Себе или кому-то еще? – спросил он коротко и замолчал, ожидая ответа Демьюрела.
– Бог, любой бог прежде всего должен быть достоин поклонения. Лично я никогда не считал, что наш Бог оправдывал все наши людские упования. Мы молим его об исцелении, но люди умирают; мы взываем о мире и покое, но получаем одни лишь страдания. Он призывает нас возлюбить врагов наших, но мы и сами с собой не всегда в ладу. Он лишает нас всех радостей жизни, но обретем ли мы рай после смерти? – Демьюрел вдруг сделал глубокий вдох и откинул назад свои длинные седые волосы. Взяв себя в руки, он взглянул на Бидла. – Я был слугой Всемогущего большую часть моей жизни, я страдал во имя его, подвергался осмеянию ради него и все-все отдавал ему. Но сделал ли он хоть что-нибудь для меня? Когда же я пришел сюда, то нашел здесь нечто другое… вернее, оно нашло меня.
– Что вы тут нашли, можете оставить при себе. Если это то самое место, куда я должен привести детей, пусть будет так. Но я должен быть уверен, что деньги у вас наготове, когда я приведу их, – ответил Крейн, уже зная: что бы Демьюрел ни делал, это было недобрым делом, и перед кем бы он ни преклонялся, это был не Бог.
Он повернулся, чтобы уйти; под курткой он по-прежнему сжимал кинжал, опасаясь ловушки.
– Не спешите так, мистер Крейн. Думаю, я мог бы показать вам нынче ночью такое, что изменит ваше суждение о чудесах. Вы человек мирской, вам нужны доказательства. Позвольте же мне не отказать себе в удовольствии продемонстрировать вам, что представляет собою мир в действительности.
Он сделал знак Бидлу, молча подпиравшему стену. Бидл отомкнул большой деревянный сундук, стоявший под одним из узких щелок-окон. Заскрипели металлические петли, крышка отворилась, и из сундука повалили клубы зеленой пыли. Бидл всем телом нагнулся над сундуком и едва не свалился внутрь, почти неразличимый в тумане, стараясь только, чтобы ноги его не оторвались от каменного пола. Потеряв было равновесие, он все же откачнулся назад, держа в руках и крепко прижимая к себе большой голубой камень. Став на ноги, он поднес камень к столу-алтарю и осторожно положил его на белую полотняную скатерть. Демьюрел обнажил свои кривые, неровные зубы в ликующей улыбке. Он возложил на камень обе руки, что-то бормоча про себя.
Камень начал разделяться на две равные половины. Демьюрел поднял верхнюю его половину, и открылось безукоризненное очертание человеческой руки, врезанное в камень и отполированное до яркого серебряного блеска. Очень медленно он вложил обе свои руки в проступившие в камне отпечатки. Они совершенно совпали. Он стал декламировать с пафосом:
Меня ты слышишь, камень, но не отвечаешь.
Умершее дитя я призываю.
Приди ж ко мне в сиянии огня,
О ты, чье имя Азимут, приди, услышь меня.
Демьюрел склонил голову и пристально смотрел на свои руки. Внезапно из-под дубовой двери дохнуло сквозняком, взметнувшаяся пыль завихрилась вокруг их ног. Перед алтарем вздыбился все уплотнявшийся круговорот мусора, пыли. Из сердцевины с каждым мгновением возраставшего торнадо посыпались серебристые, зеленые, фиолетовые искры. Перед их глазами постепенно вырисовывалась юная девушка: сначала проявились ее голые белые ноги, потом подол зеленого платья, а затем и весь стан ее, и голова, как будто ее составляли из отдельных частей.
Крейн не верил своим глазам. Он отступил к стене, всеми силами стараясь как можно плотнее вжаться спиною в камень. Демьюрел, все так же держа руки на лежавших на алтаре половинках камня, не сводил глаз с фантома, который начинал наполняться некой субстанцией и принимать определенную форму. При этом викарий продолжал настойчиво бормотать что-то на неизвестном Крейну языке, терпеливо уговаривая призрак, требуя материализоваться, явиться.
Крейн смотрел на представшую перед ними девочку. Она была полутора метров ростом, с длинными светлыми волосами и сияющей белой кожей. Ее зеленое платье было перехвачено в талии золотым поясом, голову украшал венок из белой омелы и темных ягод белладонны. Безжизненные глаза были словно налиты чернотой. Глаза слепого, недвижимо устремленные на что-то, чего он не видел. Крейну лицо показалось знакомым. Когда-то, где-то он видел эту девочку.
– Ну, что скажете, Крейн? Даже собственные ваши глаза свидетельствуют о существовании иного мира. Можете ли вы отрицать это? – Он посмотрел на Крейна, потом на девочку. – Это дитя-призрак способно предсказать будущее. Ее имя Азимут, она из тех, что остановлены, задержаны между жизнью и смертью, прошлым и настоящим. Она – единственная, кому я могу верить. Азимут никогда не лжет.
