– Важно понимать, в чем суть напряжения, чтобы сделать все правильно, а не испортить. Ударишь в середину слишком сильно, и она станет тонкой. Работать надо аккуратно, нежно, начиная с краев и продвигаясь к центру… вот так, как бы отжимая плотность к верхушке купола, где ей самое место.
Анакс остановился, вытер лоб тыльной стороной ладони и усмехнулся.
– Сложно? Медленно? Хм, никто и не говорил, что это легко и просто. – Молоток падал и отскакивал, быстро и четко, рука работала с минимальными усилиями. Эффект достигался за счет аккуратности и упорства. – Кроме напряжения, есть еще и давление. Внутренняя часть обрабатывается сильнее и тщательнее, чем наружная. Изнутри напряжение больше, а напряжение есть сила… во всех отношениях. Запомните, мой друг, напряжение изнутри – это сила снаружи, а твердость зависит от того, сколько труда вы вложите в работу. Поймете это – поймете все.
Оранжевый отсвет пламени перекатывался по стальной пластине словно остатки вина по дну серебряной чаши.
– Кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, – ответил Бардас. – Но разве металл не может ослабеть, если бить по нему слишком долго?
Анакс кивнул:
– Это кое-что другое. Называется усталостью. Металл достигает состояния, когда дальнейшее напряжение уже невозможно. Появляется усталость. Иногда, когда кажется, что надо нанести еще парочку ударов, проклятая железяка раскалывается как стекло. Это хрупкость. Но вам беспокоиться не о чем, мы взяли самое лучшее. А потом еще и испытание устроим.
Когда он закончил, плоская пластинка превратилась в куполообразную, идеально гладкую, без малейших морщин.
– Она и должна быть гладкая. Там, где нет полной гладкости, есть слабые места. – Анакс поднял изделие на свет, проверить, нет ли каких изъянов. – Хорошая ковка дает форму. Форма – это сила. Посмотрите, вот форма, которая и требуется в данном случае. Можно надеть самые тяжелые сапоги и прыгать на ней целый день, с утра до вечера, не оставив ни единой отметины.
Болло занимался какой-то большой пластиной, придавая ей необходимый изгиб.
– Память, – продолжал Анакс, – через нее достигается напряжение. Дайте металлу память, форму, к которой он должен вернуться, когда что-то попытается ее нарушить. Тогда при любом воздействии он будет стремиться к этой форме, что и дает металлу силу сопротивления. Память – это напряжение, напряжение – это сила. Все очень просто, когда доходишь до сути.
– Сыны Неба… Я буду откровенен с вами… – Бардас замялся. – Мне трудно понять. Вы не против, что я спрашиваю?
Анакс взглянул на него и улыбнулся. Улыбка получилась страшноватая – сдержанный оскал.
– Вы меня спрашиваете… Полагаю, это что-то вроде комплимента. Вы говорите себе, что Сыны Неба – мерзавцы, но этот не такой, как остальные, он почти нормальный. Это показывает, – Анакс сдавил пластину, и она подчинилась ему, выгнувшись в нужную сторону, – что вы ни черта не знаете о Сынах Неба. О нас никто ничего не знает, кроме нас самих. А мы никому не рассказываем.
– Понятно. Извините, я не хотел вас обидеть.
– Невежество не обижает, – любезно ответил Анакс. – То есть я хочу сказать, что оно не обижает человека просвещенного ума. Я скажу вам вот что: я дам вам несколько намеков. Броня для души, вот что такое сведения для ограниченного пользования.
– Спасибо.
– Сыновья Неба, – продолжал Анакс, обрабатывая края нагрудника: он слегка повысил голос, чтобы стук молотка, ясный и чистый, не заглушал его слов. – Сыновья Неба – это вот что. – Он остановил молоток на полпути к цели. – И еще вот это. – Он завершил удар по пластине. – Мы – Сыновья Неба, а этот нагрудник – это вы. Вам никогда не приходило в голову, что все в мире, возможно, имеет какое-то значение? Нет, я говорю не об этом. Слишком глупое обобщение. Но если оно верно, полностью или частично, то Сыновья Неба – это значение. Мы – ось, а все остальное – колеса. Весь мир существует ради нас. Ради облегчения нашей работы.
– Понятно. И что же это за работа?
Анакс улыбнулся:
– Совершенство. Мы совершенны. Все, к чему мы прикасаемся, становится совершенным. Ну, – он слегка сместил палец на рукоятке молотка, – по крайней мере в теории. На практике мы тоже многое разбиваем. Многое портим. Вы понимаете, к чему я клоню, или хотите, чтобы я объяснил подробнее?
– Я понял идею, – сказал Бардас. – Вы – проба.
Анакс остановился и широко усмехнулся.
