– Ты – атавизм, Лаура, – частенько говорила она мне. – Внешностью ты напоминаешь мою мать, твою бабушку Маргарет Дарнли Чендлер. Но, к сожалению, боюсь, – здесь она цокала языком и качала головой, – характер у тебя прадеда, сэра Саймона Чендлера, который, хотя я и любила его, действительно любила, был очень свиреп и имел необузданный характер. Боюсь, что у всех Чендлеров в крови есть что-то дикое. Хотя, к счастью, меня вовремя освободили от бремени таких непостоянных людей, как мои братья Найджел и Квентин, с их темпераментом, который передался им от сэра Саймона. Особенно, Найджелу. Никто никогда не оказывал ему открытого неповиновения, ты знаешь, кроме Мэгги и Драко, который сбежал в Гретна-Грин. Найджел ненавидел Драко и никогда не согласился бы на его брак с Мэгги. Какой это был ужасный скандал! Найджел пытался все замять, но об этом уже было столько разговоров… Тебе просто необходимо научиться сдерживать свои чувства, Лаура, дорогая, а то однажды они погубят тебя!
Я всегда прикусывала свой язычок, когда бабушка Шеффилд читала мне нравоучения, потому что обожала слушать ее рассказы. А если пыталась возражать, она хмурилась и прекращала рассказывать свои сказки.
Непонятно почему, но мое сходство с прабабкой Чендлер интриговало меня, и я иногда садилась на своего пони Калико Джека и ехала в Хайклифф Холл, чтобы получше изучить портрет прабабки, который висел в длинной галерее поместья. У нее были такие же волосы и глаза, но, приходилось констатировать, что она была гораздо красивее. У меня были темные прямые брови, опускающиеся по краям вниз; мой нос не был так прекрасно отточен как у бабки; рот был более благородным; упрямый подбородок, а сама фигура была скорее крепкой, чем изящной.
«Может, с возрастом стану красивее, – размышляла я, – как гадкий утенок, который превратился в прекрасного лебедя. Интересно, моя прабабка Чендлер в детстве была такой же простушкой, как и я?»
Так как мы с ней были похожи, я с полной уверенностью считала, что портрет должен принадлежать мне, а не висеть в Холле. Иногда я уже была готова украсть его, чтобы смотреть на него когда пожелаю. Но здравый смысл побеждал. И я ограничивалась редкими созерцаниями портрета, потому что не могла посещать дом так часто, как хотела.
Несколько лет назад, после того как дед Найджел был убит грязным контрабандистом, дядя Эсмонд унаследовал титул баронета. Это был мрачный, замкнутый человек, окруженный каким-то ореолом печали. Я часто слышала, как слуги шептались, что он находится под башмаком у жены и, мне кажется, разговоры велись не без основания. И тетушка Джулиана, и ее мать, моя бабушка Гвинет Уэлсли Прескотт Чендлер (теперь вдова леди Чендлер, которая осталась в Холле после смерти деда Найджела), обе были недовольны своей жизнью и во всем обвиняли дядю Эсмонда. Более тяготеющий к наукам, чем к трудолюбию, он был не в состоянии руководить таким огромным поместьем. И Холл, бывший когда-то роскошным и величественным, постепенно приходил в упадок, когда Эсмонд стал его владельцем.
Я жалела дядю Эсмонда и искренне не любила тетю Джулиану и двух ее детей, моих кузенов Элизабет и Торна, которые считали себя выше всех остальных детей, потому что они – дворяне, а Прескотты и Чендлеры – уже нет. Особенно неприязненно Лиззи и Торн смотрели на Чендлеров, в которых текла цыганская кровь, потому что мать дяди Драко была цыганкой. Торна я ненавидела больше Лиззи. Он был хитрым и противным мальчишкой, который, шутки ради, мог засунуть кому-нибудь в постель жабу или паука за шиворот.
Хотя в то время мне было восемь лет, я четко помню один случай, после которого мои чувства к Николасу переросли в любовь, а чувство ненависти к Торну значительно усилилось.
Стоял майский день, и все Прескотты, Чендлеры и Шеффилды собрались в Пембрук Грандж на традиционное празднество.
Мы, корнуолльцы – большие приверженцы своего клана, происходящего от кельтов и, несмотря на развитие цивилизации, до сих пор остаемся верны нашим древним суевериям и языческим обрядам. Несмотря на то, что в Белтейн, известный так же как праздник 1 Мая, мы уже больше не приносим жертв богине Серидвен и не проводим наш скот сквозь ритуальные костры, чтобы получить благословение Матери Земли, но до сих пор танцуем вокруг майского дерева, а с наступлением темноты зажигаем обрядовый костер, как делали друиды и другие древние народы.
