Источник же мотоциклетного ора и пыли представлял собой обыкновенную лошадь, в равной степени с хозяином потрепанную и припорошенную песочком.
— Так, например, у Майка же о гопниках: «…они не греют пиво зимой». То же можно заметить и о шампанском, — обхватив лохматую голову руками, нудил дух. — В частности, еще Толик, то есть, Саня Баширов, сказал: «Шампанское с утра? Уважаю»…
— Эй! Достопочтенные! Пива! Но безо льда, умоляю, — (голос у незнакомца был хрипло-звонкий и очень звучный, Битька даже сказала бы: поставленный. А «умоляю»он произнес так, будто сказал: «А ну, живо, и если только что не так, так вы все здесь меня умолять будете!»). — Или шампанское на худой конец.
Битька и не заметила, как дух оказался впереди нее в окне и отчаянно затряс рукой незнакомцу, как желающий выйти ученик. Тот намек понял и, широко махнув в сторону духа, добавил :
— И сэру…
— Алиса Мон, сэр, мое имя — Алиса Мон, — запричитал дух.
— И сэру Алисамону тоже.
— Только без пузыриков. Нас от них пучит.
— Без пузырей, чтоб сэра не вспучило, — невозмутимо отдал распоряжение незнакомец. Губы его по-прежнему оставались плотно сжатыми, однако в глазах, да и пожалуй, не только в глазах, но и во всем его существе, заискрились-заскакали веселые чертики. Дух же кубарем скатился с подоконника, пробкой вылетел за дверь, и вот уже где-то внизу раздается известный по «Белой розе»напев:
— Нас пучит, нас пучит, нас пучит,
Нас пучит родная страна…
«Даже в глубокой эмиграции дух российского рок-энд-ролла не перестает пучить горячо любимая родина. Кстати, интересно, что чем глубже эмиграция, тем злее русские писатели и художники-эмигранты. Что вроде бы злиться? Можно наконец вдохнуть полной грудью воздух свободы, расслабиться в песке Майами или за пивом в Мюнхене. Так нет — желчь кипит, и слюни брызжут. Может, так допекли. Может, за это больше платят. Может, за друзей страшно. Может, писать больше не о чем. А, может, домой хотят…»— из раздумий о судьбах российской эмиграции Битьку вывел короткий, но явно к ней обращенный вопрос:
— Нну? — незнакомец откинул назад пышно ошевелюренную голову, упер руки в боки.
— Что — «ну»? — робко и изо всех сил вежливо поинтересовалась Битька. Ссориться с симпатичным забиякой не хотелось.
— Баранки гну. Что Вы, мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, так на меня уставились?
Битька растерялась. Она, собственно, уставилась-то нечаянно, в задумчивости, только сложно это объяснить, когда ты высоко в окне, а твой собеседник — далеко внизу. Еще ей очень хотелось спросить, откуда этот человек знает арию Керубино из «Фигаро», но с языка само собой сорвалось что-то по поводу потрясающей быстроты коня незнакомца.
— Ну дак, — хмыкнул тот. Без хвастовства, скорее удивленный невежеством Битьки. — Это же чистокровный арагонец, — и отвесив, исполненный глубокого почтения поклон в сторону жеребца, добавил: — Достопочтенный Друпикус оказывает мне невиданную честь своею службой. Я многим обязан его скорости, верности, мудрости и другим, не менее выдающимся качествам.
Означенный Друпикус флегматично, с выражением лица (таки лица!), более подобающим перекормленному бассету, нежели скакуну, носящемуся по дорогам со скоростью «Явы», обернулся к незнакомцу и скорчил кислую гримасу. Что-то типа: «Да ну, ладно уж, не стоит. На моем месте так поступил бы каждый.»
— Мое имя — Санди Сан. Для друзей — Саня, для остальных — сэр Сандонато Сан Эйро. Род моих занятий, я думаю, для Вас, юноша, значения не имеет.
