Твой друг Морти.
Постскриптум. До свидания в одном из котлов с кипящей серой».
Генерал замолчал, взгляд его скользил по письму, словно он удостоверялся в точности перевода.
– Ну, полковник, как вам это нравится?
– Да, вот это весточка. Дайте-ка и мне насладиться оригиналом!
Ковачев дважды прочитал письмо про себя, но, когда положил его на стол, ничего не сказал. Оба молчали, полные самых разнообразных догадок. Первым не выдержал генерал:
– Давайте, давайте, поразмышляйте вслух!
– Не знаю почему, но этот Морти чем-то мне симпатичен…
– Куда уж симпатичней! С двумя базуками! А письмо?
– Самое сильное место – про бриллианты.
– Да, бриллианты… Звучит как в «Тысяче и одной ночи». Но тогда где они? Если были у Маман – то почему мы их не нашли?
– Создается впечатление, что их компания – во всяком случае, Морти и Маман – из команды Бонифацио.
– И что он послал их сюда с какими-то бриллиантами!
– Которые, по всей вероятности, не перешли к Бонифацио по наследству от тетки. А инспектор Бидли явно из другой партии. С приятелем Биллом он, очевидно, в одной команде. По всей вероятности, и наш Морти подвизался раньше у них… «Если не запамятовал годы нашей совместной службы»…
– Возможно, речь идет о военной службе, – сказал Марков.
– Возможно. Но важнее другое. Морти, опасаясь, что погибнет от рук людей Бонифацио, действительно хочет наступить ему на мозоль и выдает полиции местонахождение бриллиантов.
– Совершенно согласен. Однако не забудем и другой пассаж. «Здешние легавые не получают навара от таких делишек, и потому мы в безопасности». Здесь Морти прекрасно нас охарактеризовал!
– Позвольте не согласиться, хотя навара и нет.
– Позволить можно все что угодно. Например, позволяю вам доложить, где находятся бриллианты!
– Если вопрос поставлен ребром, мне скрывать нечего. Но, прежде чем расколоться, хочу сказать об одной детали, бросившейся мне в глаза при обыске.
– Выкладывайте эту деталь!
– Деталь, извините, очень деликатная…
Ковачев извлек из досье конверт со снимками Эдлайн Мелвилл и, как фокусник, разбросал их по столу. Большинство фотографий запечатлели ее во весь рост – как она одна или с Маклоренсом фланируют по курорту, как сидят в ресторане, как нашли ее мертвой в постели, и последний снимок – тело на оцинкованном столе в морге.
– Посмотрите внимательно. Что больше всего производит впечатление?
Марков некоторое время придирчиво разглядывал фото – так ищут скрытые дефекты в картине, – но сказал только:
– Обворожительная мадам… была.
– Зачем, по-вашему, неизвестный проник в ее номер?
– Мы же договорились: чтобы убить.
– Только ли для этого?
– Разумеется, убийство могло быть не единственной целью. Он мог и взять что-либо. Прочтя письмо, вы думаете, что бриллианты.
– Это очевидно. Морти выразился вполне определенно: бриллианты у Маман, а он их охраняет. С двумя пистолетами. И если мы при тщательном обыске ничего не обнаружили, значит, неизвестный их забрал. Притом они были спрятаны – не по частям, а в одном месте.
– В каком же месте, скажите?
– Вы осматривали труп?
– Конечно.
– Но не в морге, верно? Там у Маман был достаточно скромный бюст. А взгляните на другие снимки. Любая красотка из порнографических журнальчиков ей позавидует!
– Так… так… – Марков задумался. – Ведь верно! Такие приспособления делают на Западе. Кто знает – может, и у нас… Постойте! Значит, для нас, профанов, она была просто… скажем, щедро одаренной от природы. Но люди, знавшие ее раньше, легко могли заметить внезапное изменение прекрасных форм. И сделать соответствующие выводы.
– Эти выводы могли сделать и те, кто имел возможность лицезреть ее не только на улице, но и в постели.
– Намекаете на Ларри?
Да, он имел в виду О'Коннора, который крутился около мадам Мелвилл и, вероятно, не упустил возможности лицезреть ее в постели. А поскольку с самого своего появления здесь он прилип к Маклоренсу и Мелвилл, которые владели бриллиантами Бонифацио, то это могло значить, что он достаточно осведомлен и сделал соответствующие выводы, а может быть, и действия предпринял… Все было и логично, и правдоподобно. Вопрос заключался в том, не слишком ли наивно поступила мадам, упрятав бриллианты в переменной геометрии бюста. Ведь сразу могло броситься в глаза, где собака зарыта, как любил выражаться генерал. А это означало: и тайник, и шифр были предназначены для легкого распознавания. Но кому предназначалась эта легкость? Зачем?