К сожалению, на 1 Мая 1832 г. стояла отвратительная погода, небо было свинцового цвета, а на горизонте собирались грозовые тучи, предвещая дождь. Папа оптимистично заявил, что дождь не начнется, пока мы не закончим свой завтрак на открытом воздухе. Но, увы, вопреки нашим надеждам все случилось наоборот. Как только мы принялись за еду, стал накрапывать дождь, уничтожая яркие, развевающиеся ленточки на нашем майском дереве. Слуги торопливо принялись убирать блюда с длинного, покрытого белой скатертью стола, установленного на газоне, и нам пришлось перенести весеннее празднество в дом.
Наш дом находился в северном Корнуолле, среди обширных, простирающихся до самого моря торфяников. Растительность здесь была скудная, холмы стояли голые, хотя в глубоких оврагах встречались березы, дубы, ольха и ясень. Высящиеся скалистые вершины огромных, уродливых гранитных гор, казалось отделяли небо от земли.
Пембрук Грандж был построен в конце семнадцатого века, то есть ранее Хайклифф Холла, располагающегося в нескольких милях к юго-западу и построенного во времена королевы Елизаветы. Поместье же дядюшки Драко, Стормсвент Хайтс, расположенное вдали от Холла, среди холмов с видом на океан, стояло уже с 13-го века. Наш дом не был ни таким строгим и суровым, как Холл, ни таким интригующим, как таинственный, с башнями, Хайтс. Он был гораздо меньше и проще двух своих соперников. Но, в отличие от них, дом излучал тепло и радость. Здесь всегда было уютно, чего нельзя было сказать о двух других поместьях.
Дом был построен из ракушечника, бледно-желтого камня, который с годами приобрел очаровательный кремовый оттенок, напоминающий мне свежую пахту. Когда солнце освещает его прямоугольные блоки, они отражают солнечные лучи с богатым, сочным отблеском, который постепенно, исчезает с наступлением сумерек. Грандж имел квадратную форму, прямые угловатые линии фасада смягчались широким крыльцом с колоннами, поддерживающими балкон с витиеватой каменной балюстрадой наверху. Длинные, узкие, створчатые окна располагались через одинаковые промежутки вдоль первого и второго этажей. Крыша мансарды была покрыта черным шифером, ниже, над балконом, дом опоясывал простой фронтон. По обеим сторонам фронтона располагались три слуховых окошка. Над крышей возвышались четыре высокие трубы. Зеленые лужайки были усеяны чахлыми елочками с узкими верхушками, характерными для Корнуолла, и другими деревьями, выращиваемыми здесь годами. Клумбы с весенними цветами красиво огибали дом. За домом был разбит огромный сад – буйное изобилие красок и зелени. Здесь мама выращивала свои лекарственные травы, о которых она особенно заботилась, потому что обожала возиться с растениями.
Внутри наш дом напоминал настоящий садок для кроликов. Комнаты сами по себе были просторны и хорошо спланированы. Во всем доме было множество ниш, укромных уголков и кладовок – излишки архитектуры, как я думаю – которые придавали Гранджу удивительно-причудливый образ и делали его отличным местом для игр.
С майским деревом у нас ничего не вышло, а так как мы, дети, не могли долго бездействовать, то сразу после еды решили поиграть в прятки.
На третьем круге игры мне в голову пришла идея спрятаться в одном из старых сундуков на чердаке. Николас водил, а так как они с моим братом Гаем были закадычными друзьями и мальчик часто бывал в нашем доме, то ему были хорошо известны многие укромные уголки. Поэтому, мне нужно было как следует постараться, чтобы ускользнуть от него.
Лишь только Николас закрыл глаза и начал считать до ста, все дети со смехом рассыпались в разные стороны. Как можно быстрее я вскарабкалась по лестнице и, затаив дыхание, проскользнула в одну из кладовок на чердаке. Во рту у меня пересохло, а сердце бешено колотилось в груди.
На чердаке было темно и мрачно – тусклый серый пучок света проникал сюда через грязные слуховые окошки, а воздух был спертый и влажный из-за весеннего дождя. Некоторое время я неуверенно стояла и смотрела на поднятые мной клубящиеся облака пыли над окружающим меня всяким хламом. Я редко поднималась сюда, потому что немного побаивалась чердака. В той части, где не жили слуги, чердак был заполнен старой мебелью, безделушками, часами, посудой, музыкальными инструментами, книгами, игрушками, одеждой и другими ненужными вещами. И хотя все эти вещи были мне хорошо знакомы, все равно, казалось, что они таили в себе какую-то опасность. На чердаке старый хлам продолжал жить своей собственной жизнью. Сейчас, в полумраке, со стучащим по крыше и окнам дождем, это жуткое ощущение еще больше усилилось. Я уже чуть было не удрала обратно в дом. Но, в конце концов, желание перехитрить Ники оказалось сильнее страха и мне удалось заставить себя пройти дальше в кладовку. К своему ужасу, первое что я увидела, были три разбитые фарфоровые куклы, которые таращились с полок прямо на меня. Казалось, что их круглые, широко открытые глаза светились тусклым, маниакальным блеском. Жемчужно-белые зубки между приоткрытыми, нарисованными губками казались маленькими и остренькими. На какое-то мгновение я представила себе, что эти куклы вдруг ожили и бросились на меня. Мне сразу стало плохо. Я задрожала, повернулась и неожиданно наткнулась на манекен в перепачканной шляпе с вуалью. Сердце ушло в пятки. Но через некоторое время я сообразила, что приняла манекен за женщину, скрывающуюся на чердаке и, обойдя шатающийся призрак, проскользнула между поцарапанным столом и поломанной лошадью-качалкой к огромному сундуку, стоявшему в нише одного из окон.
