– Мне кажется, намного больше.
Она не ответила.
– Как вы это объясняете?
– Он не говорил со мной о деньгах.
– Вы просто констатируете, что денег намного больше, чем вы предполагали, и не задаетесь вопросом, откуда они взялись.
– Именно так.
– А вам не приходило в голову, что ваш муж мог взять деньги за то, что он оставит при себе свое открытие?
– Нет.
– Что он покончил собой от стыда? Что вы оплачиваете все это теми деньгами, которые стоили ему жизни?
– Сколько вам лет, господин Росси? – В ее голосе не было злости.
– Тридцать три.
– Мне в этом году стукнет пятьдесят. Когда женщина моего возраста стоит перед выбором: торчать ли ей в холодных подвалах в качестве вернувшейся к своей профессии флористки, подбирая букеты за нищенскую плату, или прохладными летними вечерами в обществе красивых молодых людей вроде вас глядеть на море с самой прекрасной в мире террасы, неужели, по-вашему, она затруднится выбором? Мой муж после своей смерти предоставил мне возможность такой жизни. Если он и продал свою душу, я – самый последний человек, который будет негодовать по этому поводу. – Сигарета в ее пальцах не дрожала. – Если все так, как вы думаете, – я повторяю, если! – если это так, я склонюсь перед ним и до конца дней сохраню для него почетное место в своем сердце. Она подозвала официанта и потребовала счет. Тот принес счет и протянул ей авторучку.
– Нет, не на мой номер, это уладит мой спутник.
Фабио выудил из кошелька свою кредитную карту и положил на тарелочку.
– Ведь я исхожу из того, что вы не пожелаете воспользоваться деньгами столь сомнительного происхождения?
– Да, так действительно лучше.
Официант принес чек. Чистота журналистской совести уже обошлась Фабио в двести шестьдесят тысяч лир.
Жаклина Барт встала.
– Прошу меня простить, я всегда здесь рано устаю.
Они обменялись рукопожатием.
Она улыбнулась.
– В других обстоятельствах я, возможно, пригласила бы вас выпить на моей террасе.
– В других обстоятельствах я, возможно, принял бы ваше приглашение.
По потолку его комнатушки в отеле «Буссоль» скользили огни автомобилей и мотоциклов. Фабио лежал на спине, прикрытый только простыней, а в голове у него крутилась песенка, которую играло неаполитанское трио: 'Anche tu diventerai com' un vecchio ritornello che nessuno canta pi?».
И для Норины он тоже стал старым куплетом, который никто больше не поет.
17
Примерно в одиннадцать утра Фабио выехал из Салерно поездом «Интерсити», пересел в Риме на скоростной «Пендолино» до Милана, а в Милане – на «Чизальпино». Примерно в одиннадцать вечера поезд промчался мимо Фельдауской дуги и вскоре въехал на главный вокзал.
Маршрут он выбрал удачно, обратная дорога заняла всего двенадцать часов. С каждым километром он все более склонялся к мысли, что Жаклина Барт была права: Лукас продался.
Завтра исполнится ровно месяц с того дня, когда его доставили в больницу. Допустим, Лукасу понадобилась неделя, чтобы понять, что Фабио ничего не помнит. Все равно у него оставалось еще четыре недели, чтобы опубликовать материал. Завтра нужно позвонить Саре и выяснить, планировалась ли публикация в «Воскресном утре». Если нет, нужно поставить в известность Норину.
Он был уверен, что Норина никогда не простит этого Лукасу. В вопросах морали она была строга. Однажды Фабио в репортаже об отмывании денег не упомянул одного из руководящих сотрудников посреднической фирмы, поскольку тот был сыном отцовского приятеля. Тогда она устроила ему грандиозный скандал.
– Стоит только начать, – повторяла она снова и снова. – Только начать.
Лукаса и главного редактора он поставит в известность только при условии, если раздобудет больше материала. Он поговорит с Бьянкой Монти, лаборанткой из ЛАБАГ. И заглянет в ПОЛВОЛАТ.
Выйдя на перрон из снабженного кондиционером купе, Фабио нырнул в загазованный, нагретый за долгий день городской воздух. Десять минут до Штернштрассе он прошел пешком. К тому моменту, когда он открывал дверь своей комнаты, его рубашка уже прилипла к телу.
Фабио открыл окно, чтобы сменить застоявшийся воздух помещения на выхлопные газы улицы, принял душ и улегся на кровать. Через пять минут он понял, что сна нет ни в одном глазу. Он оделся, вышел и бесцельно побрел по кварталу. В собственном городе ему было глубоко плевать, что его примут за туриста.
Почему он забрел в «Персики», он и сам не знал. Может, потому, что там имелся кондиционер.
Он сел у стойки бара.
– Привет, Фабио, джин-тоник? – спросила его глубоко декольтированная барменша. Он заказал безалкогольное пиво.
В заведении было темно. Галогеновые светильники позволяли различить только полку, уставленную бутылками, мерцающую бегущую строку «Персики» на заднике маленькой сцены и несколько художественных фотографий обнаженной натуры на стенах.
