Ганина посещали запоздалые «воспоминания» об особо важном мероприятии, на которое он уже изрядно опаздывает. Когда ничего выдумывать не хотелось, выручал невыключенный утюг. Впрочем, некоторые знакомства имели совершенно неожиданное продолжение:
Бывший и настоящий уголовник, с которым Ганин имел неосторожность завести знакомство в классическом темном переулке, на стандартную фразу об утюге ответил весьма нетрадиционно, насупившись и вытащив из кармана заточку:
— Беги, мужик, беги, выключай свой утюг, но сначала не забудь вывернуть наизнанку карманы и снять часики. А если нет, если жалко, — бандюга увидел колебания Ганина, не желавшего расставаться со своим добром:
— то твоя квартирка дотла сгорит, но тебе уже будет все равно.
Одна увядающая красотка после стоячка в подъезде отблагодарила исследователя банальным триппером, а одна молодая дурнушка приняла желание познакомиться за попытку изнасилования и вяло начала голосить. Не особо впечатляющие итоги. Ганин с этим умозаключением и не спорил, но верил, в соответствии с куплетом песни Голубой вагон и идеологией оптимистического идиотизма:
Лучшее, конечно, впереди… Еще впереди тот незнакомец, разговор с которым все изменит в его судьбе!
(конечно, как и всякий образованный советский человек, Ганин знал литературный совет господина Булгакова никогда не заговаривать с неизвестными. знать то знал, но что из этого? да и кто такой этот Булгаков, собственно говоря, всеобщий авторитет, что ли? хрен морковкин он, с глубокомысленным видом раздающий бессмысленные рекомендации, да мало ли существует куда более практичных и научно обоснованных советов типа делать зарядку по утрам или не злоупотреблять дружбой с зеленым змием, да и то им никто не следует… а почему, собственно говоря, не надо заговаривать с неизвестными? бояться, что они ненароком окажутся посланцами ада? глупость какая-то. и потом, с кем тогда вообще разговаривать, если круг известных личностей состоит из одних придурков? сплетничать с приподъездными бабулями? с пьяными слесарями из ЖЭКа обсуждать цены на водку? так вот на какое общение вы обрекаете ищущего человека, товарищ Булгаков?! нет уж, дудки! занимайтесь лучше своей литературой!)
Итак, Ганин с вещами только что вышел из дома и медленно брел, напевая свою любимую песню из репертуара Миши Муромова. Песня называлась Ирэн, именно поэтому приходилось в очередной раз объяснять самому себе, что никакой связи между этим именем и тварью Ирчиком нет и быть не может. Просто песня очень уж милая и мелодичная. А ему чувство прекрасного ох как не чуждо.
Неожиданно, аккурат на фразе:
Непогожий день с утра, непогожий
Весь до нитки вымок ранний прохожий
мурлыкающий Ганин узрел высокого и чуть-чуть сутулого незнакомца, несколько не по сухой и теплой погоде одетого в легкий фиолетовый плащ, очень красивый и блестящий:
(— какой яркий экстравагантный цвет! небось, не Большевичка такие производит, фарца, что ли?)
Незнакомец стоял на Крымском мосту, упираясь руками в поручни, и смотрел в еле бегущую мутноватую воду, провожая взглядом то ли доску, то ли дохлую кошку, плывущую вниз по реке. Вид у него был совершенно отрешенный, словно…
(— неужели сейчас бросится в воду?)
Ганин остановился слегка поодаль, ибо не время сейчас, когда билет на поезд в кармане, когда такие грандиозные планы, становиться свидетелем самоубийства. В другое время — да с превеликим удовольствием: и сам посмотрит, и другим расскажет, и показания охотно даст, но не сейчас…
Впрочем, незнакомец не высказывал экстравагантного желания проститься с жизнью, а просто стоял и смотрел на воду. Ганин подошел поближе и принял ту же задумчивую позу. В принципе, этим-вечером он и встреч не искал — зачем знакомиться, если скоро уезжать?! Хотя, конечно, никогда не знаешь, когда случится именно то. Как ни странно, зацепив неожиданно появившегося персонажа боковым зрением, незнакомец первым начал беседу:
— Не правда ли, высота провоцирует…
(— нет, я недалек от истины, небось ему зрители нужны, показушник хренов…):
— Ну, не знаю, говорят некоторые народы там, типа американских индейцев, не боятся там высоты, — Ганин, когда нервничал, активно употреблял слово-паразит там. А нервничать-то было из-за чего:
(— вот потом поди еще доказывай, что без твоей помощи в воду сиганул…):
— Они там даже небоскребы без страховки строят… А я бы только глянул вниз и разрыв сердца от страха получил. Это болезнь такая, акрофобия называется. Я даже на балкон без особой надобности не выхожу. Но я не один такой, Жак Ширак тоже вот там рассказывал, что еще ни разу не рискнул на Эйфелеву башню подняться.
