Затем мой ходатай без энтузиазма выслушал предложение возбудить дело о сексуальных домогательствах против гада Себастьяна и заявил, что мое требование, мягко говоря, слегка необоснованно, поскольку Себастьян поимел меня скорее метафорически, чем буквально.После обеда – еще звонок адвокату, на этот раз просто чтобы услышать его голос.
Вторник, 5 ноября Забежала домой к бывшей коллеге Элизе, в Камден. Оказывается, мое прежнее место без меня совсем зачахло. За мерзким вегетарианским обедом, который (уверена) она приготовила специально, чтобы сильнее меня расстроить, Элиза заверила, что рекламное агентство пришло в упадок, офис напоминает мавзолей, а у Себастьяна клиенты забраковали три заказа.Настроение немного улучшилось. Возвращаюсь домой, и тут заскакивает Теддингтон, нежданный и незваный. Он звонил в понедельник мне на работу, но Церберша сообщила, что меня уволили, и Теддингтон почему-то решил, будто по сокращению штатов.«Меня не сократили, – огрызаюсь я, – меня выперли». Сокращенные получают колоссальную компенсацию и блестящие рекомендации, а работодатели и коллеги смотрят на таких виноватыми глазами. А вот я ничегошеньки не получила, кроме убийственного взгляда шефа и счета из токсикологической лаборатории. К тому же они зажали мое двухнедельное пособие по расторжению договора, потому что я задолжала четырнадцать дней отпуска.Горе-утешитель предложил почасовую работу за стойкой в «Карете и лошадях». Прежде чем вышибить его пинком за порог, вежливо заметила, что мое финансовое положение еще не настолько отчаянное.
Среда, 6 ноября Из конторы моего адвоката срочной курьерской почтой доставили счет на 300 фунтов за семь с половиной минут консультации в понедельник. Внизу мелкими буковками напечатано, что если я не уплачу в течение оговоренных семи дней, то могу быть привлечена к «судебной ответственности со стороны моего адвоката».Позвонила «Гортензии», старой верной рекрутерше, и потребовала, чтобы нашла мне очередное, хорошо оплачиваемое место в рекламном бизнесе. Та весьма холодно ответила, что пока рекламное агентство на Марсе не распахнет двери, она ничем не сможет помочь. Наверное, все еще дуется за то, что после Сингапура я сурово отчитала ее за растрату моего драгоценного времени и вынужденный больничный.В ужасе перед надвигающейся нищетой звоню редактору из «Лондонского сплетника» и прошу удвоить гонорар за мою колонку. Но он тоже начинает жаловаться на нищету и говорит, что, мол, хорошо бы я вообще прекратила писать, поскольку редакторы в трансе из-за моего недавнего заявления. А что я сделала – только сказала им, чтобы пользовались проверкой орфографии на компьютерах – хотя бы эпизодически, потому что смотреть в словарь они явно не умеют.Поскольку затронута моя гордость, немедленно объявила об уходе (за четыре недели – как и оговорено в контракте, который он заставил меня подписать).Потом – ужин с Фергюсоном на другом конце Фулхем-роуд, потому что я уже не могу позволить себе ресторан в центре города. Да, годы уходят, очередной любовник снова от него бегает; короче, Фергюсон от отчаяния решил сделать липосакцию. Разумеется, он сказал, что ковыляет после особо зверской эпиляции, но меня не обманешь: я за милю вижу эластичные бинты под кожаными штанами.Услышав про мое тяжкое материальное положение, Фергюсон предложил по знакомству устроить меня секретарем в эскорт-агентство, на место моей старой приятельницы Фебы (она получила повышение). Я наотрез отказалась: уж такой-то работы – отбиваться от мерзких старых развратников – и в рекламе достаточно.
Четверг, 7 ноября Поскольку мой совокупный доход через месяц превратится в огромный, жирный нуль, мне остается жить за счет налогоплательщиков в течение неопределенного срока, посвящая драгоценное время более стоящим делам, например написанию откровенной книга про мистера Импотента. Не тут-то было: оказывается, быть на содержании у правительства – значит пресмыкаться перед государственными чиновниками. Наверное, в прошлой жизни я была полнейшей коровой, раз приобрела такую карму.Чтобы не обременять добрых дяденек из социального обеспечения, решила получить справку от врача и потребовать пособие по болезни, освободив себя от обязанности притворяться, будто искренне заинтересована в честной работе на полную ставку.Прихожу в приемную к доктору Амуру – ходячая развалина после нервного срыва (обычный результат после пяти чашек эспрессо, полупачки «Мальборо» и беглого взгляда на состояние кредитки – и все это до десяти утра). Плачусь отзывчивому врачу о том, что потерять работу все равно, что втюриться в нового парня: не можешь ни есть, ни пить, ни по-человечески испытывать оргазм. Доктор немедленно ставит диагноз: «непригодна ни к какому виду трудовой деятельности», и прописывает успокоительных на целый год, заботливо предупреждая, чтобы не выпила все сразу.