– Ну наконец-то нашелся человек, который меня слушал. Да, верно, мы – проба. Мы все доводим до совершенства, подвергая испытанию. Предельному напряжению. Вплоть до уничтожения. То, что выдерживает, идет в нашу коллекцию, что ломается, мы отбрасываем как мусор. Подобно всему остальному, это абсолютно просто, когда начинаешь думать в верном направлении.
После того как доспехи прошли рихтовку, Анакс пробил дыры для заклепок, нарезал ремни. Прикрепил замки и сложил все на стол.
– Ну вот. Примерьте, если хотите.
Разумеется, все подошло идеально. Латы облепили Бардаса словно вторая кожа. Сила снаружи, напряжение внутри.
– А испытание? – с улыбкой спросил Бардас. – Как будем проверять?
– Как проверять? – Анакс ухмыльнулся. – Ха, сейчас и проверим. Прямо на вас.
Глава 10
Война между кочевниками и Империей началась в один прекрасный день ближе к вечеру, на берегу озера, в болотной местности между Ап-Эскатоем и устьем Зеленой Реки. Начала войну, весьма кстати, обычная утка.
У рабочих, строивших требушеты, закончился лес, небольшая группа, во главе которой был поставлен старый знакомый Темрая, Леускай, отправилась на поиски подходящих деревьев, из которых можно было бы изготовить необходимые детали. Всем требованиям соответствовали, пожалуй, лишь прямые сосны, но за неимением их подходили и ели, и пихты. Выйдя на указанное место, Леускай обнаружил великое множество доказательств присутствия пихты, ели и сосны, но только в виде пней – аккуратных, невысоких, оставленных поколениями перимадейских корабелов. Время поджимало: имеющегося леса не хватило бы и для уже строящихся орудий, не говоря уже о пятидесяти дополнительных, только что заказанных Темраем.
Леускай знал, что все необходимое можно найти на другом берегу Зеленой Реки. Он даже видел их, сидя на поросшем плющом пеньке. С формальной точки зрения южный берег реки тоже принадлежал Империи, по крайней мере до недавнего времени он был частью длинной, узкой полоски земли, претензии на которую заявлял Ап-Эскатой. Претензии, однако, так и оказались неподкрепленными активными силовыми действиями ввиду общего ослабления города в последние сорок лет.
Леускай взвесил возможный риск, связанный с вторжением на территорию Империи: такого разрешения ему никто не давал и нарушать пусть официально не установленную, но все же границу, он не хотел. С другой стороны, возвращаться без леса, не выполнив поручения… Леускай глубоко вздохнул и начал думать, как перебраться через широкую, быструю и глубокую реку.
Проведя в долгих размышлениях беспокойный день, Леускай отказался от всех вариантов, кроме одного, и повел свою группу вниз по течению в надежде обнаружить какую-нибудь естественную переправу. Удача сопутствовала ему: не пройдя и нескольких миль, они наткнулись на вроде бы мелкое, но таящее немало скрытых опасностей место чуть выше порогов. Переправа оказалась нелегкой и малоприятной, но им удалось выбраться на противоположный берег, не потеряв ни людей, ни ценного инструмента. Однако без утрат все же не обошлось – течение унесло с полдюжины мулов, тащивших на себе запас пропитания.
Это печальное обстоятельство повлияло на смену приоритетов Леуская, воспитанного на принципе, что голодание в лесу или на берегу реки является преднамеренным и целенаправленным волевым актом. Он разделил отряд на охотничьи группы, назвал место и время сбора и отправил на поиски пищи.
Не потребовалось много времени, чтобы разочароваться. Лес оказался болотом, деревья встречались редко. А немногочисленная дичь, услышав или увидев человека, попряталась.
Леускай вернулся с пустыми руками, другие охотники преуспели не больше, но одна группа сообщила, что набрела на озеро примерно в миле к югу, где водились утки.
Новость не вызвала у Леуская всплеска энтузиазма. Несколько лет назад, перед нападением на Перимадею, когда в лагере Темрая иссякли запасы пропитания и перьев, вождь отправил несколько человек, в числе которых был и Леускай, охотиться на уток. В общем, эти проклятые твари надоели ему по горло. В каком-то смысле Леускай оказался жертвой собственного успеха, запас уток казался неиссякаемым, на них охотились всеми известными способами: ставили силки, бросали сети, стреляли из луков, убивали из пращи, а некоторых, особенно глупых или чересчур доверчивых, ловили голыми руками.
