Потом повисла жуткая тишина, я слышал только их дыхание. Короткое, резкое – так дышат люди довольные, счастливые, удовлетворенные. Движения их ускорились, она что-то забормотала. Я не разобрал, но Тристрам буркнул что-то в ответ. Плащ заколыхался, как корабль в бурю. Его болтало взад и вперед. Разворачивало вокруг оси. Едва не опрокидывало. Внезапно распрямляло. Желваки готовы были прорвать кожу плаща. Я весь вспотел, мне хотелось дышать в такт с Дженни, задыхаться вместе с ней, вместе с ней стонать, работать бедрами вместе с Тристрамом. Волны от его толчков доходили до меня, я стоял, стиснув зубы.
Исторгаемые ею звуки стали громче. Господи, сделай так, чтобы эти звуки никого не разбудили. Пусть их никто не трогает. И меня тоже. Под плащом творилось что-то несусветное, голова Тристрама зарылась в шею Дженни. Господи, ну, что тебе, жалко? Пусти меня туда. Плащ прошило судорогой. И меня. И тотчас наступил почти полный штиль.
Они задышали глубоко, послышались слова нежности и ласки.
Идти они не смогли – оказалось, что брюки Тристрама сползли к самой земле. Обоим пришлось присесть, и он натянул брюки. Они захихикали.
– Мы психи, да?
– Мм-мм.
И они пошли, заковыляли назад, к дому. Я смертельно устал, вымок, вывозился и вспотел. И тоже через сад заковылял к дому.
ГЛАВА 22
На следующей неделе на свидание в сарае они ходили дважды, и оба раза оно длилось всего минут сорок. Я рад, что они дали мне щадящий режим. Дело шло к экзаменам, и напряжение возрастало, к тому же каждый вечер отец вывозил меня на вождение. Лишь однажды мы с Тристрамом вместе шли в школу и разговор вели исключительно об учителях. И в школе неделя прошла спокойно. Если что меня и встревожило – слегка – так это свара на крокетной площадке между Тристрамом и кем-то из его одноклассников, но она погасла так же быстро, как и вспыхнула, и придавать ей серьезного значения я не стал.
– Холланд, а я тебя в субботу видел.
– Что же не поздоровался?
– Ты был не один. Держал ее за ручку.
– И что?
– Ничего. Просто видел вас вдвоем. Куда вы направлялись? В лесную чащу?
– Что ты мелешь?
– Ничего. Просто так. И чем ты с ней занимался?
– Не твое собачье дело. Сгинь.
– Значит, занимался?
– Чем?
– Ну, ты даешь. Как думаешь, чем? Не ковыряньем же в носу.
– Не суйся, куда не надо, слабоумный.
– Что это мы так нервничаем? Я просто спрашиваю. Из чистого любопытства. Значит, все-таки занимался. Смотри, пронюхают ее родители – или школа.
– Много ты понимаешь. Вообще, по-моему, ты хочешь, чтобы я тебе башку оторвал.
– Да ну? Может, ее на помощь позовешь?
– Нет. Сам управлюсь. Так и быть, не сейчас, но, если запоешь про это еще раз – получишь все, что причитается. Слово даю. Понял?
В пятницу вечером Тристрам нанес мне визит. Пришел ко мне в комнату, стоял, переминаясь с ноги на ногу, и говорил о погоде. Этот взгляд мне был знаком. Я видел его и у других. Он начал было говорить о школе, но я перебил его.
– Кончай, Тристрам. Выкладывай, с чем пришел. Я знаю, ты хочешь о чем-то меня попросить.
Голос мой звучал так по-деловому, что мне стало стыдно.
– Откуда ты знаешь?
– Неважно. Так в чем дело?
– Если тебе это неудобно, так сразу и скажи, ладно?
– Само собой. Ну?
– Я люблю поп-музыку, ты знаешь. Завтра вечером в колледже искусств играет большая американская группа, и я хотел бы взять с собой Дженни. Папа сказал, что даст деньги на билеты и все прочее, и она хочет пойти…
– …но ее не пускает мама.