Крейн заметил, что руки Демьюрела, которые он с силой вжимал в камень, дрожат. Он ничего не ответил; он чувствовал, как сжимается от страха желудок, и всеми силами старался удержаться в мире реальности. Переводя взгляд с Демьюрела на Бидла, потом на девочку, он еще крепче сжимал черенок кинжала. Демьюрел заговорил снова:
– Азимут, я вызвал тебя еще раз, чтобы ты сказала правду. Расскажи мне, что будет нынешней ночью.
Последовало долгое молчание. По медной крыше, громыхая и сотрясая ее, лютовал все усиливавшийся штормовой ветер. Крейн не сводил глаз с девочки, стараясь вспомнить, кто же она. Разум кричал ему, что он знает ее или ту, кем она была, прежде чем превратилась в Азимут. На его лбу выступили капли пота. Во рту пересохло от страха. Сдавленным, тихим голосом девочка заговорила:
– Будет так, как ты желаешь. Они придут сюда. Трое, которых ты ищешь, снова будут вместе.
Говоря это, Азимут оставалась недвижима, руки кротко сложены, как для молитвы.
– А что скажешь о Крейне? Можно ему доверять? – осторожно спросил викарий.
– За такой вопрос я перережу тебе горло, Демьюрел, – прервал его взбешенный Крейн. – Меня не настолько захватили твои колдовские штучки, чтобы я не сумел отделить твою голову от твоего тела.
Крейн шагнул к столу, выхватив кинжал из-под полы. Азимут протянула руку, словно желая остановить его.
– У этого человека правдивое сердце, и он не изменит своих намерений. Он приведет их сюда и оставит со всем тем, ради чего приехал. – Она повернула голову к Крейну. Ее мертвые, безжизненные глаза смотрели ему прямо в лицо. – Твоя жизнь меняется. Желание твоего сердца исполнится.
Крейн смотрел на девочку, зная, что видел эти глаза раньше, и совсем недавно. Он содрогнулся, не понимая, было ли это привидением или игрой ума. И тут вдруг вспомнил. Шесть месяцев назад он стал в док в Бейтауне, чтобы отремонтировать корпус корабля. Девочка, которую звали Эстер Мос, принесла тогда корзину рыбы для его команды. Он помнил ее глаза, волосы, теплую улыбку. Та девочка и была теперь Азимут. Она исчезла тогда где-то в скалах, ее тела так и не нашли. Крейн начинал понимать, как именно она погибла.
– Дайте ребенку покой, Демьюрел, пусть ляжет в могилу и пребудет в мире.
– Вы не понимаете, мистер Крейн. Азимут – большая редкость, не каждый ребенок способен на это, ее дух охватывает все, от горизонта до горизонта. Сколько понадобилось детей, чтобы обрести наконец ту, что нужно! Ту, что умерла в нужное время и в нужном месте. – Демьюрел говорил небрежно, словно речь шла о цене на хлеб, а не об убийстве.
– Это вы убили девочку в нужное время и в нужном месте. Чтобы использовать ее для вашей так называемой магии. Вы убили ее, чтобы она стала вашей рабыней, лишенной последней милости – обрести покой хотя бы после смерти.
– Что заставляет вас думать, будто убил ее я? Люди умирают и без чьей-либо помощи.
Крейн бросился на Демьюрела и, схватив за горло, притиснул к стене.
– У меня чешутся руки помочь вам присоединиться к ней. Кокнуть вас прямо здесь и сейчас, и черт с ними, с деньгами. – Одной рукой он сжимал горло викария, другою приставил кинжал к его щеке. – Обещай мне одно, священник. Когда все это закончится, ты отпустишь ее и возложишь камень на ее могилу.
Говорить Демьюрел не мог, он едва дышал. Поэтому лишь согласно кивнул головой, пытаясь в то же время оторвать пальцы Крейна от своего горла. Крейн ослабил хватку, и Демьюрел рухнул на пол, хватая ртом воздух. Крейн повернулся к Азимут. Призрак стал понемногу тускнеть у него на глазах. Азимут протягивала к нему руки, надеясь удержаться в этой жизни.
– Эстер! – крикнул ей Крейн. – Я освобожу тебя! Он заплатит за то, что причинил тебе.
Ее образ все таял в поднявшемся вновь вихре. Еще миг – и она так же внезапно, как появилась, исчезла вновь. Бидл скрючился возле деревянного сундука.
Демьюрел покатился по полу к алтарю, держась рукой за мучительно болевшее горло. Джекоб Крейн стоял на пороге с кинжалом в руке. Он с отвращением смотрел на них обоих.
– Я вернусь через час и приведу детей с собой. Смотрите же, чтоб деньги были готовы.
Крейн уже вышел было из комнаты, но тут же вернулся.
– И еще вот что. Если кто-то из вас вздумает схитрить, мои люди сожгут этот дом подчистую вместе с вами. Если вы предупредите акцизных, я все равно вернусь, чтобы полюбоваться, как оба вы висите на дереве, изрезанные на мелкие кусочки и оставленные на съедение воронам. – Лезвие его кинжала сверкнуло в мягком свете свечей. – Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, уверяю вас. Так что не доводите меня до крайности.
