Прямо над нишей зеленой краской было нарисовано некое подобие креста и виднелся следующий текст:
Друг Ганин.
Великий биолог
и просто хороший человек.
Похоронен 17.08. 1991
Покойся с миром!
Видимо, эта самодеятельная могила и послужила последним пристанищем телу, которое теперь бесхозно валялось на бетонном полу. Пожелание покоиться с миром не исполнилось.
(— Ганин, Ганин…)
Что-то знакомое слышалось Грищуку этой фамилии, что-то почти родное. Совсем недавно с ней встречался. Пьяница, разбивший витрину винного магазина? Вроде нет. Содержатель притона на Плющихе? Нет, он еще за решеткой… Да, конечно же — бедолага, попавший в переделку около набережной. 600 рублей. Потому и родное.
Зажимая нос, следак ногой перевернул тело. Особо долго приглядываться не пришлось:
(— советовал же я избегать стремных знакомств, еще в больнице советовал…)
На месте происшествия присутствовал еще один труп — более свежий, но и более обезображенный. Казалось, чьи-то острые челюсти откусили уши, нос, губы, половые органы, потом выплюнули их на пыльный пол, а потом аккуратно собрали в целлофановый пакет Marlboro. Рядом с пакетом, на грязной общепитовскои тарелке для супа, в сгустках засохшей крови лежало человеческое сердце. Хорошо еще, что не плавало.
Доктор аж присвистнул, внимательно осмотрев труп:
— Это какой же силищей надо обладать, чтобы сердце вырвать!
— Может, вырезали?
— Нет, не похоже. Именно вырвали!
Малючков недоверчиво хмыкнул:
(— ишь ты, с первого взгляда определил…) (— уж кое в чем я разбираюсь, в отличии от некоторых)
Но не только двумя жмуриками и пакетиком с отвратительными «гостинцами» оказалось богато это ужасное местечко. Так всегда бывает — то пусто, то густо, то две капли на донышке, то через край. Острый глаз Малючкова узрел на бетонном полу мелкие фрагменты человеческого черепа и уже начал уныло соображать, где искать третий труп:
(— может, в стенку замуровали…)
Доктор же, хотя и порядочная сволочь, успокоил, внимательно повертев осколок в руках:
— Этот уже лет пятьдесят, как покойник.
Помимо всего этого безобразия, на полу валялся еще один череп — то ли кота, то ли лисицы, а также засохший хвост ящерицы и пожелтевшие и порванные страницы какой-то книги, изрисованные странными знаками и символами. Прочтя название одной из глав Оккультное значение крови девственницы, опер не сомневался, с чем имеет дело. Да и как сомневаться, когда джентльменский набор завершала совершенно дурацкая резиновая маска с опухшим лицом мертвеца, завершала, как неумелая пародия на весь остальной ужас:
(— ну все подготовили для шабаша, только козла вонючего не хватает. Насмотрятся их мерзких фильмов, а потом и чудят-дуркуют по чердакам-подвалам, попадитесь только — мигом устрою Варпулгириевую ночь, помелами задницы попротыкаю!)
Вот так, и не вздумайте ухмыляться! Ну спутал опер Варфоломеевскую ночь с Вальпургиевой, подумаешь! Ну не знал, что на шабашах задницы целуют, а не протыкают. Он же университетов не кончал, зато мог воробью голову с тридцати метров снести. Ну забыл на секунду, что не с детскими шалостями столкнулся, а с двумя жуткими убийствами. Ну сколько можно придираться к советским ментам?!
А потом начала странно скулить собака, по помещению пробежал легкий сквознячок и сердце нехорошо заныло. Может нервы пошаливают? Как по, команде Смирно! все застыли, опасливо глядя на дверь, ведущую в коллектор. Грищук даже инстинктивно схватился за пистолет и Доктор перестал скалиться своей идиотской улыбкой. Все настороженно ждали незванных гостей.
Ха-ха… Ха-ха-ха… Через мгновение оставалось только посмеяться над смутными опасениям и инстинктивными ощущениями, ибо все это обман чувств и фикция! Гости действительно появились, но какие — смех и грех:
На пороге, один за другим, подняв хвосты и слегка ощетинившись, показались три котища — с блюдца глазища. Степенно огляделись по сторонам, как основные, остановились и, казалось, начали о чем-то перешептываться (перемурлыкиваться).
Можно было только посмеяться над явлением этих любимцев Куклачева, но почему-то никто из присутствующих даже не улыбнулся. Колли по-пластунски перебрался за растерзанный труп и залег там, как трусливый партизан в глубоком окопе. Положив мохнатые лапы на глаза, он мелко дрожал и не желал ничего видеть. Грищук инстинктивно отпрянул. Даже крутому Малючкову, грозе московских бандитов и обладателю медали За личное мужество, сделалось не по себе и он взвел курок. И только Доктор несколько подобострастно позвал:
— Кис-кис…
(— уж не собирается ли предложить откушать разложившегося трупа и более свежего, но уже обгрызенного?!)
