— Загляни, загляни, мымра болотная, только не испугай его своей помятой рожей. Может он и не особый любитель персонажей из фильмов ужасов. Наденька лучше маску.
— Катись, катись…
Василь медленно уходил из семейного гнезда, уходил как изгой. Нет, «прощание» явно проходило не в его пользу — язва-жена нагло лидировала. И тогда, дабы выправить ситуацию в свою пользу, он решился, он на такое решился!
Обалдевая от собственной смелости и до конца не веря в то, что сейчас сделает, Василь сложил руки рупором и заорал на весь двор:
— И знай, голуба, что я трахал в 1985-м твою подружку Яну, казачка засланного, много раз трахал. Ох, и хороша у нее грудь, не то что твои плюгавые тряпочки!
После этого недипломатичного признания с Ниночкой случился второй шок, основательнее первого. Ее аж всю перекосило и скандальный рот, словно рыбьи жабры на сухом и горячем песке, начал судорожно ловить влажный вечерний воздух. Может быть, она ослышалась?
— Еще как трахал!
А вот это преступление амнистии уже не подлежало. Как минимум, пожизненная анафема. Дорога назад оказалось отрезанной, а Василь уверенно пошел вперед.
В БОМЖАХ
Я ел икру, теперь ем черствый хлеб
Но, в целом, разницы особой нет.

Около года прошло с вышеописанных событий, а, казалось, Василь никогда и не знал другой жизни. Или все сытое и теплое происходило не с ним — в книге какой прочел или в импортном кино увидел. А мог благополучный приятель рассказать о своем житие-бытие за рюмкой водки? Конечно, мог.
Василь заделался одним из тех, кого называют бомжем, стал им не только по форме, состоящей из старого клетчатого пиджака с протертыми локтями, стоптанных ботинок и слегка затхлого сопутствующего запашка, но и по содержанию. Единство, мечта всех диалектиков. Только тот, кто ничего не имеет, по-настоящему живет одним днем; только тот, кого никого не любит и кто не любит никого, по-настоящему свободен. В Василе форма и содержание в начале бездомной жизни пребывали в полной гармонии, а что может быть лучше?
Через пару месяцев классических скитаний по чердакам, подвалам и вокзалам, Василь отыскал вполне сносное местожительство в давно заброшенном бомбоубежище. Трехэтажное здание прямо над ним, еще крепкой дореволюционной постройки, несколько раз подвергалось перепланировке. По своему назначению оно побывало и рабочим общежитием фабрики Красный Октябрь, и бюрократической шарашкиной конторой, и Домом быта, и даже Медвытрезвителем. Сейчас же, по ветхости, оно пустовало. На современных городских планах бомбоубежище отсутствовало, хотя попасть туда не составляло особого труда — подними люк с непонятной надписью МКХ ВОДОСТОК 1931, выходящий в переулок рядом с козырьком забитого досками подъезда, спустись по лесенке в заброшенный коллектор, пройди метров десять и открой скрипучую железную дверь.
Бомбоубежище построили перед самой войной в виде буквы Г, все стены, пол и потолок основательно забетонировали и укрепили. Впрочем, невдалеке от одной из стен проходили трубы теплотрассы, и от постоянного воздействия тепла покрытие растрескалось, местами обнажив сухую каменистую землю. Худо-бедно работала вентиляция, а из поржавевшего крана текла тонкой струйкой рыжеватая вода. В дальнем углу Василю удалось вырыть глубокое отхожее место, так что соответствующий запашок стоял минимальный, однако чистоплотный жилец старался справлять нужду снаружи. Даже тусклая лампочка Ильича, и то присутствовала в ассортименте доступных достижений цивилизации, да больно часто перегорала из-за перепадов напряжения. Поэтому, в целях денежной экономии, Василь приноровился пользоваться допотопной керосинкой, найденной им на помойке. В общем, достаточно тепло, не очень темно и мухи не кусают, ибо в таком месте никакие мухи не выдержат — невеселая шутка…
И все-таки не райская жизнь, совершенно не райская, да и ведь бомбоубежище — не рай… Особенно, если становится не временным пристанищем, а домом. Ведь дом должен быть лучше.
В общем, нежданно-негаданно, в Василя проникла внутренняя дисгармония, иногда уходившая в тень, а иногда так выпирающая, что оставалось ее лишь заливать, лишь топить. Иногда — по щиколотку, чаще — по грудь, а в последнее время — с макушкой. Иначе просто не получалось, не спасало от гнетущего депрессняка. Василь уже и не мог вспомнить, даже сильно напрягая память, когда в последний раз бывал сыт и трезв. Казалось бы, не пей, потрать деньги на еду, но эта наша логика, логика тех, чьи наибольшие неприятности ограничиваются опозданием на работу или потерей зонтика в автобусной давке. Василь рассуждал иначе:
(— надо выпить столько, чтобы не чувствовать голода, чтобы ничего не чувствовать)
Этот растрепанный дядька с перевязанным лбом, обиженным взглядом и колючим взглядом не вызвал в Василе особого сочувствия — да мало ли таких бедолаг кругом шастает, особенно с началом перестройки и сопутствующих процессов. Если всем сопереживать, в мать Терезу превратишься, а кто оценит этот подвиг?! Он и сам-то не особо на коне, скорее на общипанной курице. Василь просто угадал, просто почувствовал, что ершистый прохожий наверняка готов напиться напропалую, а это очень кстати, совпадение желаний. А одному пить не то чтобы западло, а просто не хочется — ведь не алконавт, да и деньжат немного не хватает.