Громко топая, он сбежал вниз по винтовой лестнице. Его шаги по каменным ступеням гулким эхом прокатились в холодном ночном воздухе. Демьюрел, уцепившись за алтарь, с трудом встал на ноги. Он слышал, как внизу с грохотом захлопнулась дверь. Бидл все еще дрожал у деревянного сундука, спрятав лицо в ладонях.
– Вставай. Встань же! Он мог убить меня, а ты валялся здесь на полу, трясясь от страха.
Демьюрел выдернул из подсвечника горящую свечу и запустил ею в Бидла. Потом схватил подсвечник, пересек комнату, размахивая им, словно мечом, и несколько раз подряд ударил Бидла.
– Больше чтоб никогда такого не было, – хрипло орал Демьюрел, опять ударив слугу по жирному боку. – Ты обязан защищать меня, а не свою шкуру, червяк!
Следующий удар угодил в спину Бидла. Он громко взревел, умоляя хозяина пощадить его, но это было ошибкой.
Демьюрел окончательно разбушевался, он в бешенстве размахивал подсвечником, колотя по стене, по алтарю, по Бидлу; наносил удары по любым целям без разбора, держа оружие обеими руками и яростно вопя, пока, обессилев, не свалился на пол. Некоторое время он сидел, тупо глядя на причудливые узоры от зарешеченных свинцовой проволокой окон.
– Ступай, найди того парня и тащи его ко мне. У нас еще час до возвращения Крейна. Посмотрим, какие пытки он сумеет выдержать за это время. – Демьюрел пальцем выводил буквы на запыленном каменном полу.
– Но Крейн сказал… – слабым голосом проговорил Бидл, стараясь хоть немного прийти в себя после избиения.
– Мне нет дела до того, что там желал сказать этот контрабандист. Я твой хозяин, не он. Ступай. – И викарий швырнул подсвечник в грудь Бидлу. – Подними свою жирную задницу и выполняй, что тебе сказано!
– Деньги принести?
Демьюрел на минуту задумался, водя глазами по комнате, соображая, как поступить.
– Нет. В деньгах не будет надобности, за этим проследит варригал. В саване мертвеца карманы не предусмотрены, к тому ж в аду деньги и ни к чему. – И он залился похожим на лай хохотом, от которого по спине Бидла побежали мурашки. – А теперь поторопись, Бидл, пока я не послал в ад тебя, чтобы ты показал ему дорогу.
13
TEMPORA MUTANTUR
И наступила ночь, холодный сырой воздух накрыл огромный карьер, промозглая мгла просачивалась в работный дом. Там все уже спали на узких деревянных нарах; дети постарше – каждый отдельно, а малышня укладывалась кто в головах, кто в ногах, на нижних нарах. Мужчины и женщины ложились где придется, не переодевшись, не помывшись. Постель миссис Ландас стояла у самого камина, отделенная от остального помещения занавеской из вытершегося голубого бархата. Толстая сальная свеча давала тусклый свет, а догорающий огонь в камине подогревал постепенно крепчавший душный запах пота.
Рафа дремал на своих нарах, то уничтожая блох на ногах, то обращаясь мыслями к дому. Громкие всхрапывания и детские всхлипы то и дело возвращали его к бодрствованию. Он устал, его терзала боль. Плечо горело от выжженного клейма, сердце наполняла тоска по бесконечно далекой родине. Он слышал, как завывает ветер, продираясь сквозь лесные заросли, а волны с ревом набрасываются на прибрежные скалы, рассыпаясь звонкими брызгами в ночи.
Он старался уснуть, освободить свой мозг, вырваться мыслями из этих мест, где он был сейчас узником, не думать о будущем, которое казалось столь неопределенным. Он молил Риатаму забрать его из этих мест, позволить вновь увидеть родной дом. Минул уже почти год с тех пор, как он покинул свою деревушку. Последнюю ночь он провел там под звездами, овеваемый теплым ветерком пустыни, наполнявшим своим дыханием лес и бороздившим легкие облака на глубоком и черном ночном небе. Он заснул тогда, убаюканный голосами женщин, распевавших псалмы, и потрескиванием костра почти в такт их пению.
Рафа позволил себе предаться мыслям о родине, хотя и знал, что воспоминания о любимом крае, которого ему так не хватало, и о тамошних людях, которых он с радостью обнял бы, вызовут у него слезы. Он чувствовал себя совсем одиноким. Ему хотелось коснуться чьей-нибудь дружеской руки, услышать приветствие, произнесенное дружелюбным африканским голосом.
Рафа знал, что здесь он чужой, цвет кожи как бы отделяет его от окружавших его людей. Здешние люди, думал он, бедны и телом и духом. Этой ночью все были очевидцами чуда – глухой мальчик стал слышать, – и все-таки они не уверовали. Казалось, они сами были слепы и глухи к тем знамениям, которые им предстали, а может быть, их околдовало неверие. Они предпочитали верить тупому духу гадальных карт и болтовне старой гадалки, чем уверовать в деяния Риатамы, живого Бога. Они словно были счастливы оставаться в своей нищете.
Рафа откинулся на свернутый валиком плащ, снова закрыл глаза и соскользнул в сон.
В этот миг мужчина, которым овладел дунамез, проснулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38