Обращение «юноша»очень кстати напомнило Битьке о необходимости представляться мужским именем. Впрочем, не случись такой оказии, большой беды бы не произошло, так как не успела Битька и рта открыть, как дверь позади нее скрипнула, и просунувшийся в нее дух, энергично засемафорил: «Мужское! Мужс-кое!»
— Бет Рич Гарвей, — с ходу сымпровизировала Битька. О роде занятий она сымпровизировать не успела, так как прямо под ней распахнулась дверь, из которой то ли с распахнутыми объятиями, то ли с увещевающе протянутыми к новому знакомому Битьки руками выкатился хозяин.
— О! Санди! Санек! Здравствуйте, Друпикус, — и в приветствии его тоже странным образом совмещались радость встречи со старым приятелем и плохо скрываемая тревога и тоска.
— Здорово, Пруни, дружище! — Санди Сан энергично вмял в мускулистые объятья пухлое тело Пруни, — Вижу ты мне опять не рад! — Санди констатировал факт с твердостию, но не без звенящей в голосе обиды.
Друпикус и Пруни тяжко вздохнули. Друпикус с удивлением и досадой покосился на конкурента по вздохам и подчеркнуто тяжело вздохнул еще раз.
— Когда ж ты, наконец, оставишь это неблагодарное занятие: обслуживать всяких кретинов и придурков. (Это я не вам, господа, прошу прощения, — шаркнул ножкой в сторону торчащих в окне Битьки с духом) … и старому другу можно будет спокойно посидеть у камина, вытянув усталые ноги… Всем привет, — и Санди Сан, к отчаянью своего коня, развернулся, чтобы умчаться прочь.
— Ну, Сань, ну что ты, право? Ну, куда? — вцепился в его рукав хозяин таверны — …Просто я только на прошлой неделе получил долгожданные новые ореховые столы и партию октябрьского шансонского вина.
— Ладно, ладно, парень. Если я ухожу — то я ухожу.
Эта душераздирающая сцена не оставила Битьку равнодушной, она перегнулась через подоконник, и, вложив в голос сколько могла умоляющих интонаций, пригласила сэра Санди разделить с ней завтрак в номере, завуалировав все прочие побуждения горячей жаждой продлить знакомство.
— Вы весьма изящно сумели прикрыть сочувствие к усталому путнику тонкой лестью, мой юный друг, — задрал голову кверху Сан.
— Не забывайте, что Вы только появились, а мы уже Ваши должники, братушка, — вставил повеселевший после опохмелья дух. — И считайте это очень быстрым возвращением долга.
— Да, Сань, да. Рябчики, значит, будут. Фрикадюль с клубникой и грибами, как ты любишь… — (и все же в уговорах Пруни Битька почувствовала не растаявшую тень тревоги за столы).
— Ну, что же, — сэр Санди резко кивнул, стукнувшись подбородком о потертую кольчугу. — Я с благодарностью принимаю ваше милостивое предложение, милейший Гарвей и Ваше, милейший дух, которому я еще, прошу прощения, не имею чести быть представленным…
— Слушай, мне так неудобно. Я ведь так до сих пор и не знаю, как тебя зовут. Не Алиса же Мон, честное слово.
— Ну, сказать по правде, никак меня пока и не зовут. И кстати: чем не рок-н-ролльное имя — Алиса? Алиса Кристи, например? Можно еще Боб Цой или Майк Шев Чук и Гек или Гарри Янкинсон. Костя Чайф? Пол Джагер? Джордж Кобейн…
— Тьфу на тебя. Развел гадость такую…
— А что? Все неформалы, знаешь, как детей называют? Если парень — Егорка, если дева — Янка.
— Боюсь, придется тебе все-таки Алисой Мон оставаться или на худой конец Анитой Цой.
— Ну, тогда какое-нибудь хорошее традиционное псевдо. «Паук», например, Dead, или Засранец.
(Разговор происходил под подоконником, был весьма поспешен, и поэтому сохранилась только его стенографическая запись).
