– Ты никогда не угадаешь, как нам повезло! Тот парень, лошадь которого я только что помог подковать, ездил по окрестным плантациям. И он говорит, что на одной из самых красивых здешних плантаций требуется человек, чтобы дрессировать лошадей. И не только это. Хозяйке нужна экономка, потому что она болеет и…– Остановись, Шон! Ради Бога, давай по порядку.Она видела, как Билли Эйкин обменялся веселым взглядом со своей женой, и улыбнулась сама, думая о том, каким милым бывает Шон, когда он взволнован.– Все это очень интересно, но после нашего разговора вчера вечером я подумала, что ты решил открыть свою собственную кузницу…– Это когда-нибудь. А сейчас одевайся, прихорашивайся, я помогу тебе собрать вещи, и мы поедем, посмотрим на это место. Билли говорит, у них есть отличный маленький коттедж для нас. Это все так нам подходит!Билли подмигнул Дайане:– «Прихорашивайся», как же! Да парень просто не в себе от радости, а то бы он мог взглянуть на вас и увидеть, что вы и так красавица и заставите всех женщин Монкера лучше присматривать за своими мужьями!У Дайаны холодок пробежал по спине. Монкер! Она повернулась к мужу, который обжигаясь, большими глотками пил горячий кофе и доедал оставшийся от завтрака бисквит.– Шон, это ведь… не Монкер?Он был еще сильно возбужден, чтобы заметить, как изменился ее голос.– Да, это место так и называется. Миссис Деверо попросила своего мужа Жан Поля переделать усадьбу, чтобы она была похожа на ее дом, где-то на сахарной плантации возле Нового Орлеана.Теней Эйкин кивнула.– Да, Аурэлия Джерард Деверо была известной красавицей-креолкой в молодости. И вот же случилось ей…Заметив строгий взгляд мужа, она не закончила фразу, к великому разочарованию Дайаны.– Я только уберу посуду и помогу вам собрать вещи, миссис Макафи.Дайана посмотрела на Шона. Ее сердце бешено колотилось при мысли о том, что она поедет в Монкер и снова увидит Андрэ. Она могла представить, с каким презрением он будет смотреть на нее. Ведь когда Андрэ уходил, он думал, что Диди будет продолжать работать в Нашвилле. А что он скажет Шону, который ничего не знает о заведении мадам Джулии?– Шон, а ты не думаешь, что как-то нехорошо показываться там тебе и с женой, и с упакованными вещами? Как будто ты так уверен, что они тебя наймут.Шон задумался, потом поцеловал жену в щеку.– Хорошая мысль, дорогая! Сделаем вот что. Ты останешься здесь с Эйкинами. Вас не затруднит присмотреть за моей женой?Чета Эйкинов энергично кивнула, и Шон весело продолжал:– Тогда я возьму лошадь и к вечеру вернусь. Я не буду там задерживаться допоздна.– Я буду ждать тебя.– Будем надеяться, да?Шон поцеловал ее.– О да, – заверила его Дайана.«Но только не на то, что ты думаешь. Господи, сделай так, чтобы Деверо уже нашли кого-нибудь еще!»
– Ну вот, дорогая, мы и приехали. Здесь мы будем жить, пока не обзаведемся своей собственной усадьбой. – Шон остановил повозку у поворота на Монкер. – Ты когда-нибудь видела такую красоту? А подожди, увидишь сам дом! Книжные шкафы миссис Деверо привезли из Франции. Так мне ребята рассказывали. А мебель в ее спальне делали специально для нее в Новом Орлеане!..Дайана не слушала взволнованную болтовню мужа. Она смотрела на прекрасную дубовую аллею, которая вела к большому дому, и думала о том, что неожиданное чувство покоя, пришедшее к ней здесь, наверное, идет от того, что ей с самого начала суждено было попасть в Монкер.Когда они подъехали к дому, даже Шон притих. Дом был так красив и торжественен, построенный в греческом стиле Возрождения, с дорическими колоннами и открытыми галереями, что оба Макафи почувствовали благоговейный страх. Шон прошептал:– Наш дом отделен от этого. Он тебе понравится.Дайана крепко сжала руку мужа.– Шон, та гора за домом! Ты только посмотри! Восходящее солнце видно через листву дуба, и кажется, что он весь в огне!Она почти забыла об Андрэ и о том, что он скажет, когда увидит ее. Единственное, о чем она могла думать, – как она встанет однажды утром раньше всех, пойдет на ту гору, и весь мир будет принадлежать только ей.– А, кстати, забыл тебе сказать. Брат мистера Жан Поля уехал на встречу с каким-то человеком на пароходе, так что ты его пока не увидишь.Значит, Андрэ уехал. Дайана мысленно поблагодарила Бога.– Тогда я пойду к мистеру Жан Полю узнать, подхожу ли я им в экономки.– Ну, с этим проблем не будет, – доверительно сообщил ей Шон, останавливая повозку перед трехэтажным кирпичным зданием кухни. – Я уже рассказал им о тебе, какая ты у меня умница и как ты трудолюбива.Шон улыбнулся ей, спрыгнул с повозки и протянул ей руки.– Я, конечно, не сказал им, какая ты красивая и какие у тебя рыжие волосы и сумасшедший характер.– Спасибо и на этом, – облегченно вздохнув, сказала Дайана.Андрэ мог бы узнать ее по описанию. Ну что ж, может быть, все еще обернется к лучшему. Если она окажется полезной Аурэлии Деверо и, к тому времени как вернется Андрэ, будет уже видно, что она ждет ребенка, может быть, он будет молчать о том, что знает о ней.