– Нет, не совсем так. Она говорит, что Дженни еще маленькая, да и я не намного старше, чтобы ее сопровождать. Я сказал ей, что таких, как мы, там будут сотни, но она сказала, что на других ей плевать, и вообще, если мы пойдем, а Вероника нет, это будет по отношению к ней несправедливо. Тогда Дженни сказала, что она уже предлагала Веронике, но та отказалась – но тут Вероника передумала, она, мол, пойдет с удовольствием.
– И что?
– Ну, – он улыбнулся мне хитроватой улыбкой, – если ты ничем таким не занят и тоже не прочь на них посмотреть, можешь прихватить нас с собой – мы тебе мешать не будем. Что скажешь?
– Ты, кажется, кое-что упустил, да? Он посмотрел себе под ноги.
– Я должен сопровождать мадемуазель Веронику, так?
Он в очередной раз переступил с ноги на ногу, а я стал обдумывать его предложение. Сводить детишек на танцы – идея соблазнительная. Но с Вероникой? Если кто-нибудь меня увидит с этой прыщавой кочерыжкой, моей жизни придет конец. Или не придет? Больше, чем сейчас, надо мной смеяться не будут, но, во всяком случае, я буду с девушкой о двух ногах и двух руках, с грудью и вожделенной мечтой всего рода мужского, заветной щелочкой. Это все-таки серьезная компенсация. Ничего себе, парочка – Вероника и я. Курам на смех. Но что я, собственно говоря, могу потерять? Репутацию? Получается, что терять мне особенно нечего. Я посмотрел на Тристрама и подумал о Дженни.
– Что ж…
Он поднял голову.
– Почему нет? И Веронику прихватим. В конце концов, всегда можно сделать вид, что ее просто нет, так же?
– Слушай, даже не знаю, как тебя благодарить. Я от тебя в отпаде.
И он засиял – ах, какой луч!
– Ну, тогда топай к Траншанам, а я через несколько минут подкачусь и разберемся, поедет с нами безобразная сестричка или нет. Идет?
– Еще как.
Он кинулся по лестнице вниз и выскочил из дома.
Да, положеньице. Ну кому придет в голову приглашать на танцы кургузую и безобразную кочерыжку, рядом с которой и стоять противно? Я посмотрел в зеркало. Что ж, ответ прост. Такое может прийти в голову мне. Да-да, мне. Именно мне. Каждая складка, каждый изгиб моего тела были оскорблением природе. Идиотское, вытянутое и подпухшее лицо на отвислых плечах, которые переходят в грушу – мое тело. Ну почему, почему меня сотворили на свет таким? Мало, что сотворили, так еще и вбили в голову, что быть таким – очень плохо. У меня засосало под ложечкой, глаза увлажнились. За что меня сделали таким несчастным и при этом дали разум, чтобы осознавать это несчастье в полной мере? Почему я должен смотреть на красивых людей и стонать от зависти? И почему так надо окружать меня красивыми людьми? Куда ни посмотришь – обязательно наткнешься на красоту. Не только по телевизору, в кино, в журналах или газетах – везде, куда падает Твой взгляд, ты видишь красоту. Какой сволочной мир!
Я подставил лицо под кран с холодной водой. Глаза на мокром месте, покрасневшие губы – в таком виде я не могу показываться людям на глаза – даже Веронике. Она еще не сказала мне «да», а я уже в слезы. Подождем.
Все оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Я позвонил в звонок на их двери. Дверь с улыбкой открыла миссис Траншан; насколько она понимает, я везу Веронику и детей на танцы? Да, подтвердил я, все так.
– Вероника! – воскликнула она. – Это Келвин. Завтра он поведет тебя на танцы – и Тристрама с Дженнифер. Очень мило с его стороны, правда?
Она сунула мне в ладонь пятерку. Я покачал головой.
– Ну, зачем. Какие глупости, – возразил я не очень вежливо.
– Не надо называть меня глупой, молодой человек. И знай – дареному коню в зубы не смотрят. Возможно, этот подарок – в первый и последний раз. А теперь иди и договаривайся с ними. Они в гостиной.
