Не останавливаясь, она вдруг залилась смехом, а потом сжала его ладонь в своей и стала ходить так по лужайке. Траву скосили накануне, и ее босые ноги покрылись обрезками травы.
– Я почувствовала, что вас надо встряхнуть, чтобы прекратился приступ суетливости. Для женщины с моим темпераментом такие приступы совершенно невыносимы. К счастью для вас, я очень люблю карты, и если вы останетесь, чтобы поиграть со мной, вполне вероятно, что я вам многое прощу.
– Это-то и есть мой план на сегодняшний день, – воскликнул Вернон, хотя две минуты назад у него и мысли-то такой не было.
– Тогда я почти в экстазе, – сказала Аврора, за руку ведя его к дому.
ГЛАВА IX

1
В то утро в половине восьмого у Эммы зазвонил телефон, но когда она хотела подняться, чтобы взять трубку, или точнее, узнать, чего хочет ее мать, Флэп схватил ее за щиколотку и не отпускал.
– Ты никуда не пойдешь, – заявил он, хотя глаза у него были закрыты.
– Почему?
– Не пойдешь и все, – он не отпускал ее ногу. Нога, на которой она стояла на полу, затекла и озябла, и Эмме пришлось снова лечь. Отпустив ее ногу, он крепко обнял ее за талию. После десятого или двенадцатого звонка телефон замолчал, а потом снова принялся трезвонить – десять или двенадцать раз – и опять перестал.
– Жаль, что ты такая бесхребетная, – заметил Флэп. – Вовсе не обязательно каждый день вскакивать ни свет ни заря.
– Ну теперь-то ты нашел, как меня остановить. По мне лучше выслушивать критику лежа в постели, чем стоя на кухне.
– Если бы ты пару раз послала свою мамашу куда подальше, то лежала бы в кровати, и тебя никто бы не критиковал.
– Уверена, я ни разу не слышала, чтобы ты отшил Сесила, когда он просил тебя о какой-нибудь очередной услуге. Если ты начнешь, я последую твоему примеру.
Флэп пропустил ее слова мимо ушей, но руку с талии не убирал.
– Если не дал мне поговорить с матерью, просыпайся и поговори со мной сам, – сказала она.
Вместо ответа Флэп засопел. Утро было тихое и теплое, и Эмма тоже задремала. Накануне она до половины третьего читала «Адама Бида», потому что Флэп говорил, что ей надо прочитать что-нибудь Джордж Элиот, а эта книга на первый взгляд казалась тоньше, чем «Миддлмарч». Но оказалось, что не намного меньше, поскольку Эмма не смогла ее прочитать за два вечера, засиживаясь допоздна.
– Мне нравится, но не знаю, зачем я читаю Элиот? – сейчас заявила она, добравшись приблизительно до середины. – Почему бы мне не отложить ее на старость?
– Прочитай, чтобы мы могли о ней поговорить, – возразил Флэп. – А то прошло всего два года, а у нас кончаются темы для разговоров. Тебе надо больше читать, чтобы наш брак не завял.
День еще как следует не разогрелся, когда Эмма, пробудившись от дремы, обнаружила, что муж находится сверху. Эмма обрадовалась, на заре ей больше нравилось заниматься любовью, чем готовить завтрак.
Несколько раньше у Эммы появилось странное чувство. Что-то изменилось. Близость между ними стала происходить чаще, она не знала, отчего. Она говорила себе, что когда хорошего много, незачем интересоваться причинами, но не могла не спрашивать себя, что заставляет Флэпа так часто желать ее.
Ей показалось, что это началось после того, как ему в руки попалась книга Денни.
– Я поражен, – сказал он, когда прочитал ее.
– Потому, что роман удался?
– Если бы и не удался, я все равно был бы поражен. По крайней мере, он это сделал.
Потом он ушел в библиотеку и не проронил больше ни слова. Она сказала ему, что Денни заезжал, – она сделала это, так как ее мать видела его машину – и он ничего не ответил и не стал задавать вопросы, что было необычно. Его дружба с Денни всегда была полна взаимного любопытства. Может быть, это и не было связано с сексом, трудно сказать, но ее волновало то, что учащение и удлинение близости не вызывало радости, во всяком случае, у Флэпа. Его лицо не выказывало удовольствия, которое он должен бы испытывать, и она почувствовала, что равновесие их брака становится несколько зыбким. Жизнь изменялась, а Эмма была не из тех, кто допускает перемены, не зная их причин.
– Почему это вдруг ты стал так часто одаривать меня своим милым вниманием? – спросила она у Флэпа, постукивая ногтями по его спине.
