ванна из камня
Его палец покинул Тиглат и коснулся маленького символа, обозначавшего на карте замок Крэг, расположенный высоко в горах Вереш, на реке Фаолейн.
Им предстояла поездка туда, но никакого определенного маршрута не существовало. Они будут странствовать, как придет в голову. Достоверно было известно только одно: Пандсала ждет их в замке Крэг к определенному сроку, и остановка там перед поездкой в Виз, на Риаллу, будет довольно продолжительной.
Поль однажды видел далекие пурпурные вершины гор Вереш, увенчанные белыми шапками, однако было это так давно, что он сомневался в реальности собственных воспоминаний. На Дорвале были горы, но они никогда не видели снега. Помечтав, он решил, что радость лицезреть такое чудо, как хвойные леса, озера, луга, широкие реки и особенно снег, мало чем уступает удовольствию провести лето в военном лагере.
— Ах, вот ты где!
Поль поднял взгляд. Сьонелл явно обладала сверхъестественной способностью отыскивать его.
— Добрый день, — вежливо сказал он.
— Мы с Янави собираемся прокатиться верхом. Хочешь с нами?
— Нет, но за приглашение спасибо. Сьонелл пожала плечами и села в кресло.
— Почему Риян «Гонец Солнца», хотя его отец вовсе не фарадим?
— Потому же, почему и Мааркен. Лорд Чейналь тоже не обладает даром.
— Как и твой отец, — кивнув, сказала она. — Это всегда передается через мать, да?
— Никто не знает, откуда это идет. — Он начал сворачивать карту. — Отец моей бабушки был фарадимом, хотя и необученным, и даже его жена ни о чем не подозревала. Но одной из их дочерей-близнецов стала леди Андраде, самая могущественная из «Гонцов Солнца», а второй — моя бабушка, принцесса Милар.
— У принцессы Тобин тоже есть дар, а у твоего отца нет. И у ее детей все по-разному. Ужасный беспорядок! — фыркнула она. — Но ведь ты тоже фарадим. Думаешь, ты будешь таким же могучим «Гонцом Солнца», как и твоя мать? — спросила девочка.
— Надеюсь, что да.
— Мне бы хотелось стать «Гонцом Солнца» и прикоснуться к дракону.
— Это совсем не то, что должен делать настоящий фарадим. — Он встал и положил карту назад в коробку. — Быть фарадимом — это…
— Но ведь ты хочешь коснуться дракона солнечным светом, правда? — прервала она.
Поль отвернулся от проницательных голубых глаз.
— Не твое дело, — пробормотал он.
— Но ведь хочешь! Я знаю о тебе все. Даже то, что тебе не хотелось бы, чтобы я знала.
— Например? — обернулся он. Она дерзко усмехнулась.
— Не скажу!
— Лучше скажи.
Она спрыгнула с кресла, засмеялась и вылетела в открытую дверь. Поль бросил карту и помчался следом, догнав девочку только на лестнице. Он сделал попытку взять Сьонелл за подбородок, но та вырвалась.
— Сьонелл! Скажи мне!
— Не скажу, пока не пообещаешь поехать с нами кататься!
— Ты самый невозможный ребенок на свете.
— Я не ребенок!
— Ребенок. И прекрати говорить о том, о чем понятия не имеешь. — Он повернулся, готовый вернуться в комнату.
— Поль, но ведь я действительно кое-что знаю! Я знаю, зачем тебе надо коснуться драконов. Ты хочешь передать им, что они могут вернуться назад, в ущелье Ривенрок, потому что опасности нет.
Он в смятении обернулся и пристально взглянул на Сьонелл.
— Откуда ты знаешь?
— Но это ведь как раз то, что сделала бы я, если бы была «Гонцом Солнца»!
Поль сверху вниз посмотрел на пухлое маленькое личико. В нем стало просыпаться уважение к этой девочке.
— Ты бы сделала это? Так ты разбираешься в драконах?
— Моя мама многие годы изучала драконов. Она знает о них больше всех на свете. А мы с мамой только о них и разговариваем.
Неожиданно Поль услышал себя со стороны.
— А я очень мало знаю о драконах. Может, расскажешь?
Сьонелл на мгновение засияла от счастья, затем вспомнила о гордости и взглянула на носки своих туфелек, постукивая ногой по ступеньке.