И она вдохновляюще подтолкнула меня вперед. На меня выставились Вероникины прыщики.
– Ну что, едем? – спросил я, улыбаясь. – Там должно быть весело.
Вероника пожала плечами. Дженни и Тристрам согласно кивнули. И черт с тобой, Вероника. На каждый чих не наздравствуешься.
Я и не заметил, что в комнате находится мистер Траншан, – глубоко опустившись в кресло, он смотрел телевизор. И вдруг словно из ниоткуда возник его голос.
– Ты ведь хочешь поехать, Вероника, разве нет? Приятная музыка, да и ребята с Келвином поедут – это же компания. Верно?
– Да, – выдавила из себя она.
– Вот и прекрасно. Значит, договорились. Садись, Келвин. Посмотри телевизор.
И он указал на стоявшее рядом кресло.
Я уселся, он предложил мне сигарету, и я снова пожалел, что не курю. Потом, когда я слегка расслабился, он стал совать мне пятерку. Я покачал головой. Не хотелось ставить его в неловкое положение. Да и себя тоже. Держа руки поближе к телу, я вытащил из кармана пятерку, которую мне дала его жена.
– Не нужно. Вот, видите? – шепнул ему я.
Он взглянул на вторую пятерку, понимающе кивнул, но свои деньги не забрал. Вероника, Тристрам и Дженни явно проявляли интерес к тому, что происходило в нашем углу. Я подождал, пока они снова уставятся в телевизор, и попробовал еще раз:
– Мне уже дали.
– Дали, и на здоровье. А я еще дам. Мне приятно. Я благодарно улыбнулся, и он, довольный, кивнул.
Выскользнув из гостиной, я заглянул к миссис Траншан на кухню. Достал из кармана две пятерки и протянул ей.
– Что же это за упрямство такое, а? Я думала, мы этот разговор закончили.
– Ваш муж тоже дал мне пятерку.
– Чушь.
– Нет, правда, дал.
– Это очень мило с твоей стороны, но он, скорее всего, даже не знает, что вы куда-то завтра собрались, – вообще не заметил, что вы здесь.
– Он дал мне пятерку. Спросите его. Не могу я столько взять.
– Чушь. Что, теперь мы с тобой из-за этого препираться будем? Будь хорошим мальчиком и иди к ним. Мм-мм?
Посрамленный, я отступил.
ГЛАВА 23
Назавтра отец рискнул дать мне прокатиться по Кентербери с утра. Имей в виду, предупредил он меня, машин много, все кругом торопятся. Полно безмозглых водителей, так что не отвлекайся.
– Экзамен на вождение ты сдашь без сучка без задоринки. А потом – делай, что хочешь. Делай, что хочешь, езжай, куда хочешь. Верно? Вот так.
И вози, кого хочешь, Мои детишки уютно устроились сзади, я отпускаю сцепление и мягко, плавно трогаю машину, они кладут руки мне на плечи, и я крепче сжимаю руль.
Мы выехали на Хай-стрит и тут же увидели – кого бы вы думали? – мою маму. Она тащила за собой продуктовую тележку на колесах.
– Остановимся? – спросил я отца.
– Зачем?
– Сказать маме «привет».
– Ты ей уже сказал свой «привет» за завтраком. И еще скажешь за обедом. Мне всегда казалось, что своих мамаш парни сторонятся.
– Я просто хотел сказать «привет».
– Теперь все равно уже поздно.
Еще ярдов через сто мы попали в легкий затор.
– Твоя первая пробка, – с гордостью объявил отец. Я посмотрел на тротуар, на пешеходов. Так много знакомых лиц. Немудрено: прожить в маленьком городке восемнадцать лет – это слишком много. Так много, что глаза мои на них бы не смотрели, на эти знакомые лица. Многие заглядывали в машину и улыбались нам. Как же, молодой Эпплби под руководством отца осваивает машину. В любую дырку надо обязательно сунуть нос. Мы с отцом улыбались в ответ, дружелюбно поднимали руки. Мимо прошла миссис Эджкомб, посмотрела на нас, но не улыбнулась.