Он изобразил, что от секса впал в кому, но Эмму это не обмануло, так как столь сильное удовлетворение его прежде не охватывало.
– Не прикидывайся. Отвечай.
Флэп вдруг встал и пошел в ванную.
– Тебя все время тянет на выяснения, – сказал он, оглядываясь на нее. – Неужели нельзя хоть что-то пустить на самотек?
Вздохнув, Эмма поднялась с постели и поделила остатки воды из стакана на тумбочке около кровати между двумя цветочными горшками. Некоторые матери отдавали дочерям ненужную одежду, Аврора же приносила ей ненужные цветы, обычно петунии и бегонии, не требующие особого ухода. Ей была обещана некая герань, которую мать холила и нежила много лет, но подобно картине Клее этот дар мог ей достаться только, если они с Флэпом переселятся в более благополучное жилье. Когда Флэп вернулся, она рассердилась.
– Не следовало так на меня рычать, – заметила она. – Мы же женаты, не так ли? Я имею право на любопытство, когда речь идет о переменах в нашей жизни.
– Перестань. Не заставляй меня держать оборону. Терпеть не могу обороняться на голодный желудок.
– Господи, о чем ты говоришь. Я задала очень простой вопрос.
– Знаешь, что я думаю? – перебил Флэп, натягивая рубашку.
– Что?
– По-моему, в университете ты выбрала не ту специализацию. Тебе следовало взять психологию. Вообще-то мне кажется, тебе надо стать психиатром. Тогда у тебя были бы ответы на все случаи жизни. При малейшем изменении моих привычек ты доставала бы свою тетрадку и строчила бы объяснения этому в духе Фрейда, Юнга или гештальтпсихологии, а потом выбирала из множества вариантов.
У Эммы под рукой лежал «Адам Бид» в бумажной обложке, и она швырнула его во Флэпа. С тех пор как он вышел из ванной, он ни разу не посмотрел на нее и не видел, что она кинула книжку. Удар оказался метким: Эмма угодила ему в шею. Флэп обернулся – его глаза горели ненавистью – и бросился на нее через кровать. Он схватил ее руки и толкнул к открытому окну с такой силой, что голой спиной она почти по всей поверхности выдавила стекло из рамы. Почувствовав, что рама подалась, Эмма испугалась, что может выпасть из окна.
– Перестань, ты что, с ума сошел? – воскликнула Эмма, отчаянно вырываясь.
Ее рот был открыт, когда Флэп ударил ее по лицу, и она ощутила, что что-то царапнуло ее по зубам. Она упала навзничь на кушетку, и не успела собраться с силами, как Флэп попытался снова тащить ее к окну. Поняв, что он серьезно собирается выбросить ее в окно, Эмма вырвалась, повалилась спиной на кушетку, уцепилась за спинку и разрыдалась. Одна рука Флэпа была в крови. Он упал на Эмму сверху, очевидно снова собираясь ее ударить, но не сделал этого. Он просто лежал на ней, – его глаза отделяло от лица Эммы расстояние всего в несколько дюймов, – и они в удивлении смотрели друг на друга, задыхаясь и хрипя. Оба не проронили ни слова, так как им не хватало дыхания.
Прерывисто дыша и понемногу успокаиваясь, Эмма вдруг заметила, что из руки Флэпа кровь растекается по кушетке. Она постаралась высвободиться.
– Встань на минутку, можешь убить меня позднее, – сказала она, и, выйдя из комнаты, вернулась с салфетками. Флэп пребывал в нерешительности, соображая как лучше держать руку, чтобы кровь капала на кушетку или на кровать.
– Пусть лучше на пол, болван, – сказала она. – Пол можно вымыть.
Ненависть в его глазах погасла, и лицо приняло ласковое выражение.
– Я тебя зауважал. Тебя трудно выбросить из окна.
Эмма дала ему несколько салфеток, а остальными стала вытирать кровь с кушетки.
– Да, надо мне набирать вес. Будь я такого размера, как моя мать, никто бы не сумел выкинуть меня в окно.
– Разве ты не знаешь, что во время боя рот не открывают? – сказал Флэп. – Если у боксера открыт рот, ему легче сломать челюсть. Если бы ты не болтала, я бы так не разбил руку.
Эмма не успела ответить, так как кто-то постучал в дверь. Они оба подпрыгнули. Флэп был одет выше талии, а она не одета вообще.
– Это или Пэтси, или твоя мать, – сказал Флэп. – Кто-нибудь из них обязательно появляется, когда у нас кризис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56