— Может, и рассказала бы, если бы ты был повежливее. Знаешь, ты иногда бываешь ужасно вредным.
— Извини. — Поль пытался придумать, что бы ему еще сказать.
Сьонелл избавила его от этой необходимости, застенчиво улыбнувшись. Однажды, вдруг подумал Поль, эта девочка станет настоящей красавицей. К еще большему удивлению, он чуть не сказал об этом ей, но стены Скайбоула вдруг задрожали от грохота.
— Черт побери, это еще что такое? — выпалил он.
— А ты прислушайся.
— Снова драконы дерутся?
— Неужели не слышишь разницы? — усмехнулась она.
— Судя по звуку, они не голодны, — отважился предположить он.
— Конечно, нет. Они спариваются.
* * *
Сьонед и Мааркен провели последние несколько дней в компании с Фейлин, которая занималась утомительным процессом вскрытия дракона. Сначала это кровавое дело вызывало у обоих «Гонцов Солнца» тошноту, однако вскоре им пришлось расстаться с излишней чувствительностью. Было что-то завораживающее в том, как работают мышцы, в тонких костях летучего тела, и это помогало преодолеть желудочные спазмы.
Фейлин искренне уважала драконов и сожалела, что приходится тревожить покойника. Но любопытство оказалось сильнее. Она диктовала свои открытия и находки двум писцам, каждый из которых надеялся на память Сьонед, чтобы восстановить то, что они иногда пропускали. Тем временем Мааркен делал профессиональные зарисовки. Его изображения тончайших связей между мышцами и костями были настоящим произведением искусства. Другие слуги были заняты сооружением каменного погребального ложа для останков дракона, которые предстояло переместить туда, когда Фейлин закончит описывать, а Мааркен рисовать их.
— Мозг в два раза больше нашего, но в нем нет такого количества извилин, — говорила Фейлин, держа обеими руками массу серого вещества. — Он также гораздо больше в задней части, где соединяется со спинным мозгом, и не так развит в передних долях…
— Подожди, — остановила ее Сьонед, — а когда это ты видела человеческий мозг?
Фейлин откашлялась и смущенно взглянула на нее.
— Ну… моя мать была врачом. Ей нравилось узнавать, как что работает.
— Но откуда…
— Однажды она нашла в холмах мертвеца. Опознать человека было невозможно, да никто его и не разыскивал… После всего мы совершили погребальный обряд, — виновато закончила она.
Мааркен оторвался от рисунков и округлил глаза. Сьонед перевела дух, потрясла головой и тихо произнесла:
— Я жалею, что спросила. Продолжай, Фейлин.
Мозг, глаза, язык, губы, строение носоглотки — все было измерено, описано и передано Мааркену для зарисовки. Последние два дня Фейлин скрупулезно исследовала крупные части — лапы, желудок, легкие, крылья и сердце.
Один из писцов, с трудом закончивший описание состава последнего обеда дракона после вскрытия желудка, в конце концов не выдержал и отказался слушать результаты препарирования глаз. Бедняга бросил пергамент и перо и побежал к озеру, где ему, без сомнения, стало плохо. Его место заняла Сьонед, записывавшая все стоящее и дававшая себе клятву, что верховную принцессу не вырвет на людях.
— Мааркен, у тебя такое же зеленое лицо, как у беременной, — неожиданно сказала Фейлин.
— Кровь крови рознь, — ответил он. — Она отличается от крови на поле боя.
— Резать дракона в научных целях хуже, чем резать людей?
— Это совершенно разные вещи, — упрямо твердил он.
— У него своя точка зрения, — заметила Сьонед. — Тебе понравилось бы, если бы кто-то начал разрезать тебя на составные части?
— Я бы сильно возражала, будь я жива! Но если я мертва, какое это имеет значение? Какая мне польза от моего тела, когда его покинет душа? — Фейлин положила последний кусок черепа перед Мааркеном, потянулась и присела на корточки рядом со Сьонед. — Как бы то ни было, шанс был слишком редкий, чтобы его упустить.
— Но мне кажется… — Сьонед беспомощно пожала плечами.
— А что было делать? Моя мать была не единственным исследователем человеческого тела. Возражает ли труп против языков пламени, в котором его сжигают? Так с какой стати ему возражать против вскрытия?