На протяжении трех или четырех недель Леускай не делал ничего другого, а только сворачивал шеи противным птицам и ощипывал тушки, ел их пропахшее рыбой жесткое мясо и нюхал их гнусный запах. Леускай ненавидел ощущение, которое охватывало его, когда он убивал уток, сжимая шею под клювом и поворачивая туловище еще и еще, по кругу, – пока они не задыхались. Иногда попадались экземпляры, казавшиеся почти бессмертными, продолжавшие жить даже после того, как им ломали шеи и разбивали головы и камни. Нет на свете существа, которое так же трудно убить, как раненую утку – в этом отношении с ней не сравнится ни бык-бизон, ни человек в полном защитном облачении. И вот теперь Леускай снова стоял перед необходимостью убивать и есть чертовых птиц, чтобы остаться в живых. Может быть, размышлял он, ему отведена роль ангела смерти по отношению к уткам, и именно затем он послан в мир. Тут Леускай провел аналогию между полковником Лорданом и племенами равнин. Если так, то бессмысленно пытаться уклониться от неизбежного.
Да, сказал Леускай, конечно, пойдемте и свернем шеи этим уткам. И они ринулись на болото.
Разумеется, они заблудились: озеро куда-то ушло, потому что на том месте, где его обнаружили разведчики, ничего не оказалось. Почти весь день пришлось потратить на поиски сбежавшего водоема, таскаясь по сырому, опасному болоту, теряя в трясине сапоги, падая в вонючую жижу, вытаскивая друг друга из цепких объятий бурого чудовища. Когда они все же набрели на озеро, Леускай сразу понял, что это другое – разведчики упоминали о холме у южной оконечности. А здесь никакого холма не было. Но озера мало чем отличаются одно от другого, и гладь этого покрывали утки. Тысячи уток, плавающих большими черными и коричневыми кучами, словно мусор, принесенный сюда мутным потоком первой летней грозы.
Когда Леускай и его люди вышли на берег, птицы не проявили ни малейшей склонности убраться подальше от опасности: они закрякали и немного подались от берега. Глупые, безмозглые утки.
Леускай провел короткое совещание. У них не было ни сетей, ни пращей, ни палок, ни собак, ни лодок, а следовательно, все привычные способы птицеубийства отпадали. Кто-то предложил стрелять в уток из луков. Но ему тут же возразили: стрел мало, а достать из озера те, что не попадут в цель, без лодок невозможно.
– Забросаем их камнями, – сказал кто-то еще, и так как ничего лучшего придумать не удалось, то единственный вариант был тут же проведен в жизнь.
Конечно, в искусстве бросать камни в уток Леускай не знал себе равных. Поблизости протекала река, впадавшая в озеро, так что о камнях беспокоиться не пришлось. Вооружившись метательными снарядами, охотники согласовали стратегию. У западного берега образовалась небольшая бухточка в форме лошадиной подковы, густо усеянная водоплавающими птицами. Утки будут обстреляны с трех сторон, в распоряжении стрелков около двадцати секунд, после чего темная стая поднимется в воздух, оглашая окрестности тревожными криками, хлопая крыльями, теряя перья, оставляя раненых и убитых. Если первая попытка не принесет желаемого успеха, у охотников, несомненно, будет возможность повторить ее на следующее утро. Весьма похоже на бомбардировку Перимадеи, причем Леускай и его люди играли бы роль требушетов – тех самых, ради которых их сюда и послали.
У самого Леуская не было абсолютно никакого желания устраивать спектакль еще раз. А потому он с особой тщательностью разместил свою артиллерию на берегах бухты, ведь стоит спугнуть одну утку, как все остальные взлетят еще до начала атаки. Вот почему охотники подбирались к озеру с величайшей осторожностью, делая все возможное, чтобы не шуметь и не совершать резких движений. Несомненно, разработанный план имел все шансы на успех, так как отличался тактической грамотностью и осуществлялся людьми, имеющими некоторый опыт в подобного рода делах.
Наверное, все завершилось бы успехом охотников, если бы один из них не поскользнулся на кочке и не провалился в болото, прихватив с собой за компанию соседа. Так уж случилось, что в кустах, неподалеку от места происшествия, разгуливал селезень. Приглушенного крика сорвавшегося в топь бедолаги вполне хватило, чтобы перепуганная птица стрелой взмыла в небо. Несколькими мгновениями позже вся стая поднялась с озера, заслонив собой солнце, будто град стрел, посланных на город из-за крепостной стены. Леускай взревел от злости и огорчения, совершенно безобидно для уток описал широкую дугу и плюхнулся в воду недалеко от берега. Что касается уток, то они пролетели над деревьями, развернулись и устремились к середине озера, поднимая другие стаи, так что вскоре все озеро напоминало встающего с постели человека.
Имперский патруль, находившийся на другой стороне озера и отправившийся в лес, чтобы пополнить запасы дичи, пришел в ярость. Солдаты всю неделю предвкушали необременительную прогулку, дающую возможность совместить приятное с полезным, готовили тайком сети, прятали под доспехами пращи и уже вышли на намеченные для начала охоты позиции, когда что-то спугнуло птиц и безнадежно испортило обещавший быть таким чудесным вечер. Сначала сержант решил, что в случившемся виновата какая-нибудь лиса, но время для нее еще не пришло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73