Весь последний час, невообразимо долгий, он делил свой мозг с существом из иного мира. Насильно отодвинутый в дальний уголок собственного «я», он мог лишь наблюдать фантасмагории дунамеза, проскальзывавшие сквозь его сознание и абсолютно ему не подвластные. В его мозгу возникали сцены пыток, которым подвергал свои жертвы дунамез, служитель смерти: он наслаждался их муками, перебирался, перескакивал из одной жизни в другую, чтобы завладеть ею, руководить ее поступками, доводить до безумия, а потом преследовать до окончательной гибели того, в чьи тело и душу он вселился. Такой беспомощной жертвой его оказался на этот раз Сэмюэл Блит, бывший крестьянин, а теперь безнадежный должник Демьюрела, работавший на его сланцевой фабрике в Равенторпе. Беднягу трясло при каждом возникавшем в его захваченном злобной силой мозгу видении, которые дунамез заставлял его смотреть. Это было страшнее, чем детские ночные кошмары: Блиту казалось, что он сопричастен не только мыслям той силы, которая им овладела, но также и гибели всех когда-либо погубленных этой силою жизней.
Блит отчаянно сопротивлялся, стараясь освободить свой мозг от нечистой силы, закрыть глаза, не видеть истязаний. Он хотел позвать на помощь, но не знал, к кому обратить свой зов. И всякий раз, когда он пытался вернуть себе собственный разум и воспротивиться безумию, дунамез начинал нашептывать ему – это призрачное существо знало его имя, знало обуревавшие Блита страхи.
– Слушайся меня, Сэмюэл, – вкрадчиво нашептывал дунамез. – Делай то, что я подскажу тебе, и не противься, и скоро все это кончится! Я могу даже сохранить тебе жизнь.
Блит чувствовал, как этот голос эхом отдается в нем и каждый нерв, каждую мышцу сводит судорогой. Он хотел ответить, но голосовые связки не подчинялись ему.
– О, это пустяки, – все так же вкрадчиво шептало оно. – Я буду говорить за тебя. А ты просто сядь и слушай меня. В конце концов, тебе ведь нечего терять, а выиграть можешь все на свете.
Дунамез вывел его из дремотного состояния и раскрыл его веки. Руководимый неведомым существом, Блит отбросил покрывало, встал и направился к камину. Он согрелся у огня, а потом отодвинул занавеску, чтобы посмотреть на спавшую миссис Ландас.
– Огонь, огонь, – бормотало оно чуть слышно, – я не знал тепла целую вечность. Вам, людям, есть за что испытывать благодарность, у вас есть тело, которое можно согреть, потрогать, оно может трепетать от возбуждения. А моя жизнь так холодна, так одинока. О, насладиться жарким объятием себе подобного существа! – И дунамез рукою Блита погладил щеку миссис Ландас. – О моя прелесть, как же ты хороша…
И вдруг оно перестало нашептывать Блиту искусительные слова – дунамез разглядел на верхних нарах очертания тела спавшего Рафы. А Блитом внезапно овладели совсем другие чувства: желание, вызванное образом миссис Ландас, исчезло; теперь его обуревала ненависть. Он физически чувствовал лютую злобу своего насельника. Тело его затряслось. В мозгу бушевали зловещие замыслы призрака. Еще мгновение, и сквозь него вырвался бы яростный вопль, но в последний миг он был оборван неизвестно чьей властью. Мысли об убийстве метались в его заполоненном мозгу.
Дунамез опять зашептал ему:
– Если ты сделаешь это для меня, я оставлю тебя так же быстро, как и вошел. Возьми нож и убей его. Он не из ваших, он здесь чужой. Он заслуживает смерти – и ты сделаешь это.
Блит не в состоянии был сопротивляться. Он не владел собой. Он чувствовал себя беспомощным, просто зрителем, перед которым развертывается великая трагедия. Между тем он подошел к нарам, взял стул от стола, встал на него и вынул из кармана нож. Потом окинул взглядом комнату. Все до единого забылись глубоким сном. Воцарилась полная тишина. Было что-то неестественное в том. как люди спали. Словно все они были на грани смерти.
Он поднял руку над головой, неспособный противиться власти дунамеза, который контролировал сейчас каждую его жилку. Итак, время настало… Дунамез опять твердил ему:
– Убей его… прямо сейчас. Никто никогда не заподозрит тебя…
Блиту хотелось закричать во весь голос, убежать. Бывший земледелец по собственной глупости оказался в западне, он задолжал Демьюрелу семьдесят фунтов, но через десять месяцев опять был бы свободен. Если же сейчас подчинится, то окажется убийцей. Он посмотрел на Рафу, чья черная кожа блестела в свете свечи. Все еще держа над ним нож, Блит не понимал, почему Рафа должен умереть.
– Сделай это сейчас, – еще строже прозвучал в его голове все тот же голос. – Сделай, пока я сам тебя… Хоть один раз в жизни сделай что-то, чем ты будешь гордиться… Ты во всем потерпел неудачу, провал, не провались же и на этот раз.
