"Чеветта" катила все дальше и
дальше.
Речел, снова почувствовав, что задремала, резко крутанула рулевое
колесо влево. Тормоза опять взвыли, и Речел показалось, что она услышала
слабый "щелк!", словно бампер ее машины стукнулся об один из шлагбаумов
пункта оплаты. Сердце Речел забилось учащенно, метнулось в груди так,
словно готово было выскочить наружу. Перед глазами у нее все завертелось. В
глазах то темнело, то светлело, в такт ударам сердца. Через мгновение
разозлившись на близкую опасность, которую едва удалось избежать, на свой
внезапный испуг и Роберта Гордона, недостаточно вдохновенно распевающего
"Красную жару" по радио, Речел снова стала дремать.
Потом в ее сонном мозгу родилась безумная, параноидальная мысль.
- Я сошла с ума, - прошептала Речел в такт завываниям рок-н-ролла. -
Все правильно.
Она попыталась засмеяться, но не смогла. Не сумела. Потому что мысли
ее замерзли, словно замороженные, а глаза невидящим взором устремились в
ночь. Было в этой ночи что-то волшебное, привиденческое. Речел чувствовала
себя, словно мультипликационная фигурка - абстрактное существо, которое
мчится по резинке гигантской рогатки. А кто-то натягивал резинку все
сильнее и сильнее, но ведь потом потенциальная энергия высвободится,
превратится в кинетическую энергию движения... движения... движения по
инерции... что?.. элементарная физика... что-то словно пыталось...
заставляло ее откинуться назад... оставайся там, где ты есть... и тело
хотело отдыха, хотело, чтоб неуемный разум оставил его в покое... как тело
Гаджа... больше никакого движения.
В этот раз визг тормозов был протяжнее, опасность столкновения намного
больше, с воющим, скрипящим звуком "Чеветта" промчалась, сдирая краску с
борта о паребрик дорожного ограждения. Мгновение рулевое колесо не
слушалось Речел. А потом машина Речел остановилась. Речел сидела за рулем и
всхлипывала... плакала. Она могла уснуть намного крепче, а не слегка
задремать. Уснуть и видеть сны. А машина неслась бы по шоссе со скоростью
шестьдесят миль в час! Если бы не ограждение... если бы вдоль шоссе стояли
отдельные столбики.
Речел, нажав на газ, проехала чуть дальше и там припарковала машину, а
потом, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.
"Что-то пытается не пустить меня к Луису".
Когда она снова почувствовала, что снова может контролировать себя,
успокоилась и поехала дальше. Система управления автомобиля ничуть не
пострадала, но Речел полагала, что в компании "Авис" ей пред явят солидный
счет, когда завтра вечером она вернет им машину на пункте проката
неподалеку от Ладлоу. "Не думать ни о чем. Только о дороге. Эй, выпить бы
немножко кофе. Да! Это первое, что нужно сделать".
На повороте на Питтсфелд Речел свернула с шоссе. Проехав еще с милю,
она увидела ярко светящуюся арку и услышала громкое рычание дизелей. Она
прибыла сюда, чтобы заправить "Чеветту".
- Кто-то пропахал ей бока с обеих сторон, - сказал рабочий заправочной
станции восхищенно.
А потом Речел заглянула в закусочную, где пахло салом, вареными
яйцами... и, без сомнения, крепким кофе.
Одну за другой, как лекарство, Речел выпила три чашки кофе... черного,
сладкого кофе. Несколько водителей грузовиков сидели за стойкой или за
столиками, обманутые официантками, которые каким-то образом ухитрялись
выглядеть словно нянечки, получившие плохие новости. А все из-за
флюоресцентного света рекламы, горевшей на улице, зазывавшей одиноких
путников ночи.
Заплатив по счету, Речел направилась к припаркованной "Чеветте", но
машина отказалась заводиться. Ключ повернулся, раздался глухой щелчок... и
все.
Речел сильно, но без особой злости ударила кулаком по рулевому колесу.
Что-то пыталось остановить ее. Дело было не в машине, новенькой с иголочки,
накатавшей не более пяти тысяч миль и позорно, вот так, закончившей свой
путь... Видимо, все-таки Речел придется тут застрять. В каких-то пятидесяти
милях от дома.
Речел прислушалась, как гудят моторы больших грузовиков, и неожиданно
у нее возникло ощущение, что среди этих грузовиков "Оринго" есть тот,
который раскатал по шоссе ее сына... И мотор этого грузовика не бормочет, а
хихикает!
Тогда Речел опустила голову и зарыдала.

Глава 57

Луис стукнулся обо что-то и упал, растянувшись на земле. На мгновение
ему показалось, что подняться он уже не сможет... у него просто не хватит
сил... Он просто лежал, прислушиваясь к хору птиц Маленького Болота Бога,
оставшегося где-то там, позади. Он чувствовал, как ноет и болит все его
тело, и мог лежать тут, пока не уснул бы. Или пока не умер. Скорее
последнее... он столкнул брезентовый сверток с Гаджем в яму, которую вырыл,
а потом голыми руками засыпал яму землей. И он помнил, что должен собрать
камни, потом сложить широкое основание...