— И все равно, мне не хотелось бы, чтобы кто-либо сотворил такое со мной, — ответила Сьонед.
— А если мы с помощью этого дракона узнаем что-то такое, что поможет лучше понять всю их расу?
— Я не спорю, Фейлин. Я ведь сама вызвалась тебе помогать. Но боюсь, что не смогу смотреть на это так же спокойно, как ты.
— Кажется, я знаю, почему, — откликнулся Мааркен. — Спокойно можно относиться ко вскрытию любого из животных, которых мы используем в пищу. Но мы со Сьонед касались цветов дракона. Единственные другие существа, с которыми можно сделать то же самое, — люди. А это решительно меняет дело.
Они закончили вскрытие ранним вечером и вылили на расчлененное тело несколько фляжек душистой воды. Сьонед и Мааркен вместе вызвали Огонь, чтобы сжечь останки, и в воздухе распространился пряно-сладкий запах. Писцы и слуги с облегчением вернулись в Скайбоул, оставив Сьонед, Фейлин и Мааркена смотреть, как догорает погребальный костер.
Когда небо расколол рев спаривающихся драконов, все трое так и подпрыгнули. Фейлин, уважение которой к драконам включало и здоровый страх перед ними, побелела, и Сьонед взяла ее за руку.
— Они просто спариваются. Мы такое уже слышали.
— Я тоже, но так и не могу, привыкнуть. Это ужасно, — нервно сказала она. — Я могу их изучать, пересчитывать, наблюдать за ними, даже препарировать, чтобы узнать, как они устроены. Но что-то в их голосах переворачивает мне душу.
Она вновь вздрогнула, когда голоса драконов грянули над северным склоном кратера.
— О Богиня!
Глаза Сьонед неотрывно следили за маленькой красноватой драконшей с подкрылками золотистого цвета — той самой, которой она пыталась коснуться. Стая вернулась к озеру, чтобы напиться: казалось, трехлеток не тревожили ни крики спаривающихся, ни горящий мертвый дракон. Они были недостаточно взрослыми, чтобы осознать или заинтересоваться первыми, а мертвый самец был оплакан и вычеркнут из их памяти. Привыкшая распространять человеческие эмоции на драконов, Сьонед нашла, что это невыразимо грустно.
Вспомнив данное Рохану обещание, она взглянула на Мааркена. Тот ответил ей настороженным взглядом и наконец кивнул. Сьонед удостоверилась, что с Фейлин все в порядке, а потом вернулась к племяннику.
— Поддержи меня, — вот и все, что она ему сказала, тут же ощутив искусное плетение солнечных лучей натренированным, дисциплинированным разумом фарадима. Его рубин, янтарь и алмаз создали яркое сочетание с ее собственными изумрудом, сапфиром, янтарем и ониксом; спектры дополняли друг друга, но цвета Сьонед доминировали, как она и просила. Однако все великолепие их красок было ничем по сравнению с вихрем оттенков, в который Сьонед так внезапно окунулась во время первого случайного столкновения с драконом. В мозгу Сьонед замелькали радуги; она почувствовала головокружение от цветов, повторявшихся в сотнях нюансов, и каждый нес с собой звук, картину, впечатление, воспоминание или инстинкт — слишком много для того, чтобы охватить все разумом, запомнить и в одиночку преобразить в узнаваемые формы. Избыток красок потряс ее, лавина информации едва не лишила рассудка. Смутно, через бурю радуг, Сьонед почувствовала, что дракон разорвал контакт. А потом потеряла сознание.
— Сьонед! — Мааркен быстро подхватил ее, пораженный пепельным цветом ее щек и безжизненно поникшей головой. Отточенный навык помог ему удержать цвета Сьонед в полном соответствии с образцом, вернуть и восстановить их перед тем, как она потеряла сознание. Теперь ей не угрожала опасность потеряться в тени. Но глубокий обморок Сьонед лишил Мааркена присутствия духа. Дрожащая и побледневшая, Фейлин помогла ему уложить принцессу на землю.
— Мааркен, что за чертовщина?
— Не знаю… Я не касался дракона, так что понятия не имею, что она увидела и почувствовала. — Он положил ее голову на одну руку и осторожно похлопал по щекам другой. — Сьонед!