Ковачев не рискнул поделиться этими мыслями с генералом. В происходящем спектакле было нечто опереточное, как и во всех этих Морти, Коко, Макаронинах и прочих компаньонах дона Бонифацио. Опереточное, если бы не трупы…
– И на Ларри намекаю, – продолжал Ковачев. – И на всех, кто заметил разницу в параметрах бюста. Нам же остается констатировать, что в Болгарию были доставлены какие-то бриллианты…
– Стоп! – воскликнул Марков. – Не покоились ли бриллианты в черном чемодане Пешо, а Маман продолжала демонстрировать большой бюст просто для маскировки? А неизвестный убил ее, ничего не подозревая?
– Смысла не вижу, но и такое можно предположить. – Ковачев кивнул. – Бриллианты для меня еще нечто мифическое, а трупы вполне реальны. Можно строить версии, гадая, почему убита мадам Мелвилл, но как криминалисты мы должны разрабатывать более важный вопрос: кто убийца? Вы знаете результаты вскрытия: смерть наступила от коронастена – вещества, обладающего свойством при внутривенном вливании вызывать инфаркт со смертельным исходом. А вскрытая ампула, найденная в постели, из-под морфия. И в самом шприце остатки морфия, а не коронастена.
– Но мадам была морфинисткой. В ее чемодане найдены ампулы с морфием, на левой руке – следы уколов.
– Однако экспертиза показала, что в ее организм последние сутки перед смертью морфий не вводился. Инфаркт был вызван коронастеном.
– Ясно, ясно, все это я знаю. Убийца или сам впрыснул ей коронастен, или ловко подменил ампулу, чтобы Маман себя убила, а после смерти – новая подмена: появляются следы только морфия. Это для нас: морфинистка делает очередной укол, но сердце не выдерживает – она умирает. Убийца берет то, что ему нужно, ловко прилаживает ключ изнутри, а дверь запирает своим ключом.
– Все та же недооценка нас как профессионалов… – задумчиво протянул Ковачев. – Судя по всему, «там» нас считают недотепами. И Бонифацио, и даже Морти. «Здешние легавые» – это ведь мы с вами, товарищ генерал, – «не получают навара от таких делишек».
– Пускай недооценивают – лично мне это нравится. Но не будем забывать, что, в сущности, Морти прав. С тех пор как мы начали это дельце, никакой опасности для них не возникло.
– А нельзя ли допустить, что бриллианты – некая диверсия с их стороны, какой-то ход, чтобы ввести нас в заблуждение?
– Нет, нельзя. Перед смертью человек не склонен к такого рода диверсиям. Выходит, они заведомо знали, что мы засечем письмо. Какая уж там недооценка! Нет, слишком сложно, чтобы быть правдоподобным.
– И все-таки… он, Морти, ни о чем не говорил с шофером, и больше они не встречались. Как он объяснил Петкову, что письмо должно уйти после его смерти? И как Петков узнал о смерти? Означает ли это, что между ними был еще один канал связи? «Между прочим, старый Никто тоже здесь». В шифрограмме тоже говорится «старый Никто». Разве это непременно Ноумен?
– Он самый, больше некому. На лбу написано. А «мерзкое исчадие ада Коко»? Может, это Железный Волк?
– Все возможно в стране неограниченных возможностей! Хотя несомненно, что Коко – это прозвище Мишель Ноумен.
– Как может женщина быть «мерзким исчадием ада Коко»?
– Грамматически в английском здесь нет ошибки, так можно назвать и женщину, и мужчину. К тому же имя Коко следует сразу же за сочетанием «старый Никто», как имя Мишель после фамилии Ноумен… Как вы думаете, не нужно ли отправить письмо адресату?
– Вы что, вознамерились услужить коллеге Бидли? Он много чем нам услужил? Вот закончим, тогда, не исключено, и отправим. А пока это письменное свидетельство в деле. Бриллианты, алмазики надо найти. Лифчик с бриллиантами – это вам не шутка!
– И довольно внушительного размера лифчик, – засмеялся Ковачев. – Ага… вы, значит, поверили!
– Во что это я поверил?
– В то, что бриллианты привели сюда эту компанию, а не кое-что посерьезней – вроде шифрограмм и военных кораблей…
– Я от рождения ни во что не верю, даже в истории с бриллиантами. А вы, вместо того чтобы подначивать старого начальника, поведайте-ка лучше о результатах графологической экспертизы. Что показали дактилоскопы?
– Открытка, посланная Петкову Морти, и письмо написаны не одним и тем же лицом. Если допустим, что в письме почерк Морти…
– Почему бы не допустить?
– Я, как и вы, товарищ генерал, ни во что не верю.
– Есть ли другой текст, написанный достоверно Морти?
– Нет. Но письмо наверняка писал именно он. И на письме, и на конверте – его отпечатки. Как и на открытке. Да и содержание письма слишком впечатляюще…
– Значит, все-таки подтверждается версия, что кто-то написал эту открытку по-болгарски, а он опустил ее здесь. Кто это может быть?
– Кто угодно. Хотя бы «мерзкое исчадие ада Коко».