С того момента, как он начал собирать камни, он помнил очень мало.
Очевидно, спустившись вниз по ступенькам, он перешел болото... И все же,
где он? Оглядевшись, Луис увидел, узнал высокие сосны, которые росли рядом
с буреломом. Значит, он перешел через Маленькое Болото Бога, даже не
понимая, что делает. Луис был в этом уверен. На все сто.
"Но я еще достаточно далеко от дома. Может, мне стоит поспать тут?"
Но эта мысль оказалась такой фальшивой, что Луис заставил себя встать
на ноги и отправиться дальше. Ведь если он останется здесь, та тварь с
раздвоенным языком может найти его... тварь, которая прячется на болоте, а
может, и в лесу... может, даже сейчас она следит за ним.
Луис поднес руки к лицу. Увидел кровь. Удивился... Потом высморкался.
- Где же я так руки разодрал? - хрипло прошептал он и стал озираться,
а потом заметил кирку с лопатой...
Через десять минут впереди показался бурелом. Луис перелез через него,
спотыкаясь, но так и не упав. Когда он посмотрел себе под ноги, ветвь тут
же затрещала ("не смотри вниз", - так говорил Джад). Задрожала соседняя
ветвь. Луис упал в грязь, рядом с могилами Кладбища Домашних Любимцев.
Ударил порыв ветра.
"Будь я проклят, если это не третье кладбище, на котором я валяюсь за
одну ночь... и будь я проклят, если я не наелся этим..."
Луис снова нащупал кирку и лопату, подобрал их. На мгновение он
оглянулся, разглядывая все, что можно увидеть при свете звезд. Рядом с ним
была могила Смаки. "Он был послушным", - с трудом вспомнил Луис. А вот
"Трикси, убитый на шоссе". Ветер стал сильнее, и Луис слышал слабые
"тинк-тинк-тинк" кусочков металла. Может, это были банки "Дел Монте",
трудолюбиво разрезанные теми, чьи Домашние Любимцы ныне покоились здесь;
жестяные пластинки, прибитые к длинным палкам... и тут страх снова вернулся
к Луису. Луис чувствовал, как некое тошнотворное настроение овладевает им.
Оно постепенно усиливалось и усиливалось, превратившись, наконец, в спазмы
желудка. Луиса вырвало. Эти "тинк-тинк-тинк", доносящиеся из темноты, звали
его домой.
Луис пересек Хладбище Домашних Любимцев, оставив позади могилку
"Марты, нашей любимицы-крольчихи, умершей 1 марта 1965 года" и могильный
холмик Генерала Паттона. Он перешагнул неровный кусок доски, которая
отмечала конец кладбища - "Полинезия". Металл стал звенеть громче, и Луис
остановился. Здесь, к краю тонкой доски, надгробием врытой в землю, был
прибит жестяной прямоугольник. Луис прочитал: "Ринго - наш хомяк. 1964 -
1965 годы". Он и издавал тот самый, звенящий на все Хладбище металлический
звук. Луис с остервенением отодрал кусок жести от палки-надгробия... и тут
волосы у него встали дыбом.
Позади бурелома что-то двигалось. Что-то было там!
То, что услышал Луис - какие-то потаенные звуки... как потрескивание
хвойных иголок. Вот сухо треснула ветка, зашуршала трава. Ветер, завывающий
в вышине, почти заглушал эти звуки.
- Гадж? - хрипло позвал Луис.
Он сам отлично понимал, что делает... стоит в темноте и зовет своего
мертвого сына. От осознания того, что происходит, у Луиса по спине поползли
мурашки. Волосы его встали дыбом. Потом он сильно задрожал от
беспомощности, об ятый тошнотворным, убийственным страхом.
- Гадж?
Звуки стихли.
"Нет, конечно. Если бы Гадж появился сейчас, все получилось бы
чересчур легко. Не спрашивайте меня, откуда я знаю, что это не он. Это не
Гадж. Это... кто-то другой".
Неожиданно, так показалось Луису, он словно бы услышал голос Элли. Он
вспомнил, как дочь как-то сказала ему: "И воскликнул во весь голос:
"Лазарь, выйди оттуда!.." Потому что если бы Господь не назвал его имени,
то все мертвецы из могил поднялись бы..."
С другой стороны бурелома снова послышались звуки. Слышал ли Луис что-
то на самом деле... или ему только казалось?.. Все заглушал ветер. А по ту
сторону бурелома, повинуясь каким-то своим, древним инстинктам, бродила
ужасная тварь. Лихорадочно возбужденный мозг Луиса нарисовал ужасную,
тошнотворную картину: огромная моль - гигантская летучая мышь, скорее
бегущая по земле, чем летящая по небу...