Беспокойные силуэты посетителей то и дело заслоняли слабый свет настольных ламп, напоминавших носовые огни китайских джонок на штормовом море.
Фабио появился как раз вовремя. Он успел сделать всего один глоток, как прозвучали торжественные звуки марша и патетическое объявление:
– Дамы и господа! Встречайте Саманту с Гваделупы!
Она вышла на сцену в платье для коктейлей с серебряными блестками, как бы минуя тягучий ритм регги, и окинула помещение презрительным взглядом. Потом вдруг задрала подол до середины бедер, засунула обе руки под платье, стянула трусики до колен и оставила их там, на расставленных ногах, в растянутом виде. Потом выпрямилась, снова окинула взглядом публику и свела колени. Трусики упали на пол. Саманта подняла их левой туфлей с бантом, на высоком каблуке, покачала немного на весу и зашвырнула в угол сцены. После чего медленно, со скучающим видом начала танцевать.
– Ты снова здесь? – раздался голос рядом с Фабио. Это был Фреди. Он взял со стойки бара блюдо с арахисом, высыпал горсть в правую руку и отправил все орехи в рот.
– Я часто здесь бывал?
– Частенько. Самый лучший кабак в этом роде, если хочешь знать. Ты видел что-либо подобное? – Он указал на сцену горстью орехов. – Мировой класс, сначала трусики. До этого же надо додуматься!
Барменша придвинула стакан к локтю Фреди, но он не обратил на него внимания.
Саманта танцевала так, словно была одна во всем мире.
– А ты здесь завсегдатай, – констатировал Фабио.
– Здание принадлежит нам.
Фабио промолчал.
– Что тебя смущает? Доходный дом «Флорида» – тоже наша собственность.
– Неужели всем владеет одна и та же фирма?
– Да, она называется «Недвижимость». У нас есть дома, которые мы сдаем банкам, адвокатам и официальным учреждениям.
Фреди опрокинул в рот очередную горсть орехов. Проглотив их, он заявил:
– Похоже, удар по черепу превратил тебя в прежнего обывателя.
Саманта танцевала так, словно забыла об отсутствии под платьем трусиков. Публика сидела не шелохнувшись, чтобы не напомнить ей об этом.
– Как твоя голова? Ты открыл новые островки памяти?
– Нет, с тех пор ничего.
– Что говорит врач?
– Ждать и пить чай.
– Больше похоже на пиво.
– Безалкогольное.
Саманта как-то ухитрилась потерять бретельки своего платья. Чтобы помешать своей груди выскочить наружу, она все выше подтягивала платье. Зал молился, чтобы она забыла о подробности с трусиками.
– Теперь не прозевай, – приказал Фреди. Как будто они за это время что-то прозевали.
Музыка умолкла. В течение всего выступления Саманта ни разу дольше, чем на долю секунды, не задирала платье. Теперь она медленно приблизилась к лестничке на сцене и поднялась на первую ступеньку. Тут она вспомнила о сброшенных трусиках, вернулась и нашла их в самом дальнем углу. Повернувшись спиной к публике и слегка расставив ноги, она медленно наклонялась – ниже, ниже, ниже, пока ей не удалось подцепить их одним из своих длинных ноготков. После чего она выпрямилась и расслабленной походкой, не оглядываясь, удалилась со сцены под благодарные аплодисменты публики.
Фабио и Фреди тоже зааплодировали. Фреди взял со стойки свою выпивку, хлопнул Фабио по плечу, сказал:
– Позвони как-нибудь, – и исчез в темном зале.
Вскоре к Фабио подошла Саманта:
– Тебе понравилось?
– Мировой класс. Что будешь пить?
– Ничего из того, что ты можешь себе позволить.
– А ты сделай исключение.
– Мы не имеем права делать исключения. Мы обязаны пить шампанское. – Она чмокнула его в щеку. – Пока.
Он удержал ее:
– Раз так, тогда выпьем шампанского.
– Бутылку.
– Ты же не выпьешь целую бутылку.
Она снисходительно улыбнулась:
– Похоже, ты не часто бываешь в таких кабаках?
Он сделал знак барменше.
– Не глупи. Одной бутылкой не отделаешься. Это обойдется тебе в тысячу франков. – Она взъерошила ему волосы и отошла. И он был не единственным, кто провожал ее взглядом.
Фабио заказал еще одно безалкогольное пиво и досмотрел программу. Ни одна из танцовщиц в подметки не годилась Саманте.
Как раз в тот момент, когда он размышлял, следует ли ему повторить заказ или расплатиться, он увидел Саманту. Она покидала ресторан в сопровождении пожилого господина, который не доставал ей до плеча.
Утром, после десяти, он дозвонился Бианке Монти. Голос у нее был заспанный. Она объяснила, что ночь с пятницы на субботу, как обычно, провела в своем клубе. Она, видимо, обрадовалась его звонку и согласилась встретиться в центре, в кафе «Бульвар».