— Ладно. Беру гитару, и на что Бог пошлет, — Битька схватила гитару, взяла, проверить настройку пару аккордов, и, зажмурившись, загремела по струнам, как Анка пулеметом: …Та-та Та-та-та Та-та Там! Та-та Татата Татата там!..
— Шизгаррет! — весело завопил Дух! О беби! Шизгаррет!!! На-на-нана! О! Дизайе!.. — и заскакал по кровати. Битька тоже вскочила и завыгибалась с гитарой, как подобает уважающему себя соло-гитаристу.
— Шез Гаррет. По-моему, неплохое имя, да?
— Только не «Шез», а «Шиз», беби! Шиз — это то, что нужно!
— Да здравствует солнцекамский панк-рок! Фа. — покачала головой Битька, но согласилась. Впрочем, не покачала, а активно помахала в ритме распеваемой ими композиции. Последний аккорд композиции украшен был акцентом в виде появившегося в дверях печального Пруни, словно двойню прижимавшего к себе заляпанную соусом, зеленью, и когда-то ранее покрытую плесенью бутылку, плюс грубо отломанную ножку орехового стола. На колпаке его висел, замерев, с выпученными глазками, маленький кухонный тролль, с ног до головы обсыпанный мукой с вкраплениями лука и морковки.
— Который раз я, господа, сожалею о своей невнимательности к голосу своего Ангела. Ведь раздалось же из-за правого плеча: «Пруни, почему бы тебе не предложить Санди подняться прямо через окно?».
ГЛАВА 9
— …Ну, ничего такого особенного они и не сделали.
— Ну, нет уж, Пруни!!! Ничего особенного, Пруни?!! Как ты только можешь так говорить, Пруни?!!
— Послушай! Санди!..
— Пруни!!!
— …Каждый второй посетитель…
— Пруни!!!
— …обязательно щелкает по носу…
— Пруни!!!
— …или по лбу маленького кухонного тролля. Это уже своеобразная традиция.
— Пруни! Как ты можешь так говорить?!
— …И стоит ли из-за этого устраивать такое разрушительное побоище? А если бы ты кого-нибудь убил, Санди?
— Ты прекрасно знаешь, Пруни, я никогда никого не убиваю! И, вообще, как ты можешь так говорить?! Ты! Ты — Черный плащ, Зорро этих мест! Нельзя! Мерзко! Гадко! Недостойно обижать маленьких кухонных троллей!
Пруни, Битька и новоиспеченный Шез Гаррет удобно расположились в выросших на их же глазах из пола плетеных креслах с обивкой из мха, вокруг полного разнообразной снеди круглого стола, напоминающего гигантский гриб с плоской шляпкой.
Санди Сан бегал вокруг, размахивая руками и хватаясь за шевелюру. Время от времени он сдергивал со стола массивную литую вилку с инкрустациями на перламутровой ручке и ударял ей со звоном то по крышке супницы, то по столешнице, то (без звона) себе по голове.
Снизу доносились охи и стоны мужчин и их секьюрити, радостное ржание мальчишек и лошадей, необычно громкое ворчание восстанавливающих порядок троллей (те, очевидно, алкали докричаться до ушей виновника всех этих бед. Уши рдели, как герань на солнце).
— Сандинюшечка, пампушечка моя с розовым кремом, пойми: от этого щелбана тролль споткнулся, кувыркнулся и побежал дальше. А вот что сделала с ним твоя защита! — и указующий перст Пруни вновь обратил внимание всех присутствующих к миниатюрной композиции, безучастно украшающей центр стола.
С далекой реки пахло рыбой, илом и купающимся солнцем.
Скульптура представляла из себя все того же маленького кухонного тролля, намертво вцепившегося скрюченными пальчиками в белый колпак Пруни, с вылупленными глазками и в ощерившемся в ужасе ротиком с четырьмя зубками, равномерно расположенными по диаметру.