Дайана глубоко вдохнула бодрящий горный воздух. Из одной из хижин рабов послышалась песня. Девушка улыбнулась. Она любила музыку. Но песня замерла, и Шон тянул ее за руку, давая ей понять, что ей пора бы уже начать интересоваться тем, что происходит на более важной половине усадьбы.– Добро пожаловать, миссис Макафи. Добро пожаловать в Монкер. Вы приехали как раз вовремя. Миссис Аурэлия так скучает, когда мистер Андрэ и миссис Габриэлла уезжают. А ваше ясное, красивое личико и улыбка – вот что нужно миссис Аурэлии.Дайана улыбнулась в ответ и сняла свой темный капор, покрытый дорожной пылью. Она тряхнула рыжими кудрями и посмотрела на свою гору. Про себя она уже называла ее своей. Казалось, эта гора давала ей силу и уверенность, стоило ей только посмотреть на нее.Дайана поцеловала Шона, приподняла юбки и последовала за Пруди, чтобы в первый раз войти в Монкер. Но никогда, с той самой секунды, как она вошла в дом и оказалась окруженной его холодной элегантностью, не чувствовала она себя слугой или незнакомкой.Когда она в первый раз увидела Монкер и нависающую над ним гору, Дайана О'Ши почувствовала, что она дома. Глава 5 Лето 1988 – Фэйбл, что случилось? Ты промокла до нитки. Где ты была? Мы ведь тебя искали. Эта ужасная женщина хотела сфотографировать нас всех троих. Твой отец наконец-то избавился от нее, но не раньше, чем рассказал ей все семейные скандальные истории, которые смог вспомнить… О! У тебя даже в волосах дубовые листья!Тирады моей мамы бесконечны, но абсолютно безвредны. Я была только рада, что она слишком много говорит и чересчур возбуждена, чтобы заметить, насколько я потрясена тем, что со мной произошло на горе Дайаны.– Пойду, приведу себя в порядок к обеду.Я окинула взглядом высокий холл, как будто видела его впервые, глазами другого человека. Какое впечатление произвела на Дайану эта лестница, привезенная из Луизианы? А огромная, в тысячу свечей люстра? Я закрыла глаза, пытаясь представить, что бы я чувствовала, приехав в Монкер в первый раз.– Я дома.– Что?.. Фэйбл! Сколько раз я просила тебя, пожалуйста, не разговаривай сама с собой, как будто вокруг тебя нет никого, с кем можно было бы поговорить! Ты так странно вела себя в этом году, как будто это горе касается только тебя.Бледная, с голубыми прожилками вен рука матери описала в воздухе несколько кругов и, наконец, произвела белоснежный носовой платок, который она аккуратно приложила к глазам.– Ты стала такой с тех самых пор… с тех пор…– Мама, продолжай и скажи это вслух. Доктор Вэлкофф сказал в последний раз, что все мы должны называть вещи своими именами. Должны сказать, что она умерла. Селеста умерла, и нет, я не изменилась с тех самых пор. Точно так же, как и ты, и отец. Но все-таки я знаю, я чувствую, что что-то есть неправильное в том, что моя сестра умерла, а ты и отец…Громоподобный голос моего отца заставил мою мать прекратить всхлипывать, а меня – остановиться на полуслове.– Продолжай, Фэйбл. «А ты и отец» что?Мой отец, когда не пытается произвести впечатление на того, от кого ему что-либо надо, может быть довольно устрашающим.– Ты что, решила открыть практику по психиатрии без лицензии и без квалификации?Я почувствовала, что мне на глаза наворачиваются слезы, с которыми я всегда боролась в присутствии Хэдли Мортона Деверье с тех пор, как обнаружила, что ему нравится заставлять людей плакать. Мы с отцом старые враги и ведем давнюю битву за душу моей матери.– Я только говорила маме, что доктор Вэлкофф считает, что мы все запретили себе оплакивать Селесту после того, как ее убили, достаточно долго, чтобы свыкнуться с этой мыслью.Я смотрела ему прямо в глаза. Кроме цвета волос я унаследовала от отца только зеленые глаза. Может быть, это несправедливо с моей стороны, но мне никогда не нравились светловолосые мужчины. Возможно, это происходило потому, что тип моего отца (красавец-блондин) уже вызывал во мне легкое отвращение. Под маской сладкоречивого джентльмена-южанина (я всегда это чувствовала) лежит очень опасный слой льда.Селеста и я, каждая по-своему, обнаружили этот слой и узнали о способности этого человека навсегда обрывать нежные чувства. Мой отец считает, что дети рождаются с одной целью – чтобы приносить славу своим родителям. Мы с сестрой не выполнили этой роли, с его точки зрения, по крайней мере, и в его сердце для нас не осталось больше места.Было уже слишком поздно уходить от стычки, в которую отец втянул меня, поэтому я просто приняла бой.– Ты сразу же бросился в политику, а бедной маме пришлось самой справляться со светскими обязанностями.Я махнула в ее сторону рукой, и она вздрогнула, как будто подумала, что я собираюсь ударить ее. Мне захотелось закричать, но я сдержалась.– Посмотри на нее! Она похудела почти на тридцать фунтов 1 фунт = 450 г. (Прим. переводчика.)