— Ведь это не может плохо кончиться, правда? Она не кричала, как в прошлый раз. Да и дракон тоже. — Фейлин сняла с пояса кожаный бурдючок с водой — предмет, который обитатели Пустыни никогда не забывали взять с собой где бы они ни были — и дала Сьонед напиться. Принцесса слегка глотнула, но это было чисто рефлекторное движение: ничто не показывало, что она собирается прийти в себя.
Мааркен увидел быструю тень и посмотрел вверх. Другие драконы улетели, но красноватая все еще была здесь; внутренняя поверхность крыльев драконши блестела, пока она кружилась над погребальным костром. Она закричала, издав тихий, горестный всхлип, затем спикировала вниз, чтобы взглянуть поближе, снова взлетела и с жалобным воем начала кружить прямо над ними.
— Она беспокоится о Сьонед, — прошептала Фейлин. — Это возможно?
Сьонед наконец пошевелилась и неуверенно приподнялась. Она сделала слабое движение рукой, словно защищаясь от чего-то, а затем открыла глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил Мааркен.
— Болит голова… и боль спускается в ноги. Мааркен…
— Ты ничего не помнишь?
— А что я должна помнить? — нахмурилась она.
— Не знаю. Я был недостаточно близко, чтобы видеть это самому. Но ты коснулась дракона, Сьонед. Должно быть, ты это сделала.
— Правда? — Она села, обхватила руками колени и прижалась к ним грудью. — Я помню, что хотела чего-то и просила поддержать меня, но после этого…
— Я думаю, лучше всего отнести миледи в замок и положить в постель, — сказала Фейлин. Сьонед охнула, когда Мааркен и Фейлин попытались помочь ей встать.
— О Богиня, я чувствую себя так, будто провела в Долгих Песках весь осенний сезон бурь. — Внезапно она посмотрела вверх на кричащую драконшу. — Она все еще здесь!
Красноватая, летавшая над озером, внезапно подлетела вплотную к Сьонед и взглянула на нее большими прекрасными темными глазами. Затем она затрубила; звонкая серебристая нота эхом отдалась в кратере, а драконша улетела в Пустыню.
Фейлин переглянулась с Мааркеном и сказала:
— Я слышала это в ее голосе.
Он кивнул.
— Думаю, я видел это в ее глазах. Она рада, что со Сьонед все в порядке и что она может вернуться к остальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Им предстояла поездка туда, но никакого определенного маршрута не существовало. Они будут странствовать, как придет в голову. Достоверно было известно только одно: Пандсала ждет их в замке Крэг к определенному сроку, и остановка там перед поездкой в Виз, на Риаллу, будет довольно продолжительной.
Поль однажды видел далекие пурпурные вершины гор Вереш, увенчанные белыми шапками, однако было это так давно, что он сомневался в реальности собственных воспоминаний. На Дорвале были горы, но они никогда не видели снега. Помечтав, он решил, что радость лицезреть такое чудо, как хвойные леса, озера, луга, широкие реки и особенно снег, мало чем уступает удовольствию провести лето в военном лагере.
— Ах, вот ты где!
Поль поднял взгляд. Сьонелл явно обладала сверхъестественной способностью отыскивать его.
— Добрый день, — вежливо сказал он.
— Мы с Янави собираемся прокатиться верхом. Хочешь с нами?
— Нет, но за приглашение спасибо. Сьонелл пожала плечами и села в кресло.
— Почему Риян «Гонец Солнца», хотя его отец вовсе не фарадим?
— Потому же, почему и Мааркен. Лорд Чейналь тоже не обладает даром.
— Как и твой отец, — кивнув, сказала она. — Это всегда передается через мать, да?
— Никто не знает, откуда это идет. — Он начал сворачивать карту. — Отец моей бабушки был фарадимом, хотя и необученным, и даже его жена ни о чем не подозревала. Но одной из их дочерей-близнецов стала леди Андраде, самая могущественная из «Гонцов Солнца», а второй — моя бабушка, принцесса Милар.
— У принцессы Тобин тоже есть дар, а у твоего отца нет. И у ее детей все по-разному. Ужасный беспорядок! — фыркнула она. — Но ведь ты тоже фарадим. Думаешь, ты будешь таким же могучим «Гонцом Солнца», как и твоя мать? — спросила девочка.
— Надеюсь, что да.
— Мне бы хотелось стать «Гонцом Солнца» и прикоснуться к дракону.