Малючкова аж передернуло от нахальных котов и подобострастного кис-кис. Уж неизвестно, сколько денег он отдал бы, чтобы застрелить сначала Доктора, а потом наглых тварей. Или наоборот. Рублей пятьсот. Нет, за эту шушеру, больно жирно. Сотки хватит.
Да, не любил Малючков эти напрасные создания матушки-природы — котов и докторов, и его нелюбовь приблизилась к ненависти так близко, что стала неразличимой. Конечно, не пользовались расположением опера и бандиты, и бывшие назойливые любовницы, но не так патологически. Родилась же ненависть к котам и докторам еще в детском возрасте:
У юного Малючкова с незапамятных времен жили любимая желтенькая канарейка и не менее любимый кот. Кот, как и положено, был неравнодушен к птичке и всячески стремился к свиданию. Подальше от ухажера клетку подвесили к потолку, сделав их близкий контакт практически невозможным. Но верный кот не оставлял свою безответную любовь и однажды залез на шкаф, с которого и прыгнул на клетку. Под грузным телом клетка сорвалась и упала на пол. От падения ли, или кот умудрился просунуть лапу в раздвинувшиеся прутья, но помятый бедный Кеша начал собираться на прием к своему птичьему богу. Плачущий мальчик держал умирающую птичку на ладони и набирал 03. На том конце провода в трубке раздался грубоватый-мужской голос:
— Говорите, скорая помощь…
— Дяденька, у меня канарейка помирает…
— Кто-кто?
— Птичка моя, Кеша.
— Ах, птичка…
В трубке раздалось хриплое хихиканье, похожее на всхлипывание, и тот же голос, переборов первые спонтанные эмоции, вкрадчиво произнес:
— Мальчик, ты меня слушаешь?
— Слушаю, дяденька…
— Внимательно слушаешь?
— Внимательно, дяденька…
— Ну так и иди на х.й со своей поганой канарейкой.
После этой гнусной рекомендации последовал не менее гнусный смеШОК и трубку бросили. Еще несколько минут короткие гудки разрывали ухо маленького Малючкова, не способного поверить, что это правда.
Около часа, пока ярко-желтое оперенье не посерело, пока птичка не превратилась в маленький окоченевший трупик, мальчик держал ее на ладонях, согревал и безудержно плакал. Потом положил мертвое тельце в бумажную коробочку из под леденцов Привет и укутал ватой. А вот что было дальше:
Рядом со стволом высокого фикуса, растущего в большой кадке, игрушечной лопаткой мальчик вырыл неглубокую ямку, в которую и положил самодельный гробик. В качестве прощального салюта произвел несколько выстрелов из игрушечного пистолета. Прощай!
А вот что было дальше:
Налил коту молочка, напоил до отвалу, взял на руки и почесал за ушком аж до мурлыканья. Подошел к раскрытому окну, попрощался и выбросил мерзавца прямо на асфальт, 12-й этаж.
И мальчик возненавидел всех кошек и котов. Нескольких их представителей повесил, парочку забил камнями. Одну мурку, вертлявую, как сатана на сковородке, ловил целый день. Она оцарапала все лицо, так что пришлось вырвать ей когти, облить бензином и поджечь. С дикими воплями горящая кошара металась по двору, вызывая нездоровый интерес соседей. Автора быстро вычислили и устроили ему серьезную порку. Удары ремня он переносил с достоинством борца за веру — одной кошарой меньше, меньше одной гадиной.
Все это осталось в далеком прошлом. Теперь Малючков к подобным детским шалостям равнодушен, но если появляется возможность проехаться по шкурке своим ментовским жигуленком — не побрезгует. Один раз даже старушенцию снес в пылу погони.
Доктора «отличились» перед Малючковым не только в детстве. Малючков уже браво служил в милиции, когда у его отца случился сердечный приступ. Скорая приехала лишь через полчаса и в домину пьяному доктору осталось только констатировать:
— Папаша ваш, вечная ему память — все…
— ???
— Ик!
В ответ остолбенелый опер вытащил пушку и резко засунул дуло в поганый рот, сломав несколько зубов. Нет, он не нажал на крючок. Не нажал, хотя так хотелось.
Впрочем, вошедшие коты не отреагировали на кис-кис. Они высокомерно осмотрелись, как хозяева и со степенностью удалились. В них чувствовалось нечто странное, настораживающее.
(— надо бы поймать и допросить) — непроизвольно мелькнуло в голове Малючкова и следом:
(— ну, на сегодня хватит, и на завтра хватит, за такую зарплату и так переработаться!)
НА КВАРТИРЕ ГАНИНА
Вскрывая дверь Ганинской квартиры, Малючков и безо всякой интуиции знал, что и здесь не обойдется без неприятных сюрпризов. Тот же трупный запах, вряд ли застрявший в одежде с подвала, не оставлял никаких сомнений и единственный вопрос был:
— Кто и как и кого?