Голос дунамеза звучал все настойчивей. Блит чувствовал, как призрак все сильнее нажимает на его руку, заставляя силой вонзить нож в Рафу. Блит боролся как бы с самим собой, изо всех сил напрягая руку, замкнув накрепко каждый мускул. Казалось, волею дунамеза рука его разломилась, раздвоилась.
– Ну же, Сэмюэл, действуй. Слушайся меня.
Блит не слышал больше ничего, кроме этого голоса, настойчиво звучавшего в его голове.
Дверь работного дома вдруг распахнулась, прервав жаркий, беспокойный сон миссис Ландас. Она мгновенно села в постели, одним движением задвинула занавески у кровати и вскочила на ноги. Дунамез сдернул Блита со стула на пол.
На пороге стояли Консит и Скерри в своих грязных черных башмаках и треуголках. Выглядели они жалкими, измотанными, продрогшими, явившись в четвертом часу ночи. Консит не улыбнулся, не сделал даже попытки как-то приветствовать миссис Ландас.
– Он желает сейчас же видеть темнокожего парня и ждать не намерен.
Пытаясь хоть немного пригладить спутанные волосы, миссис Ландас направилась к нарам, на которых спал Рафа.
– Не смейте обижать его, не то я не позволю вам его увести. Он столько сделал для меня, всю мою жизнь изменил, и я не хочу, чтобы вы или Скерри снова над ним измывались.
От ее громкого голоса все в комнате проснулись. Из-под грязных покрывал высунулись лица, все старались разглядеть, что происходит в едва освещенной комнате.
– Да пусть он вас хоть царицей Савской сделает, мне-то что. Демьюрел хочет видеть его, а чего Демьюрел хочет, то Демьюрел и получает.
Консит подошел к многоэтажным нарам, оттолкнув в сторону Блита, который, только что поднявшись с пола, шел к двери.
– Останься, Сэм, ты мне можешь понадобиться. Пойдешь с нами к башне, на случай, если он вздумает дать деру. Тогда разрешаю тебе хорошенько вздуть его.
Блит попробовал увернуться, но дунамез сильнее сдавил его изнутри и не позволил уйти.
Консит достал из-под монашеского плаща сучковатую дубинку.
– Ну-ка, подъем, подъем, индийский матросик. Пора сходить повидаться с твоим хозяином. – Он угрожающе помахал дубинкой перед Рафой. – И гляди, чтоб никаких шуток, не то мы мигом собьем тебя наземь, стоит тебе чуть-чуть податься в сторону. – И он похлопал дубинкой по своей ладони, поглядывая на Рафу из-под полей своей треуголки.
– Только без битья, мистер Консит, только без битья. Попробуйте тронуть парнишку хоть пальцем, и вы будете иметь дело со мной. – И миссис Ландас покачала своим длинным искривленным пальцем перед его носом.
– А Демьюрел за то, что вы станете ему поперек дороги, вышвырнет вас из этого местечка, который вы называете своим домом, – отпарировал Консит, протиснувшись мимо нее. – Спускайся со своего ложа, парень. Мы снимем с тебя оковы. – По-прежнему покачивая дубинкой, он вдруг с размаху саданул ею по стойке нар. – Ну-ка, Сэм, помоги мне стащить этого бродяжку с насеста.
Блит ответить не мог. Затаившееся в нем неведомое существо сжимало ему горло. Он только кивнул в знак согласия, чувствуя себя куклой в руках неловкого кукловода. Тем временем Рафа прилагал все усилия, чтобы спуститься с нар. Перевязка и крапивная мазь, наложенные миссис Ландас на его рану, прилипли к коже. Кровь из выжженного клеима сочилась, проступая сквозь рубашку при каждом движении.
Он мельком взглянул на Блита, потом стал пристально всматриваться в его глаза. Затем отвернулся но тут же посмотрел опять, еще настойчивее, чем прежде. Он притянул к себе его лицо и стал осторожно ощупывать, как будто старался отыскать некую сокрытую в нем тайну.
Трое вывели его из дома в холодную черную ночь. Рафа уже немного обвыкся в теплом и относительно комфортабельном работном доме. Какими бы неудобными и блохастыми ни были нары, все же на них как-то можно было лежать. Теперь же он с трудом тащился в ночь, пробиравшую холодом до костей.
Они гуськом поднимались на холм по узкой извилистой тропинке к дому викария; вязкая красная глина вцеплялась в ноги, затрудняя каждый шаг. Полная луна гоняла по небу редкие черные тучи.
С северной стороны – и над землей, и еще дальше, над морем, – небо нависало, пронизанное ярко-красными и желтыми всполохами – казалось, море горело. Блит держал Рафу за плечо и сильной рукой подталкивал его по тропинке вверх. Скерри шагал впереди, про себя проклиная тот день, что свел его с Демьюрелом. Далеко позади плелся Консит, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы перевести дух и поглядеть на море.
– А на море-то штиль, Скерри… кажется, будто вот-вот и солнце взойдет, да только это же север и вообще рано еще.
Скерри остановился и тоже посмотрел на море.
– Да оно уже два дня и две ночи все такое же. Будто в море пожар. Эвон как светло, хоть читай. – И, повернувшись, он опять стал взбираться на холм.