Пятница, 8 ноября После неимоверно глубокого ночного сна вскочила чуть свет, схватила одежную щетку и баллончик спрея от насекомых и во всеоружии направилась в отдел социального обеспечения, кишащий бомжами. В приемной назвала вымышленную фамилию – а то вдруг кто-нибудь в очереди меня узнает, когда эти садисты-чиновники начнут выкликать мое имя во всю глотку. Разумеется, тут же ее забыла и лишь после пятого громогласного окрика «Дженни Дженкинс» сообразила, что вызывают меня.Внимательно изучив мое заявление и даже не стараясь говорить тихо, неряшливо одетая бюрократка с издевкой сообщила, что, хотя психованная наркоманка имеет право на выплаты по болезни, но спонсирование непутевого ребенка в Африке еще не дает права на пособие для матерей-одиночек.Вдоволь наоравшись в ответ, вышла из здания и в отчаянной попытке раздобыть хоть какие-то деньги уселась в свою застрахованную от крыши до колес «хонду-сивик» и рванула в сторону Марбл-Арч, к трассам с самым опасным в Лондоне движением. Однако сегодня, похоже, домохозяйки в «мерседесах» и забияки в «бентли» решили удивить мир хорошим поведением, и мне осталось мчаться на всей скорости вокруг Лудгейтской площади в надежде, что меня ударит в бок какой-нибудь прицеп.После примерно двух тысяч кругов я разок случайно прижала мотоциклиста и поцарапала краску о его руль и шлем, но не настолько, чтобы получить страховку. Голова начала кружиться, так что пришлось ехать домой.Собрала все свои золотые украшения (три медальона, четыре именных браслета, семь обручальных колец, две диадемы, пять коронок и нумерованный экземпляр средневекового винного кубка – изящно выполненная копия), расплавила на газовой плите и попыталась продать бесформенный слиток ювелирам-скупщикам с Хэттон-гарденс.Пришла в бешенство, когда высокомерный оценщик спросил, не обучалась ли я алхимии. Похоже, все мои возлюбленные, зубные техники и фирмы «Товары – почтой», словно сговорившись, лгали об истинном содержании драгметалла в том, что так трогательно предлагали, и я пыталась превратить в золото цветной металл.Денег, чтобы пойти куда-нибудь вечером, нет, поэтому поступила, как все остальные безработные – осталась дома и напилась до бесчувствия.
Воскресенье, 9 ноября Писать не о чем. Выходные стали неотличимы от будней – у меня теперь семь выходных в неделю. Единственное отличие – по субботам и воскресеньям обычное течение мыльных опер и ток-шоу, к которым я быстро пристрастилась, то и дело прерывается непрошеными спортивными программами. (Ума не приложу, как так можно – провести всю жизнь, пиная мяч, и при этом чувствовать себя полноценным человеком, делающим действительно интересную работу.)Как раз когда бомбардир с упругим задом готовится забить гол, звонит приятельница-садоводка, Софи, и хрипловатым заботливым голосом выражает сочувствие по поводу того, что меня выгнали из «Лондонского сплетника».– Меня не выгнали, – резко обрываю я. – Я уволилась.Софи, явно введенная в заблуждение пропагандистской машиной «Сплетника», совершенно опешила от такой новости. Оказывается, ревностная и верная подруга решила, что это наезд нашего редактора, и в знак протеста отказалась писать свою колонку. Мне пришлось пробурчать несколько благодарных слов, прежде чем повесить трубку. Надо было поторапливаться, а то начиналась международная прямая трансляция соревнований по глубоководной ловле марлинов. Честно говоря, доблестный жест Софи не произвел на меня большого впечатления, поскольку мой – уже почти бывший – редактор из «Сплетника» недолго будет скорбеть по всему этому вздору про беседки и петунии.Однако ее звонок, сделанный с самыми добрыми намерениями, еще раз напомнил, что я быстро погружаюсь в пучину нищеты и пора потуже затянуть пояс. Как только закончилось рыболовное шоу, схватила рекламное приложение с бакалейными распродажами, села в такси и поехала в супермаркет в Пекхэм, чтобы нажиться на скидках в депрессивном регионе.Понимая, что порхание по отделам в наглаженном платье может перепугать местных, начала убедительно шаркать и даже кинула в тележку несколько фирменных товаров, чтобы успокоить посетителей.
Воскресенье, 10 ноября Лежу в кровати с пищевым отравлением – натрескалась консервированных бобов неизвестного производства.