Мне показалось, что в этой части чердака было гораздо светлее и не так душно. Чувствовалась прохлада весеннего дождя. Осторожно опустившись на корточки, чтобы не запачкать платье, я обследовала сундук. Без сомнения, он был достаточно большой, чтобы в нем спрятаться. Интересно, что же в нем лежит? Повернув ключ в заржавевшем замке, я со скрипом подняла тяжелую крышку и поморщилась от запаха пыли и затхлой лаванды, который щекотал мне ноздри. Удивительно, но в сундуке находились аккуратно сложенные костюмы, от вида которых все мои страхи сразу же улетучились. До чего ж они были хороши! За исключением портретов моих предков, я никогда раньше не видела ничего подобного. Лишь только я коснулась старинных одеяний, игра в прятки сразу же была забыта.
«Вот было бы здорово одеться в это!» – думала я, размышляя, кому же принадлежала эта одежда?
Здесь были платья из мерцающего шелка и атласа, жакеты из мягкого бархата, отделанные богатыми золотыми кружевами, длинные мантильи, украшенные лебяжьим пухом и мехом, восхитительные веера, дорогие кожаные перчатки, туфли с бантами, пряжками, украшенными драгоценными камнями каблуками и многое другое. Можно было потратить весь день, примеряя все эти наряды. Но у меня на это совершенно не было времени, потому что на лестнице послышались приближающиеся шаги, которые напомнили мне о цели моего пребывания на чердаке. Поспешно схватив целую охапку одежды, я вытащила ее из сундука и положила на пол. Затем залезла в сундук и закрыла крышку, оставив щель через которую могла видеть и дышать.
Как только дверь отворилась и мимо проскользнула тень, я затаила дыхание. Казалось, мое сердце бьется так сильно, что слышно снаружи. Думая что это Ники, я вся напряглась в надежде, что меня не обнаружат. Когда тусклый свет осветил лицо вошедшего, я облегченно вздохнула, потому что это оказался всего лишь Торн, который, подобно мне, искал местечко, где спрятаться.
Не замечая моего присутствия, он исследовал несколько подходящих углов. Судя по всему, Торн остался недоволен ими и продолжал бродить по чердаку тыкаясь то туда, то сюда.
Мне так хотелось, чтобы мальчишка поскорее ушел, потому что была уверена, – как только Торн меня обнаружит, позабудет об игре и побежит докладывать Ники о месте моего пребывания.
Готова поклясться, я чувствовала себя не очень-то удобно, шпионя за Торном, который, в полной уверенности что его никто не видит, сбросил свою обычную слащавую, ангельскую маску, скрывающую его истинную натуру. Сейчас лицо мальчика было злым и лживым. Что я всегда и подозревала.
Несмотря на мое отвращение к нему, честно должна признаться, Торн был одним из самых красивых мальчиков, каких я только встречала. Он был среднего роста, стройный и крепкий, с пышными кучерявыми золотистыми волосами. На узком, бледном лице сверкали глаза цвета сапфиров. Двигался Торн плавно, грациозно, как лебедь. Все, даже я, соглашались, что он был похож на молодого грека, сошедшего с картины знаменитого художника.
Поэтому, теперь было страшно смотреть на его искаженное, вызывающее отвращение лицо, с узкими, коварными глазками. Красивые губы Торна изогнулись в презрительной усмешке. Он сердито выругался в свой адрес за то, что не смог подыскать себе место, где можно спрятаться и принялся бродить по чердаку, разбрасывая в разные стороны вещи, встречающиеся на его пути. Я была так взволнована созерцанием Торна, что уверена, до конца жизни не забуду того момента, когда он вошел на чердак. Какое-то чувство подсказывало мне: «сиди тихо, как мышка, авось, мальчишка тебя не заметит!»
Но, наконец, к моему величайшему огорчению, Торн заметил сундук и двинулся к нему. Я могла поклясться, он знал, что кроме него здесь еще кто-то был. Подкравшись как кот, мальчишка отбросил крышку сундука, которую я придерживала над собой, так резко, что чуть не выдернул мою руку.
– Ну, ну. А что у нас здесь? – насмешливо спросил он. – Неужели это моя маленькая кузина Лаура?
– Уходи, Торн! – потребовала я, поднимаясь и потирая болевшее плечо и руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33