«Только вот загвоздка, Скерри, туповат ты, чтоб книжки читать», – хохотнул про себя Консит, пыхтя и тяжело отдуваясь.
Блит шагал молча. Рафа по-прежнему присматривался к нему, понимая, что какая-то зловещая сила держит этого человека в своей власти. Ему доводилось видеть немало людей, которые позволяли злу подчинить себе их жизни; он обладал способностью почувствовать присутствие зла или инкуба, дьявола, по выражению глаз. Такие глаза смотрят сквозь вас, как если бы они принадлежали иному миру. Они не выносят прямого вызова и испытывают страшные муки, вплоть до полного разрушения, стоит лишь призвать Некое Священное Имя. Рафа знал, что под эгидой Риатамы ему не страшны никакие духи.
– Ты не можешь удерживать его вечно, – сказал Рафа, понизив голос. – Однажды ты должен будешь отпустить его. В конце концов, он-то не вечен.
Дунамез молчал.
– Как твое имя, дух? Скажи мне, кто ты?
«Блит» рванул Рафу к себе, лицом к лицу, больно натянув куртку на саднящем плече. Посмотрел вверх и увидел, что Скерри уже высоко, у самого гребня холма. Консит плелся сзади, в сотне метров от них. И тот и другой были слишком далеко, чтобы вмешаться, – время настало. Дунамез заговорил вдруг громко. Это был его голос, гадкой блевотиной вырвавшийся в ночной воздух. Блит чувствовал вибрацию этих звуков в своем горле, они изрыгались независимо от его воли.
– Меня ты не остановишь, парень, – прорычал этот голос злобно. – Я достаточно долго следовал за тобой, и сегодня мне выпал шанс задуть твой свет раз и навсегда. – Рука дунамеза, все яростнее сгребавшая куртку на груди Рафы, стремилась причинить ему как можно больше боли.
– Наконец-то ты осмелился заговорить. Демоны обычно тайком крадутся во тьме, страшась света. Так кто же ты, какой чин имеешь в вашей адской иерархии? Или ты всего-навсего кадет, комнатная собачонка какой-нибудь ведьмы? – Рафа смотрел инкубу прямо в глаза, которые вперились в него из глаз Блита. – Отчего ты так уверен, что я не назову все же имя Риатамы? Разве не пришлет он сюда целый сонм серавимов, чтобы извести тебя? – Рафа помолчал, пристально глядя Блиту в лицо. Инкуб не отвечал. – Я же знаю, кто ты, дунамез… А теперь дай мне пройти, прежде чем я произнесу то тайное имя, пред которым и ты должен будешь склониться. Он, может быть, даже сохранит тебе жизнь.
Блит чувствовал, как внутри у него извивается и корчится неведомое ему существо. Оно, это существо, оторвало его руку от Рафы и всунуло в его куртку, где ему удалось прежде спрятать длинный нож. Оттолкнув Рафу, он выхватил нож, полоснул им по воздуху. Нож чуть задел щеку Рафы. Блит, ничего не в состоянии остановить, ринулся к Рафе, оступившемуся на обочине тропинки, и попытался вонзить нож ему в грудь. Рафа успел схватить его руку, когда нож был уже совсем близко от его лица.
– Думаешь, что можешь остановить меня словом, парень? – прошипел дунамез. – Находясь в этом теле, я сам могу остановить что угодно. Могу поднять этими его руками сдохшую корову, а скоро подберу мертвого священника Кушитика и сброшу его в море. – Продолжая говорить, дунамез силился приблизить руку Блита к лицу Рафы. – Я хочу видеть твою кровь на этом ноже, а когда ты умрешь, я буду танцевать на твоей могиле. – Инкуб от ярости плевался слюной при каждом слове и хрюкал, как свинья.
– Именем… Риатамы… приказываю тебе: изыди! – в полный голос возгласил Рафа.
Его заклятье эхом прокатилось вокруг карьера, проникло в самую гущу леса, ветер унес его далеко в море. Блит поднялся на ноги и, спотыкаясь, пересек тропинку. Скерри повернулся и опрометью бросился вниз с холма. Консит карабкался вверх так быстро, как только позволяли ему его слабые, жирные и дрожащие ноги. В этот миг раздался душераздирающий вопль: дунамез выдрался из Блита, отшвырнув его прочь, словно кучу ненужного тряпья. Инкуб стоял перед Рафой, беспомощный, скрученный лучами света, которые все туже и туже обвивали его. Блит прикрыл рукой глаза, чтобы не видеть кошмарную тварь. Скерри, бежавший к ним по узкой тропинке, не мог поверить тому, что происходило на его глазах.
Рафа встал и глянул на жалкую фигуру, съежившуюся у его ног. Дунамез смотрел на него сквозь слюдяные щелки узких глаз и даже попытался улыбнуться, обнажив великое множество торчавших вперед кривых зубов, из-за которых едва мог говорить.
– Пощади меня, я не собирался причинить тебе зло – произнес он торжественным тоном. – Если ты меня отпустишь, я покину эти места и не нанесу никакого вреда. Позволь же мне удалиться и найти тех, кто будет носить меня в себе всю свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38