— Это совсем не то, что должен делать настоящий фарадим. — Он встал и положил карту назад в коробку. — Быть фарадимом — это…
— Но ведь ты хочешь коснуться дракона солнечным светом, правда? — прервала она.
Поль отвернулся от проницательных голубых глаз.
— Не твое дело, — пробормотал он.
— Но ведь хочешь! Я знаю о тебе все. Даже то, что тебе не хотелось бы, чтобы я знала.
— Например? — обернулся он. Она дерзко усмехнулась.
— Не скажу!
— Лучше скажи.
Она спрыгнула с кресла, засмеялась и вылетела в открытую дверь. Поль бросил карту и помчался следом, догнав девочку только на лестнице. Он сделал попытку взять Сьонелл за подбородок, но та вырвалась.
— Сьонелл! Скажи мне!
— Не скажу, пока не пообещаешь поехать с нами кататься!
— Ты самый невозможный ребенок на свете.
— Я не ребенок!
— Ребенок. И прекрати говорить о том, о чем понятия не имеешь. — Он повернулся, готовый вернуться в комнату.
— Поль, но ведь я действительно кое-что знаю! Я знаю, зачем тебе надо коснуться драконов. Ты хочешь передать им, что они могут вернуться назад, в ущелье Ривенрок, потому что опасности нет.
Он в смятении обернулся и пристально взглянул на Сьонелл.
— Откуда ты знаешь?
— Но это ведь как раз то, что сделала бы я, если бы была «Гонцом Солнца»!
Поль сверху вниз посмотрел на пухлое маленькое личико. В нем стало просыпаться уважение к этой девочке.
— Ты бы сделала это? Так ты разбираешься в драконах?
— Моя мама многие годы изучала драконов. Она знает о них больше всех на свете. А мы с мамой только о них и разговариваем.
Неожиданно Поль услышал себя со стороны.
— А я очень мало знаю о драконах. Может, расскажешь?
Сьонелл на мгновение засияла от счастья, затем вспомнила о гордости и взглянула на носки своих туфелек, постукивая ногой по ступеньке.
— Может, и рассказала бы, если бы ты был повежливее. Знаешь, ты иногда бываешь ужасно вредным.
— Извини. — Поль пытался придумать, что бы ему еще сказать.
Сьонелл избавила его от этой необходимости, застенчиво улыбнувшись. Однажды, вдруг подумал Поль, эта девочка станет настоящей красавицей. К еще большему удивлению, он чуть не сказал об этом ей, но стены Скайбоула вдруг задрожали от грохота.
— Черт побери, это еще что такое? — выпалил он.
— А ты прислушайся.
— Снова драконы дерутся?
— Неужели не слышишь разницы? — усмехнулась она.
— Судя по звуку, они не голодны, — отважился предположить он.
— Конечно, нет. Они спариваются.
* * *
Сьонед и Мааркен провели последние несколько дней в компании с Фейлин, которая занималась утомительным процессом вскрытия дракона. Сначала это кровавое дело вызывало у обоих «Гонцов Солнца» тошноту, однако вскоре им пришлось расстаться с излишней чувствительностью. Было что-то завораживающее в том, как работают мышцы, в тонких костях летучего тела, и это помогало преодолеть желудочные спазмы.
Фейлин искренне уважала драконов и сожалела, что приходится тревожить покойника. Но любопытство оказалось сильнее. Она диктовала свои открытия и находки двум писцам, каждый из которых надеялся на память Сьонед, чтобы восстановить то, что они иногда пропускали. Тем временем Мааркен делал профессиональные зарисовки. Его изображения тончайших связей между мышцами и костями были настоящим произведением искусства. Другие слуги были заняты сооружением каменного погребального ложа для останков дракона, которые предстояло переместить туда, когда Фейлин закончит описывать, а Мааркен рисовать их.
— Мозг в два раза больше нашего, но в нем нет такого количества извилин, — говорила Фейлин, держа обеими руками массу серого вещества. — Он также гораздо больше в задней части, где соединяется со спинным мозгом, и не так развит в передних долях…
— Подожди, — остановила ее Сьонед, — а когда это ты видела человеческий мозг?
Фейлин откашлялась и смущенно взглянула на нее.
— Ну… моя мать была врачом. Ей нравилось узнавать, как что работает.