Понедельник, 11 ноября Чтобы сократить расходы, прекращаю есть. Пора урезать и другие легкомысленные траты.Со слезами на глазах и тяжелым сердцем пишу Сабело, моему маленькому африканскому подопечному, что вынуждена прекратить ежемесячную помощь. Утешаюсь тем, что на сегодняшний день у него есть хотя бы крыша над головой: он снова в тюрьме, на этот раз за пьянство и дебош. Напился бурбона, который я послала ему на девятилетие.После обеда пошла в ближайший киоск купить марок за полцены и не без удовольствия прочла заголовок в бульварной газете, конкурирующей с «Лондонским сплетником»: «СОКРАЩЕНИЕ ТИРАЖА У ТАБЛОИДА-КОНКУРЕНТА!!!»
Вторник, 12 ноября Оказывается, пособия по безработице не хватает на сигареты на полнедели, не говоря уж о полумесяце. Попробовала крутить сама. Полдня боролась с пачкой клейких бумажек. Теперь я знаю, почему безработным некогда искать место.В бешенстве вышвырнула кисет и решила настрелять настоящих сигарет на Пиккадилли.После полнейшего провала поняла, что люди, у которых есть работа, – жестокие, бесчувственные скряги. Они просто звереют, когда «патлатые бездельники» просят поделиться сигареткой или дать мелочи на такси.Едва я добралась до дома и положила усталые ноги на стол в предвкушении череды послеобеденных сериалов, как вдруг – привет из прошлого – звонок от старой школьной подруги Анжелы. От таких приветов по спине пробегает холодок.Я намеренно и весьма успешно избегала ее последние двенадцать лет, ведь она неотвратимое напоминание о том, что я училась в обычной государственной общеобразовательной школе. В Барнсли. Это факт.Теперь Анжела тоже живет в Лондоне, но в отличие от меня ей не удалось порвать с менее чем блистательным прошлым. Сказала, что живет в Тоттенеме, встречается с водопроводчиком и работает на полставки распространителем – впаривает приятельницам дешевую бижутерию.Со знакомым картавым йоркширским акцентом Анжела спросила, не хочу ли я сходить куда-нибудь «пожрать». Я хотела было на чистейшем южном наречии наотрез отказаться, но она сказала, что угощает. Я нехотя уступила и согласилась встретиться в воскресенье в итальянской забегаловке в Энфилде. Не хочу, чтобы, меня видели с ней в Сохо.
Среда, 13 ноября Смотрю повторную трансляцию «Заключенного блока Эйч». На самом захватывающем месте звонит моя бестолковая литагентша и начинает морочить голову рукописью, которую она будто бы должна доставить издателю, а я будто бы должна написать. Очень ловко обошла затруднение, повесив трубку.И вообще, у меня нет сил заниматься средь бела дня чем-нибудь отдаленно напоминающим литературу. Ведь я не ела почти трое суток. Валялась напротив телевизора, как овощ. Вышла из комы только после того, как Теддингтон пообещал угостить обедом в «Кваглино». Теддингтон, как и я, голодающий писатель, но в отличие от меня ему полезно немного похудеть. Кроме того, его никогда не публиковали.Под злобным взглядом своей неотлучной музы Теддингтон начинает подлизываться и говорит, что мне не обязательно выбирать из меню с твердыми ценами. При этом не краснея выспрашивает о моих бесценных связях в издательствах под тем предлогом, что якобы интересуется моей блистательной литературной карьерой. Ухитряюсь отвлечь его, подавившись клешней омара, потому что с голодухи глотаю все без разбора. Теддингтон эффективно применяет прием Хаймлика – обхватывает меня со спины и начинает бить по животу (опередив, к моей крайней досаде, куда более привлекательного официанта), а затем сообщает, что подумывает выпросить грант – ему, видите ли, тяжело пишется после рабочего дня. Я расцениваю это как обдуманный намек на мой безработный статус. Дожидаюсь, пока Теддингтон ознакомится с ресторанным счетом, и, когда он начинает хватать ртом воздух, в свою очередь, оказываю ему первую помощь – обнимаю мертвой хваткой, после чего небрежно спрашиваю о подробностях насчет гранта.
Четверг, 14 ноября Сама подала заявку на грант – не хватало только британским налогоплательщикам тратить свои денежки на такую бездарность, как Теддингтон.Подозревая, что фонды будут несправедливо присуждены тем, кто пишет с большей претензией на «литературность», совершенно случайно вспомнила наизусть целую главу из «Войны и мира», которую – тоже случайно – нашла у себя на полке. Ведь это естественно, если некоторые слова, фразы и даже целые абзацы неосознанно пролезут в конкурсную работу. Однако, чтобы чересчур начитанное жюри не обвинило меня в плагиате, тщательно меняю имена всем персонажам.
Пятница, 15 ноября Пытаюсь оспорить, что «Дик», «Джейн» и «Слот» – то же самое, что «Пьер», «Наташа» и «Наполеон».
Суббота, 16 ноября В попытке субсидировать новую карьеру бедной писательницы, пока не удостоенной гранта Большого совета по искусству, пробую себя в качестве бродячей артистки в метро «Слоун-сквер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24