и живет только на валиуме и водке. Ради Бога, папа, ты же убиваешь ее!«То же самое ты бы сделал и со мной, если бы я не была такой же сильной, как и ты!» – подумала я.Казалось, отец услышал мое невысказанное обвинение. Он презрительно поджал губы.– Твоя мать – сильная женщина. Половина ее семьи погибла трагически, когда она была еще ребенком. Она не из тех, кто только и знает, что хныкать. Ну, ладно, хватит! Теперь, если ты сможешь привести себя в порядок за полчаса, я приглашаю тебя присоединиться к нам на коктейль. Придет судья Пэрриш со своим молодым, но многообещающим сыном-юристом. Я уверен, Ламонт гораздо умнее этих музыкантов, которых ты, кажется, предпочитаешь таким, как мы.«Таким, как мы…» – мысленно повторила я и сжала кулаки так, что ногти впились мне в ладони. Мои родители никогда не примут меня такой, какая я есть! И все-таки я пока не могла уйти из дома. Пока, потому что была уверена, что это будет означать медленную смерть моей матери, которая, несмотря на свою неспособность постоять за себя, была благодарна за то, что в доме был кто-то еще, кроме отца.– Ламонт? «Гораздо умнее», Боже мой! Да его отец заплатил кому-то, чтобы его за шесть недель подготовили к квалификационной комиссии, а он чуть не провалился!Отец сощурил глаза. Опасный знак. Он получает извращенное удовольствие от наших стычек, но ненавидит мою привычку делать огромные пробоины в его щите снобизма.Может быть, поэтому я стала исполнять «кантри». Это была моя форма протеста, чтобы показать нос отцу с его мнением обо всем, включая музыку. Но нет, конечно, я полюбила этот жанр в музыке, не только чтобы досадить отцу. Мне действительно нравится простота и честность «кантри». Это подходит моей душе, ритм – моему голосу.Отец решил оставить без внимания мою реплику о Ламонте.– Думаю, в любом случае тебе нужно освежиться перед обедом, – холодно сказал он, давая понять, что аудиенция закончена.У меня не было возражений на этот счет. Мне нужна была горячая ванна, наверное, так же, как матери – валиум.После ванны я стояла на балконе своей комнаты и смотрела на очищенные дождем окрестности. Как всегда, мой взгляд остановился на темных очертаниях горы Дайаны, где я всегда чувствовала странную связь с другой жизнью. Я закрыла глаза, восстанавливая в памяти живые картины путешествия в прошлое Дайаны. Все это казалось таким реальным! Но как я смогла прожить такой большой промежуток жизни Дайаны, когда на самом деле прошло так мало времени? Но более важный вопрос – почему я оказалась в прошлом?Когда я открыла глаза, я почти была готова увидеть темную фигуру: развевающиеся на ветру длинные юбки и спутанные рыжие волосы, ловящие отсветы заходящего солнца. Но на этот раз я не увидела ничего, кроме старого огромного дуба, хранившего так много тайн прошлого. Женщина с длинными развевающимися волосами, стоявшая на горе… В первый раз это видение было у меня через месяц после смерти Селесты. Еще один человек видел ее до меня, но об этом я расскажу позже. Подумав, что схожу с ума, я обратилась к доктору Вэлкоффу – известному в Нашвилле психиатру.Он убедил меня в обратном.– Эмоциональные травмы могут влиять на нас очень странным образом, Фэйбл. Ты потеряла свою сестру при ужасных обстоятельствах, в то время, когда вы не разговаривали друг с другом. Естественно, ты испытываешь из-за этого чувство вины. Но в то же самое время ты все еще осуждаешь ее за то, что она тебе сделала. Смерть не обязательно стирает наши чувства к кому-нибудь. Добавь к этому натянутость в твоих отношениях с отцом, да и твое горе, в конце концов. Любила ты свою сестру или ненавидела, тебе все равно приходится мириться с тем, что она мертва.– Но откуда у меня галлюцинации? Я смотрю на эту гору и чувствую, что незаметно ухожу в другой мир. И почему я вижу ее – мою давно уже умершую прабабушку?Доктор Вэлкофф протер свои смешные маленькие круглые очки. Я часто обвиняю его в подражании Фрейду во всем, даже в остроконечной бородке, но он не обращает на это внимания.– Потому что, как ты сказала мне с самого начала, твоя сестра – вылитый портрет твоей прабабушки, и, уходя в прошлое, ты просто выбираешь более безболезненный способ понять и разобраться в своих чувствах к Селесте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27