— Что случилось, братишка?
— Катастрофа.
— Кто-то умер?
— Вера и надежда, а любви и не было.
— Надо выпить…
Ганин и сам понимал, что надо выпить. В последнее время это желание появлялось в нем все чаще. И он не виноват — жизнь виновата. Пусть борцы за трезвость трындят всякую чушь, но бывают такие состояния души, когда существует только два выхода: напиться или повеситься. Почему же они такие жестокие, те, кто советуют с умным видом:
— Вином и водкой горю не поможешь.
Ерунда! Надо пить, обязательно надо и обязательно много, ибо даже ужасы белой горячки меркнут по сравнению со многими кошмарными реалиями нашего бытия. Как меркнет пожар перед атомным взрывом.
Но это в теории. На практике же уже состоялось предварительное знакомство двух наших героев, знакомство, вполне достаточное для совместного распития. А имена и прочие детали легко узнать в процессе. Поэтому Василь изъяснялся предельно кратко и конкретно:
— Во, есть пятнадцать рублей. Если слегка добавишь, можем купить две по ноль пять кристалловские, ГОСТу соответствует, не самопальные.
— Какие еще ноль пять?
— Поллитра…
— А чего?
Нет, что ни говори, чудак-человек ему попался. Хотя чудаков-то много вокруг шныряет — одни картинные галереи открывают, другие с балкона от неразделенной любви выбрасываются. Но настолько чудаковатых все-таки немного, а то жди бедлама… Чего пить? Конечно же ее, родненькую, беленькую… И в радость неплохо идет, а уж как в жилу, если беда или просто настроение гадостное! Едва начнут на сердце скрестись кошки, так налей им в блюдечко стопарик водочки — сразу нежно замяучут, начнут ластиться. Сразу все репейники, все колючки превратятся в трын-траву:
— Водки возьмем — две бутылки, и колбаски… Импортную салями брать не будем, пустая трата денег, а вот докторскую уважаю. Хорошая.
— Да она же из бумаги!
— Сам ты из бумаги, отличная закусь.
Водка не являлась любимым напитком Ганина и докторскую колбасу он со знанием дела презирал, но теперешнее его положение тоже нестандартно. Не каждый день оказываешься в родном городе без крыши и почти без денег. Не каждый день выходишь из больницы после покушения злобного вампира в фиолетовом плаще. Не каждый. Вот и родилось логичное оправдание необходимости согласиться с патриотическими гастрономическими пристрастиями своего нового знакомого:
— Ну, поступай, как знаешь!
До чего хорошо летом, особенно тем, кто пережил бездомную страшную зиму! Особенно если замерзал на улицах и изгонялся бдительными жильцами и злыми милиционерами с замусоренных чердаков и вонючих подвалов. Если на ночь угощал свой голодный желудок безумными фантазиями о кусочке жареной курицы. Вот уж действительно, благодать с неба спустилась, и тут изволь не зевать, отрывайся по полной в эти золотые денечки. Найди себе уголок природы с двумя деревцами, пусть и пыльно-пожухлыми и тремя травинками, пусть и чахоточными, разложи газетку, пусть и с очередной сумбурной речью члена политбюро, и пируй себе на здоровье, сколько влезет и на сколько шишей хватит. А если в двух шагах еще и река протекает, пусть и несколько вонючая, так вообще лафа! Легко льется водочка, легко жуется колбаска, а еще легче открывается душа. Ей нечего скрывать, она нараспашку, она гордится своей наготой:
— А мне тут давеча есть захотелось, то есть жрать, зашел я в супермаркет, сунул пачку сосисок и несколько сырков под рубашку и вышел. А охрана даже не очухалась! Вот дармоеды!
— А я жене с ее красавицей-подругой часто изменял. Ну, скажу тебе по секрету, какие у нее…
— А я…
Прошел час, а может и три — время никакого значение не имеет. Биолог начал потихоньку плыть — сначала лишь глаза умиленно закатывал, да чему-то своему под нос посмеивался, а потом погреб уже посильнее, почти понесся — спутал Василя со своим дядькой и стал приставать, когда спиннинг вернет, назвал Горбачева американским шпионом, с трех попыток так и не смог выговорить известное коммунистическое слово экспроприация:
— А ты знаешь, как по нашему переводится: Errare humanum est? Вижу, ни хрена ты не знаешь. Это переводится так: Кошка сдохла, хвост облез… Ха-ха-ха…
Говорить с пьяным занятие неблагодарное и под силу далеко не каждому менее пьяному, поэтому хлебнул Василь еще глоточек и начал мало-помалу кумекать:
(— и что же мне с ним делать, не бросать же здесь?! глядишь, менты в вытрезвяк заметут, а то и хулиганы пристанут и прямо здесь отметелят, да отметелят-то еще ладно, заживет, а сколько кругом лихих людишек шастает, последнее отнимут, за ботинки удавят)
— Ведь могут? — вырвался вопрос вслух.