Как? стало понятно после беглого осмотра тела, лежащего в ванной под слоем воды и со следами какого-то белого налета на лице и одежде. Тело распухло, но сомнений не оставалось — от удара тупым предметом по голове. Вероятно, бутылкой, валявшейся рядом с письменным столом в комнате — запекшаяся кровь на донышке. Koгo? — и на об этом не пришлось ломать голову Прямо на серванте, как по просьбе опера, лежал паспорт покойного. Фото совпадало с оригиналом:
(— очень хорошо, когда жертве лицо не уродуют, а то потом сущая пытка с идентификацией — устраивай всякие опознания, узнавай, когда лечил зубы и ставил коронки, исследуй зубную эмаль и костную ткань, этим не мне заниматься, но пока все прояснится, столько времени упустим — принимай поздравления с очередным висяком!)
Почему-то опер начал сравнивать это убийство с предыдущими: Как и в бомбоубежище, крови здесь пролилось изрядно — и на обоях, и на ковре, и на полу — повсюду ее знакомые липкие следы. Профессионал никогда их не спутает с краской или еще с какой-нибудь пролитой гадостью. А вот тело не выглядело обескровленным:
(— слава богу! хоть здесь обошлось без чертовщины!)
Вообще-то, все походило на классическую бытовуху, когда два изрядно «подогретых» собутыльника неожиданного чего-то не поделили. А не поделить можно немало — и деньги, и женщину, и политику и… саму бутылку. А может и не делили ничего, а просто возникла взаимная неприязнь на почве совместного распития. Вот уж действительно, что творят градусы: начинают пить друзьями, а заканчивают врагами, и часто не в полном составе. Малючков прекрасно знал подобные расклады, однообразные в изобилии и разнообразные в деталях: бутылки, ножи, ножки от табуретки. Чем только нельзя убить! Бывало, и цветочным горшком по кумполу, Но, судя по всему, грандиозной попойки на этот раз не было — открыли всего одну Медвежью кровь, да и то большей частью разлили по полу:
(— с такой дозы и младенец не опьянеет, да, слабый пошел нынче народец, сильно слабый и сильно вздорный)
Расклады, расклады… Вот и думай-гадай, какие были на этот раз. Кстати, могли и карты наследить — вот, по полу разбросаны. Кто-то продулся в пух и прах и отказался платить. Или поймал партнера за мухлежон. Или как урки на зоне — на жизнь играли.
Скоро подъехал деловой фотограф, сделал несколько снимков. Дактилоскописты попихали по пакетикам осколки бутылки, собрали прочие возможные вещественные доказательства. Появился вездесущий Доктор, опять придурочно скалился, внимательно осматривая тело:
— Ты, Малючок, становишься прямо-таки вестником смерти — куда ни приедешь, трупец при полном параде.
— Это все для тебя, дорогой друг, чтобы без работы не подолгу сидел. Я ведь знаю, если ты хотя бы денек не поковыряешься в чьих-то тухлых внутренностях, так и уснуть не сможешь.
— Это не страшно, если не я усну. Куда хуже, когда во сне твоя физиономия привидится. Тогда весь день руки дрожат, даже вскрытие не могу произвести.
Еще не успела разгореться почти ритуальная словесная перепалка, как на квартиру заявились два помощника-практиканта с заданием уложить тело на носилки и сопроводить на экспертизу. Обмениваться колкостями при чужих выходило за рамки служебной этики, поэтому оба говоруна с сожалением замолчали. Да, впрочем, чего жалеть — у них еще будет немало шансов попикироваться.
Малючков пошел на кухню попить чайку, а Доктор начал руководить действиями ленивых подопечных:
— Ты ровнее клади, ровнее, чтобы руки по земле не волочились. Так то лучше… Всему вас учить! И под голову клеенку подоткни — опять все заляпаете. И укрой, укрой лучше — чего зря жильцов пугать, и так уже куча зевак во дворе торчит. И не спешите, а то опрокинете…
Квартиру проветрили, замыли кровь, присыпали хлоркой ванну. Потом все разошлись по своим делам, а большей частью — по домам, ибо уже вечерело, да и скоро футбольный матч СССР-ИТАЛИЯ начинался. Наши, конечно, опять протютюкают, но почему бы не ждать чуда, чтобы потом глубокомысленно заявить:
— Чудес не бывает.
Куда-то делись двое несознательных понятых, а Грищук уже давно топтался в прихожей, даже «антикварные» часы на предмет тайника облазил. Напарник же его медлил — то бабенке какой-нибудь позвонит, о свиданке договаривается, то чаек заваривает и с чувством «накатывает», заедая вареньицем из квартирных запасов.
— Эй, Малючок, ты чего здесь, ночевать собрался?
— Да ты иди, иди, я еще полчасика посижу. Может, какие детали упустили. Еще разок все осмотрю.
— Думаешь клад под паркетом найти? Если найдешь, не забудь поделиться. И не забудь квартиру опечатать, а то опять нам влетит. .
— Катись, катись. И ты не забудь — завтра в десять утра на выволочку к Орленко… Догадываешься, за что?
— Не особо…
— Дерьмово работаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56