23 июля, среда
Дни супругов Халлиган шли как по расписанию: ровно в восемь завтрак в ресторане гостиницы, ровно в девять – жариться на пляж, ровно в двенадцать – возвращение с пляжа, ровно в час пополудни они усаживались за обеденный стол. В два часа они ложились отдыхать, как и положено англичанам в их возрасте. Программа выполнялась столь пунктуально, что еще ни разу раньше пяти вниз они не спускались, где пили в ближайшем заведении свой чай. Естественно, у любого наблюдателя возникла бы игривая мысль сочинять ежедневный доклад под копирку.
Но внезапно железный ход расписания был нарушен. Вместо пляжа супруги поднялись на тринадцатый этаж гостиницы «Интернациональ», разыскали горничную и принялись уговаривать ее с помощью немногих слов, а больше – жестов. Главным действующим лицом выступал мистер Халлиган. Подведя горничную к номеру 1305, он принялся убеждать ее, что им необходимо попасть внутрь. Горничная упорно отказывалась открыть дверь, жестикулируя еще энергичней и отвечая, как если бы они понимали по-болгарски:
– Не могу! Нельзя! Запрещено входить без хозяина в чужие номера!
Тогда мистер Халлиган сунул ей банкнот. Горничная возмущенно отмахнулась. Появилась еще одна купюра – горничная замахала руками, попыталась уйти. Но Халлиган задержал ее рукой и сунул сразу три купюры, заставив принять. Двери были открыты, и все трое вошли в номер.
Мистер Халлиган немедленно начал самым внимательным образом разглядывать обстановку, не прикасаясь ни к одному предмету. При этом он пользовался большой лупой. Одним словом, старый англичанин от начала до конца сыграл мизансцену «Шерлок Холмс осматривает место преступления». Особое его внимание привлекла пепельница с тремя окурками. После внимательного их изучения с помощью все той же лупы он бережно пересыпал пепел в один пакетик, а окурки – в другой. Больше ничего из номера они не вынесли, ни к чему другому так и не притронулись. После их ухода горничная опять закрыла дверь на ключ.
Сразу после этой акции семейства Халлиган генерал Марков собрал группу и ознакомил ее с докладом «горничной».
– Хорошо, что догадались поставить оперативного работника на этаж. Виолетта Радева из варненского управления – в роли горничной, – сказал он. – Только не будем попадаться на дешевые номера Халлигана. Он разыгрывает из себя чокнутого или, точнее, Шерлока Холмса. Поведение его может быть запланированным камуфляжем. Заметьте, эта невинная пожилая пара непрерывно участвует в нашей истории. Разглядывание в лупу, добыча окурков… Но может, цель посещения была совсем другая? Например, проверить, на месте ли какой-то знак. Или бог весть что еще. Этот тип все меньше мне нравится, слишком уж дерзко крутится он там, где ему не место.
После небольшой паузы заговорил Ковачев:
– Хочется мне поделиться кое-чем… Впрочем, это может ничего и не значить…
– Это мы решим сообща. Рассказывайте.
– Мадам Мелвилл не прикасалась к мылу, которое кладут в номере к приезду нового постояльца. Пользовалась своим, фирмы «Нина Ричи».
– И я бы не прикоснулся, если б имел знаменитое «Нина Ричи».
– Один начатый кусок в мыльнице над ванной и еще пять в чемодане – для двадцати дней запасец многоват, верно?
– Допустим.
– Согласитесь, шести увесистых кусков вполне достаточно даже для дамы, принимающей ванну два-три раза в день. К тому же у нее было пять-шесть видов шампуня…
– Красавицы чистоплотны, это известно.
– А в чемодане у нее обнаружился пакет, где еще шесть больших кусков мыла «Рексона». Вот я и спрашиваю: зачем так много мыла, притом двух различных марок, различного аромата?
– Исследовали мыло?
– Естественно. Ничего. Даже рентгеном проверили, ультразвуком просветили. Обыкновенное мыло, хотя, конечно, из самых дорогих.
– Обертки?
– Ничего. Ни шифра, ни тайнописи.
– А, черт ее знает. Может, она маньячка – мало ли на чем люди с ума сходят?
– Может быть. Но страсть сразу к двум маркам? Для коллекции – мало, для любимого мыла – много…
– Разрешите доложить, товарищ генерал, – сказал Консулов, – о положении на фронте господина Никто. Старый Ноумен ходил в гости к Халлиганам и оставался там больше часа. А доченька его, прибыв в гостиницу рано утром, не выходила из номера день и ночь. Вроде бы у нее там была любовная встреча. Есть подозрения, что молодой человек вошел к ней ночью – и до сих пор не вышел. Я хочу сказать, наши ребята не заметили, чтобы он выходил.
– И сейчас он еще у нее?
– Нет. В номере уже никого.
– Тогда, значит, они его упустили.
– Выходит, упустили. Но они клянутся, что этого не могло быть.
– Гм… А старик?
– Вышел от Халлиганов около часу ночи и сразу же отправился в свой номер. Нес сумку. Впрочем, с той же сумкой он пошел к англичанам.
– Нельзя ли поподробнее о молодце, посетившем дочку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18