— Мммогут… — не понятно на что ответил Ганин
Василь же продолжал внутренний монолог:
(— да и сам, когда выпьешь, не друг себе — перегнешься через парапет в речку блевануть и бултых! глядишь, всплывешь километров двадцать ниже по течению, ох, много бед пьяного подстерегает! а мужик-то он незлобивый, интеллигентный, пускай немного поживет у меня, все веселее!)
НОВЫЙ ДОМ
Пусть новый дом мой под мостом
Есть все же крыша в доме том…

Так в бомбоубежище появился новый квартирант. Наутро Ганин, окидывая окружающее пространство осоловевшим взглядом, мучительно соображал, где это он находится, но так ничего и не понял. Окон нет, серые бетонные стены, тусклая лампочка в потолке. Уж не тюремная ли камера? Может, натворил чего спьяну?
Увидев, что его новый друг с трудом очухался и зная по собственному опыту, насколько тяжко ему сейчас, добрый Василь принес стакан пивка на опохмелку. Теплое, но уж извините — холодильником пока не обзавелся. От опохмелки Ганин отказался, опять таки на радость Василю, а краткий рассказ о вчерашних событиях внимательно выслушал, уже на радость себе. Никакая это не тюрьма, и ничего особенного он не натворил, разве что слегка налакался. Сейчас он отсыпается в жилище своего нового знакомого и в любой момент может отсюда уйти. Вот такие ориентиры.
Обнадеживающая информация, но куда идти? На квартире сидит похотливый Ерофей, Розочка уже другому отдана, а визит в деревню хотя никто и не отменял, но необходимо получить недоданные деньги…
И, кстати… Ганин поинтересовался, даже не пытаясь скрыть легкое волнение:
— А рюкзак мой здесь, не потерялся ли?
— Здесь, здесь, не кипишись. А что там такого ценного — сокровища третьего рейха? Или ядерная кнопка?
Ox, ну и хитрый же Ганин тип, ох и хитрющий! Давай он сам себе клички, наиболее подошла бы такая — Хитрый Лис. Какой-то бестолковый бомж его не объедет на кривой кобыле. И на хромой не объедет. Именно Ладонь волновала его больше всего — на месте ли? Конечно, и вампирский прикид жаль посеять, но Ладонь важнее — нет сомнений. Не оценил амулет Ерофей, этот грубиян и распутник, да оно и к лучшему. Не пацанская это вещица, не блатная и, когда-нибудь, найдет своего ценителя, который может и жизни не пожалеет, чтобы обладать ею. И не надо рассказывать о ней Василю. Но и уверять, что потрепанный рюкзак дорог ему, как память о студенческих походах тоже глупо — не поверит. Отвечать надо только так:
— Да, сокровища. Дай покажу!
С этими словами он открыл настежь большое отделение рюкзака — смотри, ничего не утаиваю. Ну, а что боковой карман не расстегнул, так ничего интересного там нет, ерунда всякая — запасные носки, трусы, зубная щетка:
— Вот, видел когда-нибудь такое?
Весьма удивленно взирал Василь на «кошмарную» резиновую маску и когтистую лапу, на китайскую губную гармошку — основные объекты демонстрации, извлеченные один за другим. Уж не из Кащенко ли сбежал его гость? Теперь начнет уверять, что он вурдалак и крови требовать:
— А зачем тебе это? На маскарад собрался?
Пришлось Ганину рассказать о своей сестре и замечательном плане мести. Василь полностью одобрил лихое начинание:
— Уж точно копыта мигом откинет от такого зрелища. Будь спок! Слабонервные существа эти бабы, впечатлительные и глупые. Был вот дружбан у меня, Санек, фамилию не помню, забыл Вместе в техникуме дурака валяли.
— Ну-ну…
— Ишь ты, какой неторопливый На поезд опаздываешь?
— Уже нет..
— Ну так слушай спокойно. Вот поругался Санек как-то с женой своей, мегерой, на домино с друзьями не пустившей. И говорит ей в сердцах: Ну, погоди, стервоза окаянная, вернешься домой, найдешь на кухонном столе мою отрезанную голову. Всю жизнь себя винить будешь.
— Ну и…?
— Жена покрутила пальцем у виска и сдрыстнула по магазинам дефицит выискивать, заперев несчастного Санька снаружи. Через час возвращается домой увешанная сумками, а на кухонном столе аккурат лежит отрезанная голова мужа в луже крови, синий язык вывалился изо рта, лицо бледное, как сама смерть. Жена хлобысь на пол, ножками и ручками подрыгала, слюней на линолеум напускала и… скопытилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56