Санди Сан бросил быстрый взгляд в центр стола. Вид самозаморозившегося от страха существа возымел эффект укола булавкой воздушного шарика. Шарик, естественно, лопнул. Санди Сан расстроено плюхнулся на предупредительно подставленный Пруни стул.
— Ну вот… Как всегда, — почти всхлипнул Рыцарь Без Страха И Упрека, и, схватившись за высокий резной кубок, начал топить горе в вине. Горе было велико, и вина потребовался не один литр. Битька осторожно поинтересовалась, не вредно ли и без того горячему юноше столько горячительного у хозяина с успокоенной и умиротворенной улыбкой поглощающего обещанный фрикадюль, эффектно сияющий алыми пупырчатыми дольками свежей клубники, плюс, сверху, тоненький листик чуть подплавленного сыра, капелька янтарного вина и трепещущий от дыхания листик пушистой петрушки. (Листик петрушки, кстати, в ту же секунду, как Битька обратила на него внимание, соскочил с сыра с воплем: «Ой! Не могу! Не могу! Это выше моих сил!»и, отряхиваясь от вина, скрылся под кроватью).
— Ой! Нет! Они у Вас что — все живые?! — с ужасом пролепетала Битька.
Пруни расхохотался, а Санди Сан вяло промямлил что-то по поводу любви своего друга к подобным шуточкам. А также успокоил Битьку, объяснив, что употребляет только свежие фруктовые соки и родниковые воды, действительно побаиваясь собственного темперамента. Пива же и шампанского требует исключительно, ну… для понту дела.
— Один положительный момент во всей этой ситуации все же есть, — помягчел от обильного приема вкусной и здоровой пищи Пруни, — Эта компания с цепями вряд ли бы оставила в покое нашего юного друга.
— А что такое? — слегка воспрял духом защитник несправедливо обиженных.
— Они хотели, чтобы я бряканьем на гитаре способствовал их пищеварению.
На недопонимающий взгляд Санди ответил Гаррет, указав широким взмахом на почивающую колками на подушке кунгур-табуретку.
— Наш молодой новый знакомый — талантливый менестрель, — счел своим долгом внести дополнительное пояснение Пруни, — И не протестуйте! Необходимо быть очень талантливым, чтобы остаться в живых, играя этим рыцарям от торговли.
— Только не это слово, Пруни! Только не слово «рыцари»! — взмолился, бледнея, Санди Сан.
— Ну, если они называются «Орден Золотого Тельца», — будто бы увещевающе, а на деле с горькой иронией возразил кулинар с загадочным прошлым.
— Да назовись они хоть «Орден Подвязки», хоть «Орден Самой Пошлой Пошлости»!.. — если бы Битька и Пруни одновременно не вцепились в правое и левое плечо Санди, тот взвился бы в воздух и пробил в потолке дыру (Пруни при этом выразительно махал в сторону скульптурной композиции «Испуганный кухонный тролль»), —…Рыцарями они от этого не станут! — шепотом закончил упрямый Санди и, высвободив руку, схватился за бокал.
— Мы, вообще-то, говорили, не об Этих, а о таланте нашего гостя — менестреля, — вернулся к баранам, то есть к Битьке с гитарой, Пруни.
—Да какой там особый талант, — смутилась девочка, — Что им надо, гопникам-то? Три притопа, два прихлопа. А в ресторане, а в ресторане, а там гитара, а там — цыгане… — (Гаррет, прижав ко рту салфетку, выскочил за дверь), — Ой! Не беспокойтесь! Это он не на еду, это он на попсу так реагирует. Ну, на песни такие, без души, без смысла, которые только ради денег написаны. Я спою, конечно. Если хотите. Только… Не такой уж, во-первых, у меня и талант, а, во-вторых, я ведь в основном рок-энд-ролл, а он не всем нравится…
Пруни и Санди Сан тут же утерлись салфетками и демонстративно отодвинулись от стола, всем видом давая понять, что не собираются мешать в одну кучу физиологические, пусть и стоящие на уровне искусства, удовольствия и духовные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60