— Ну, от страха умереть сложно, это байки, гораздо проще от чего-нибудь другого. Много существует разных способов. И, кстати, поразительная у вас осведомленность о жизни индейцев и Жака Ширака. Откуда, если не секрет?
— Да вот, читал там давеча…
— Читать-то можно хоть там, хоть здесь, да верить журналюгским бредням никогда не следует — опасно для неокрепшей психики. Продажная и темная братия пасется на страницах газет и журналов, пощипывая рублики. Сами не понимают, что кропают, лишь бы народ взбудоражить, да взбаламутить, лишь бы тираж увеличить. Борзописцы! Я бы заставил их отчислять изрядную долю прибыли от своего печатного бизнеса на содержание психбольниц и сумасшедших домов. Вы как думаете, это правильно?
— Да…
— Да, правильно. С другой стороны, и народ здесь не в меру охоч до всяких там ужасов, все никак не напугается. Это, думаю, сидит с детства — пока ребенку сказку про какого-нибудь Кощея Бессмертного или Бабу Ягу не прочтут, он и не уснет. Так ведь?
(— а вот и не так, как вспомню сеструхины «сказки»…):
— Да, не уснет…
— Я, конечно, не особо впечатлительный, всякое успел повидать, но недавно такую чертовщину прочел в бульварной газетенке По ту сторону тайны, аж мороз по коже продрал.
(— да, странно он все-таки выражается — продрал, словно мясник на живодерне):
— И о чем же статья, позвольте полюбопытствовать. Я вот тоже там иногда статейки пописываю, но серьезные, по специальности.
— И в какой же области лежит ваша специальность?
— В биологической.
— Очень интересно. А можно вам задать несколько вопросов по специальности? Давно интересует, как это трактует современная наука.
— Да, пожалуйста…
— К какому отряду относятся летучие мыши?
— Ну, я узкий специалист…
— Понятно. А какой зверь самый хитрый?
(— ну и ну… впрочем, я знаю):
— Это лиса.
— Нет, это не лис и не лиса. Самый хитрый зверь это змей, который Еву совратил в райском саду. Вы что, неужели Библию никогда не читали?
— Не читал и не собираюсь. Глупость все это и требуха. Я прирожденный атеист.
— Я тоже. Разница лишь в том, что для вас не существует бога и дьявола, а для бога и дьявола не существует меня.
— Да, наверное…
Ганин не особенно въехал в последний парадоксальный пассаж, но разъяснения не входили в задачи незнакомца. Он повернулся вполоборота к Ганину, и тот незамедлительно дал ему кличку Филин, любитель летучих мышей, а если кратко — просто Филин. Клички давались его собеседникам сразу во время первого же разговора или знакомства и, в зависимости от типажа персонажа, могли быть животного, растительного и даже неодушевленного происхождения — минералами, например. Если говорить конкретно о птицах, то жизнь сводила Ганина со Страусами, Утками, Воробьями, один раз повстречался даже вымерший Эму, но такого конкретного хищного Филина он лицезрел впервые. Впрочем, всегда с чем-то сталкиваешься впервые. И тогда очень важно не оплошать, не лопухнуться.
Филин распахнул модный фиолетовый плащ и, поверх черной водолазки с неопределенным рисунком, удивленный Ганин узрел некий странный предмет, висящий на толстой золотой цепи. Такие цепи он уже успел повидать на бритоголовых бандюках, на новых русских бизнесменах, но вот отлитая из белого металла отрубленная кисть руки, сжимающая красноватый камень в форме сердца, показалась в новинку:
(— странная штучка, но, с другой стороны, что еще должно болтаться на шее такого странного типа?)
— Подарок отца. Амулет на счастье.
(— суеверен ты, Филин):
— А отец-то, жив-здоров?
— Давно умер… Вроде бы…
— Как это можно умереть вроде бы? .
— Все возможно.
Филин явно не желал развивать эту деликатную тему, о чем сообщил снова ставшим рассеянным взглядом пронзительных глаз, как тогда, когда смотрел в мутную реку. Его рука, с длинными костлявыми пальцами, словно у престарелого пианиста, ловко залезла во внутренний карман плаща. Затем попыталась что-то оттуда извлечь. Легкая слабость на мгновение подогнула колени Ганина, ибо непонятно почему подумалось:
(— вот сейчас, сейчас вытащит острый нож и как полоснет наотмашь по горлу)
Но вместо лезвия из кармана показалась сильно смятая газетка, уж не с той ли дурацкой статьей, столь возмутившей Филина? Видимо, он собирался вслух зачитать особо вопиющие абзацы, но в последний момент передумал, брезгливо скомкал газету и выкинул за ограждение моста, словно говоря:
(— такому бреду туда и дорога)
Удовлетворенно посмотрев, как легкое течение уносит писанину явно не в направлении вечности, Филин несколько равнодушно поинтересовался у Ганина, не желает ли его новый друг выпить чего-нибудь живительного, ибо в горле пересохло. Он так и сказал, новый друг. и польщенному Ганину стало стыдно за свои страхи. Навязчивые опасения и фобии — это ведь тоже гнилой плод этого кошмарного города. Нет, правильно он делает, что сбегает отсюда. Давно пора. А пока, почему бы и не выпить?!