— Но откуда…
— Однажды она нашла в холмах мертвеца. Опознать человека было невозможно, да никто его и не разыскивал… После всего мы совершили погребальный обряд, — виновато закончила она.
Мааркен оторвался от рисунков и округлил глаза. Сьонед перевела дух, потрясла головой и тихо произнесла:
— Я жалею, что спросила. Продолжай, Фейлин.
Мозг, глаза, язык, губы, строение носоглотки — все было измерено, описано и передано Мааркену для зарисовки. Последние два дня Фейлин скрупулезно исследовала крупные части — лапы, желудок, легкие, крылья и сердце.
Один из писцов, с трудом закончивший описание состава последнего обеда дракона после вскрытия желудка, в конце концов не выдержал и отказался слушать результаты препарирования глаз. Бедняга бросил пергамент и перо и побежал к озеру, где ему, без сомнения, стало плохо. Его место заняла Сьонед, записывавшая все стоящее и дававшая себе клятву, что верховную принцессу не вырвет на людях.
— Мааркен, у тебя такое же зеленое лицо, как у беременной, — неожиданно сказала Фейлин.
— Кровь крови рознь, — ответил он. — Она отличается от крови на поле боя.
— Резать дракона в научных целях хуже, чем резать людей?
— Это совершенно разные вещи, — упрямо твердил он.
— У него своя точка зрения, — заметила Сьонед. — Тебе понравилось бы, если бы кто-то начал разрезать тебя на составные части?
— Я бы сильно возражала, будь я жива! Но если я мертва, какое это имеет значение? Какая мне польза от моего тела, когда его покинет душа? — Фейлин положила последний кусок черепа перед Мааркеном, потянулась и присела на корточки рядом со Сьонед. — Как бы то ни было, шанс был слишком редкий, чтобы его упустить.
— Но мне кажется… — Сьонед беспомощно пожала плечами.
— А что было делать? Моя мать была не единственным исследователем человеческого тела. Возражает ли труп против языков пламени, в котором его сжигают? Так с какой стати ему возражать против вскрытия?
— И все равно, мне не хотелось бы, чтобы кто-либо сотворил такое со мной, — ответила Сьонед.
— А если мы с помощью этого дракона узнаем что-то такое, что поможет лучше понять всю их расу?
— Я не спорю, Фейлин. Я ведь сама вызвалась тебе помогать. Но боюсь, что не смогу смотреть на это так же спокойно, как ты.
— Кажется, я знаю, почему, — откликнулся Мааркен. — Спокойно можно относиться ко вскрытию любого из животных, которых мы используем в пищу. Но мы со Сьонед касались цветов дракона. Единственные другие существа, с которыми можно сделать то же самое, — люди. А это решительно меняет дело.
Они закончили вскрытие ранним вечером и вылили на расчлененное тело несколько фляжек душистой воды. Сьонед и Мааркен вместе вызвали Огонь, чтобы сжечь останки, и в воздухе распространился пряно-сладкий запах. Писцы и слуги с облегчением вернулись в Скайбоул, оставив Сьонед, Фейлин и Мааркена смотреть, как догорает погребальный костер.
Когда небо расколол рев спаривающихся драконов, все трое так и подпрыгнули. Фейлин, уважение которой к драконам включало и здоровый страх перед ними, побелела, и Сьонед взяла ее за руку.
— Они просто спариваются. Мы такое уже слышали.
— Я тоже, но так и не могу, привыкнуть. Это ужасно, — нервно сказала она. — Я могу их изучать, пересчитывать, наблюдать за ними, даже препарировать, чтобы узнать, как они устроены. Но что-то в их голосах переворачивает мне душу.
Она вновь вздрогнула, когда голоса драконов грянули над северным склоном кратера.
— О Богиня!
Глаза Сьонед неотрывно следили за маленькой красноватой драконшей с подкрылками золотистого цвета — той самой, которой она пыталась коснуться. Стая вернулась к озеру, чтобы напиться: казалось, трехлеток не тревожили ни крики спаривающихся, ни горящий мертвый дракон. Они были недостаточно взрослыми, чтобы осознать или заинтересоваться первыми, а мертвый самец был оплакан и вычеркнут из их памяти. Привыкшая распространять человеческие эмоции на драконов, Сьонед нашла, что это невыразимо грустно.