– Чванится, – заметил отец. – Ничего в жизни этим не добьешься. Никогда не будь чванливым, сынок.
– Не буду, папа.
– Вот и молодец.
Тут мы увидели миссис Траншан. Она улыбнулась: вот, мол, так вам и надо, застряли.
Отец опустил окно и поприветствовал ее:
– Чудесное утро сегодня. И народу много.
– Пф-фф. Очередной маньяк без намордника, только и всего. Очередной псих за рулем перекрыл все движение. Одним больше, одним меньше – невелика разница. – Она хлопнула по раздвижной крыше на верху машины. – Занятная крышечка. – Она хлопнула по ней снова.
– Можете открыть, – крикнул я ей.
– В такую погоду? Я не сумасшедшая. Куда подевались эти дети?
Я окинул взглядом улицу. Дженни и Тристрам тащили все ее покупки. Бедненькие детки. Поток тронулся.
– Будь здоров, молодой человек, вечером увидимся, – крикнула она мне.
– Чур я первый, – парировал я. И она, и отец – оба улыбнулись.
Когда мы проезжали мимо Тристрама и Дженни, я нажал на сигнал и помахал им рукой. Они увидели меня, но помахать в ответ просто не могли – все руки заняты. Я посмотрел на них, и у меня возникло то же ощущение, что и тогда в соборе – они словно плыли над землей. Их не тревожила, не задевала окружавшая их толпа. Стеклянную пробирку вокруг них разбить не мог никто, и они были совершенно счастливы, их никто не беспокоил – толпа просто обтекала их.
– Вечером куда-то собираешься? – спросил отец.
– Угу. Веду их всех на танцы в колледж искусств.
– Всех?
– Дженни, Тристрама и Веронику.
– И Веронику?
– У меня не было выбора.
– То есть?
Я рассказал ему, как развивались события вчера вечером, умолчав об истории с пятерками.
– Значит, тебе скинули эту девицу. Я сам, пожалуй, на такую жертву не пошел бы, но ты сделал доброе дело. – Он что-то замурлыкал про себя. – А они вовсю встречаются, да? Их младшая и Тристрам.
– Встречаются помаленьку.
– Прямо жених и невеста. Рановато, хотя, надо думать, ничего страшного тут нет.
– В каком смысле?
– Ни в каком. Так, мысли вслух. Но не заметить их нельзя. Прямо близнецы. Будто созданы друг для друга. А вот у их родителей – никакого контакта. Странно, как мир перемешивает людей.
Мы подъехали к дому, и я уже собрался вылезать из машины, но отец остановил меня и протянул пятерку.
– Спасибо. Но за что?
– На вечер – за то, что сделал доброе дело.
– Папа, я не могу это взять.
– Не можешь? Что за дурость? Пока ты учишься в школе – даже в университете, – ты имеешь полное право жить за мой счет. Меня это не тревожит, так что и тебя не должно. Запомни золотое житейское правило, сынок: что не беспокоит других, не должно беспокоить тебя. Верно?
– Верно, папа.
– Вот и поладили.
ГЛАВА 24
На Дженни был сатиновый брючный костюм густо-красного цвета, на цепочке висела громадная серебряная подвеска. Тристрам надел черные узкие брюки, ремень с большой серебряной пряжкой, рубашку в цветочек и длинную, слегка старомодную однобортную куртку. Это была потрясающая пара. Бог знает, как им удавалось вместе производить столь яркое впечатление.
О своей внешности я сильно не беспокоился. Что беспокоиться о том, чего нет? Тем не менее, на мне были серые брюки и свободная белая водолазка, в лучшем виде прикрывавшая мои расплывшиеся бедра. И, наконец, Вероника. Я с ужасом думал, во что вырядится она, даже ночью она снилась мне в каких-то запредельных туалетах, в какой-то мишуре – эдакая злая фея, явившаяся на праздник Рождества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22