Ганин согласно кивнул и засеменил за длинноногим незнакомцем вниз по мосту:
— Куда путь держим?
— Я поблизости знаю одно милое тихое местечко, частный ресторанчик, как у вас принято говорить — кооперативный, так там подают огромных восхитительных раков к пиву.
(— у вас… а сам ты откуда, из леса, что ли? тогда не раки тебе нужны, а полевые мыши):
— Ну, это, наверно, безумно дорого. А я — человек науки, сами знаете, какие сейчас мизерные зарплаты и безбожные цены.
— Здесь все безбожное, ибо страна такая. Впрочем, я уже говорил, что тоже где-то атеист. А что касается ужина в ресторане — угощаю.
— Благодарю, не откажусь. Но только ненадолго.
— Ревнивая жена?
— Нет, жены у меня нет. Я сегодня тю-тю…
— В каком это смысле тю-тю7
— Отчаливаю.
— На лодке что ли?
(— не понимает или придуряется?):
—Уезжаю, на… на симпозиум:
(— ну как можно признаться, что еду в задрипанные Пеньки к полоумной сестре?!)
Но, кажется, быстрый взгляд на рюкзак, с которым уж слишком экстравагантно ездить на симпозиумы, заставил Филина усомнится в правдивости этих слов. Да, не очень-то он складно соврал, по-детски как-то, но вовсе не поэтому Ганин неожиданно ойкнул, замедлил шаг и начал отставать.
— Что случилось?
(— случилось, еще как случилось!):
— Да вот слегка споткнулся о выбоину там в асфальте и ногу подвернул. Застарелая травма, знаете ли, периодически дает о себе знать. Когда еще в футбол играл в институтской команде, слегка ахил повредил.
На самом деле, он действительно споткнулся, а может и поперхнулся, а может произошло вовсе и не это — под сердцем тревожно закололо или зуб занудно заныл. Все это не более чем образные сравнения, ибо на самом деле именно в этот момент Ганин получил знак, который можно назвать и предупреждением свыше, а можно и интуицией — не так это важно. Важно, что этот знак ему прекрасно известен, как любому водителю, если он только что не пережил изрядного сотрясения мозга, известен запрещающий знак Кирпич, который переводится он примерено так:
не пей водички, козленочком станешь
В менее поэтизированном и наиболее приближенном к данному случаю толковании это звучало бы несколько иначе и несколько конкретнее:
быстренько закругляйся и сворачивайся и уноси отсюда ноги, пока голова цела
Раньше, случись такое экстраординарное событие, ноги бы сразу застопорились, как в бетон попали, тело повернулось бы назад, словно за спиной НЛО приземлился, а мозг, не долго думая, родил бы историю о забытом дома включенном утюге или неотправленной срочной телеграмме любимой бабушке:
— Извините, склероз, пора бежать…
Сейчас все было совершенно иначе, ибо в последнее время интуиция постоянно подводила и подталкивала Ганина к явно бесславным авантюрам или напрасному бездействию:
говорит: Сдавай быстрее деньги в банк, на процентах озолотишься!
а через две недели дурацкий банк лопается, как пузырь и вылетает в трубу, унося последние сбережения
говорит: Не бери зонтик, на горизонте — ни облачка!
а после обеда начинается жуткий ливень, а с ним и жестокая простуда под ручку
говорит: Ложись скорее спать, сегодня приснится прекрасный эротический сон с участием Ирчика!
а сначала два часа глаза не смыкаются, а потом снятся крысы и прочая нечисть
Появилось даже стойкое ощущение, что интуиция намеренно вредит ему и всячески издевается, злокозненно толкая на заведомо неверный, вредоносный путь. Почему? Не пытаясь найти объяснений он почувствовал, что настала пора ее обхитрить:
(— небось, важное знакомство наклевывается, с возможностью интересного продолжения, вот она и пакостит, чтобы я ушел, подбивает!)
Ганин ускорил шаг, но все равно несколько отставал от длинноногого приятеля:
— А что это мы так спешим, как на пожар?
— А у меня и есть пожар в груди, который срочно залить требуется.
— Пивом, что ли?
— Ну, а чем же? Не кровью же.
Ганин уже привык к подобным речевым оборотам, ничуть не удивился и даже поддержал тему:
— А ведь и кровью утоляют жажду. Верблюжьей и в пустыне, но утоляют. Кочевники-бедуины.
— Ну надо же! Это вы тоже вычитали?!
— Видел в кинопутешествиях своими глазами… Очень, кстати, интересно смотреть, как люди живут. Развивает.
Филин только хмыкнул и, свернув с набережной и пройдя несколько десятков метров по неосвещенному переулку, слегка притормозил. Лицо его приобрело на редкость задумчивое выражение, как у нерадивого школьника, который плохо выученный урок забыл — не преминул ехидно отметить Ганин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56