Вспомнив данное Рохану обещание, она взглянула на Мааркена. Тот ответил ей настороженным взглядом и наконец кивнул. Сьонед удостоверилась, что с Фейлин все в порядке, а потом вернулась к племяннику.
— Поддержи меня, — вот и все, что она ему сказала, тут же ощутив искусное плетение солнечных лучей натренированным, дисциплинированным разумом фарадима. Его рубин, янтарь и алмаз создали яркое сочетание с ее собственными изумрудом, сапфиром, янтарем и ониксом; спектры дополняли друг друга, но цвета Сьонед доминировали, как она и просила. Однако все великолепие их красок было ничем по сравнению с вихрем оттенков, в который Сьонед так внезапно окунулась во время первого случайного столкновения с драконом. В мозгу Сьонед замелькали радуги; она почувствовала головокружение от цветов, повторявшихся в сотнях нюансов, и каждый нес с собой звук, картину, впечатление, воспоминание или инстинкт — слишком много для того, чтобы охватить все разумом, запомнить и в одиночку преобразить в узнаваемые формы. Избыток красок потряс ее, лавина информации едва не лишила рассудка. Смутно, через бурю радуг, Сьонед почувствовала, что дракон разорвал контакт. А потом потеряла сознание.
— Сьонед! — Мааркен быстро подхватил ее, пораженный пепельным цветом ее щек и безжизненно поникшей головой. Отточенный навык помог ему удержать цвета Сьонед в полном соответствии с образцом, вернуть и восстановить их перед тем, как она потеряла сознание. Теперь ей не угрожала опасность потеряться в тени. Но глубокий обморок Сьонед лишил Мааркена присутствия духа. Дрожащая и побледневшая, Фейлин помогла ему уложить принцессу на землю.
— Мааркен, что за чертовщина?
— Не знаю… Я не касался дракона, так что понятия не имею, что она увидела и почувствовала. — Он положил ее голову на одну руку и осторожно похлопал по щекам другой. — Сьонед!
— Ведь это не может плохо кончиться, правда? Она не кричала, как в прошлый раз. Да и дракон тоже. — Фейлин сняла с пояса кожаный бурдючок с водой — предмет, который обитатели Пустыни никогда не забывали взять с собой где бы они ни были — и дала Сьонед напиться. Принцесса слегка глотнула, но это было чисто рефлекторное движение: ничто не показывало, что она собирается прийти в себя.
Мааркен увидел быструю тень и посмотрел вверх. Другие драконы улетели, но красноватая все еще была здесь; внутренняя поверхность крыльев драконши блестела, пока она кружилась над погребальным костром. Она закричала, издав тихий, горестный всхлип, затем спикировала вниз, чтобы взглянуть поближе, снова взлетела и с жалобным воем начала кружить прямо над ними.
— Она беспокоится о Сьонед, — прошептала Фейлин. — Это возможно?
Сьонед наконец пошевелилась и неуверенно приподнялась. Она сделала слабое движение рукой, словно защищаясь от чего-то, а затем открыла глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — тревожно спросил Мааркен.
— Болит голова… и боль спускается в ноги. Мааркен…
— Ты ничего не помнишь?
— А что я должна помнить? — нахмурилась она.
— Не знаю. Я был недостаточно близко, чтобы видеть это самому. Но ты коснулась дракона, Сьонед. Должно быть, ты это сделала.
— Правда? — Она села, обхватила руками колени и прижалась к ним грудью. — Я помню, что хотела чего-то и просила поддержать меня, но после этого…
— Я думаю, лучше всего отнести миледи в замок и положить в постель, — сказала Фейлин. Сьонед охнула, когда Мааркен и Фейлин попытались помочь ей встать.
— О Богиня, я чувствую себя так, будто провела в Долгих Песках весь осенний сезон бурь. — Внезапно она посмотрела вверх на кричащую драконшу. — Она все еще здесь!
Красноватая, летавшая над озером, внезапно подлетела вплотную к Сьонед и взглянула на нее большими прекрасными темными глазами. Затем она затрубила; звонкая серебристая нота эхом отдалась в кратере, а драконша улетела в Пустыню.
Фейлин переглянулась с Мааркеном и сказала:
— Я слышала это в ее голосе.
Он кивнул.
— Думаю, я видел это в ее глазах. Она рада, что со Сьонед все в порядке и что она может вернуться к остальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88