Луис пересек кладбище, больше поворачиваясь к бурелому, выглядевшему
призрачным образованием, иссеченным шрамами темноты... Луис отправился
назад по тропинке, потом он заторопился и, наверное, четверть мили бежал,
до того места, где тропинка вынырнула из леса на поле за домом. Дальше
бежать у него не было сил.
***
Равнодушно швырнув кирку и лопату в гараж, Луис замер на мгновение у
в езда на асфальтовую дорожку, посмотрел назад на дорожку, которой он
пришел, а потом заглянул в гараж. Было уже четыре пятнадцать, и Луис был
уверен: скоро заря. Но пока тут, в Ладлоу, царствовала ночь. Ветер стал
сильнее.
Луис зашел в дом, пересек гараж, предварительно заперев заднюю дверь.
Он прошел через кухню, не включая света, и зашел в маленькую ванную, между
кухней и столовой. Здесь он включил свет. В первую очередь он увидел Черча,
свернувшегося на крышке унитаза. Кот уставился на хозяина мутными
желто-зелеными глазами.
- Черч, - сказал Луис. - Думаю, что кто-то сейчас снимет тебя оттуда.
Черч по-прежнему смотрел на Луиса с крышки унитаза. Да, кто-то должен
согнать Черча с крышки унитаза, и Луис сделает это сам! Он помнил, что
когда рабочий стеклил окошко в подвале, Луис сказал сам себе, что с котом
все в порядке. Разве это не ребячество? Но... Когда Черч хотел пробраться в
дом, ему это всегда удавалось... И еще, дело в том, что Черч после
Воскрешения сильно изменился.
Не слишком заметно, но сильно. Изменились его поступки.., ничего
материального. Но у кота появилось что-то чуждое человеку, что-то от
покачивающихся, шаркающих ногами зомби Джорджа Ромеро; что-то от героя
поэмы Элиота об опустошенном человеке.
- Ничего, я еще живой! - заявил Луис хриплым голосом, расстегивая
рубашку. - Я к тебе обращаюсь, Черч. Тебе лучше поверить в это.
Хорошенький синяк появился у Луиса на левом боку, точно посреди
грудной клетки. А когда он снял свои штаны, то увидел, что колено, которое
ударил о надгробие на кладбище "Плеасантвиев", раздуло. Колено стало
пурпурно-черным. Луис решил пока ногу не сгибать, потому что, когда он
попытался ее согнуть, стало очень больно, словно ногу пронзили тысячи игл.
А выглядела она так, словно и не собиралась сгибаться до конца жизни Луиса.
Потянувшись, Луис схватил Черча, пытавшегося сделать так, чтобы его не
заметили. Луис не хотел обижать кота, но кот рвался назад на облюбованную
им крышку унитаза, выкручиваясь в руках Луиса самым сверх естественным
способом. Луис пересадил кота в другое место. Выходя из ванной комнаты, кот
даже не удостоил Луиса взглядом.
Луис опустился на стульчик, посидел, ощупывая и растирая разбитое
колено. Потом он стал растирать себе поясницу.
Покинув туалет, он отправился в гостиную, включил свет и какое-то
время простоял у подножия лестницы, ведущей наверх. Как странно! Тут он
стоял в Рождество, когда подарил Речел ту драгоценную цепочку. Коробочка с
цепочкой долго лежала в кармане его халата. Вон там стоял стул, когда он
рассказывал Элли о Смерти, после того как у Нормы Крандолл случился
сердечный приступ... события, которые показались Луису теперь и вовсе не
существенными... не существовавшими. А Рождественская елка стояла там. А
там - индейка, сделанная Элли из бумаги. Эта индейка напоминала Луису
что-то из искусства футуристов... шотландские занавески на окнах, а много
раньше - тут просто была пустая комната, в центре которой сгрудились
коробки Об единенной Воздушной Авиалинии, наполненные всяким барахлом,
через всю страну доставленные сюда, на Запад. Подумав, Луис решил, что их
вещи тогда выглядели и вовсе ненужными. Сложенные в коробки, они напоминали
маленький бастион, которым Криды отгородились от внешнего мира; мира, в
котором их имена, их привычки никого не интересовали.
Как это все странно! Как хотел бы Луис никогда не слышать об
университете в Мэйне, о Ладлоу, Джаде и Норме Крандоллах. Не слышать во
веки веков! Он поднялся по лестнице и отправился в ванную комнату второго
этажа. Встав на унитаз, он достал маленький черный саквояж, заменяющий ему
домашний медицинский кабинет. Он отнес саквояж в спальню и, сев на кровать,
начал в нем рыться. Да, тут были шприцы и те внутривенные лекарства,
которые могли понадобиться... и бинты - несколько пакетов первой помощи,
хирургический скальпель и завернутая в бумагу ампула со смертоносной
жидкостью.
Если, конечно, в этой ампуле возникнет необходимость. Защелкнув
саквояж, Луис поставил его на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60