Потом он позвонил в редакцию, Саре. Суббота – не самый лучший день для разговоров с секретарем воскресной газеты. Номер Сары был все время занят.
Наконец она отозвалась, но сказала, что ей некогда.
– Только один вопрос, Сара. Ты можешь ответить либо да, либо нет.
– Ну, если ты будешь краток.
– Вы даете завтра гвоздь по поводу скандала с продуктами питания?
– Я не могу выдавать наши редакционные гвозди постороннему человеку, да еще в половине одиннадцатого в субботу.
– Перестань, Сара. Да или нет?
– Нет.
– Спасибо. Чао.
– Чао.
Фабио сжал кулак и потряс им в воздухе, словно только что забил гол, решивший исход матча. Все ясно. Лукас положил материал под сукно.
Он позвонил Норине. К его изумлению, она отозвалась.
– Это я, Фабио.
– Да?
– Мы можем встретиться? Это важно.
– Я думала, ты в Италии.
– Вчера вернулся.
– Как съездил? – Вопрос был задан без особого интереса.
– Хотелось бы поделиться впечатлениями.
– Я слушаю.
– При личной встрече.
– Прошу тебя, Фабио. Оставь меня в покое.
– Речь идет о Лукасе.
– И его оставь в покое.
– Когда я лежал в больнице, он украл у меня сюжет, действительно крупное дело.
– Я кладу трубку, Фабио.
– И ему заплатили за то, что он его не опубликует.
– Перестань, Фабио.
– Ты слышишь? Его купили! – закричал он.
Она прервала разговор.
В кафе «Бульвар» не было ни одного свободного места. Фабио занял очередь перед входом.
Внезапно он увидел Бианку. Она сидела за одним из выставленных на тротуар столиков и махала ему рукой. Он протиснулся к ней. В белых бермудах и почти классической голубой блузе с отложным воротником она смотрелась аристократкой. Разве что ряд золотых колечек на правой брови портил впечатление.
– Я тебя уже давно заметила, но нужно было оборонять столик, – сказала она взволнованно. – Я пришла заранее.
Следующие десять минут они были заняты тем, что пытались привлечь к себе внимание официанта. Когда он наконец принял у них заказ – мороженое и эспрессо, как в Пезаро, – Бианка спросила:
– Ты здесь частным образом или как журналист?
– Как журналист.
Бианка постаралась не показать, что ожидала другого ответа.
– Тогда я имею право говорить только о погоде. Теперь есть такое условие в контракте.
– Значит, у тебя новый контракт, запрещающий разговаривать с журналистами?
– Как ты думаешь, когда-нибудь пойдет дождь?
Официант принес мороженое и две чашки эспрессо.
– Вы не могли бы сразу оплатить счет? – спросил он.
Фабио расплатился.
– Я ездил в Амальфи, – сказал он.
– И там в самом деле так красиво, как все говорят?
– Да. Я встречался там с вдовой доктора Барта.
– Как она поживает?
– Похоже, она обретает душевное равновесие.
– В Амальфи?
Они молча поглощали быстро тающее мороженое.
– Ты говорила, что Барт разрабатывал метод обнаружения прионов в продуктах питания. Может быть, он добился успеха?
– Я с тобой ни о чем не говорила, ясно?
– Ясно.
– Я присягну, что ни разу в жизни тебя не видела.
– Это не понадобится.
– Какое-то время я думала, что он что-то нашел. Он пребывал в состоянии эйфории и вкалывал ночи напролет. Но потом, ни с того ни с сего, перестал работать. И казался очень подавленным. Я и подумала, что, наверное, ни черта не вышло.
– Когда это было?
– За несколько недель до его смерти.
– А все предыдущее время он работал один?
– Иногда я ему помогала. Редко. Это были неоплаченные сверхурочные.
– Тогда ты должна что-то знать об этом проекте.
Бианка покачала головой:
– Я химик-лаборантка. А он занимался иммунологией и антителами. Я о них понятия не имею. К тому же доктор Барт разводил жуткую таинственность. Мне он только и сказал, что изучает развитие антител, реагирующих на прионы.
В нескольких шагах от них два человека встали из-за стола, и двое других заняли их места. Это были Марлен и тип с эспаньолкой. Марлен заметила Фабио и тут же отвела взгляд.
Фабио снова обратился к Бианке:
– Должны же были сохраниться записи об экспериментах.
– Если эксперимент провалился, он мог выбросить записи.
– Обычно так и делают?
– Обычно так не делают, но по-человечески это можно понять. Хочешь знать, что я об этом думаю?
Фабио кивнул.
– Доктор Барт знал, что Шнель отберет у него лабораторию. Его шанс заключался в том, чтобы произвести сенсацию, найти что-то сногсшибательное. А когда это дело не выгорело, он сдал позиции.
– Звучит убедительно.
– Но тебя не убеждает.
– У меня другая теория.
– Интересно.
– Придется немного потерпеть.
Краем глаза Фабио увидел, как спутник Марлен поднялся и вошел в кафе. Она осталась за столиком одна. Фабио чувствовал на себе ее взгляд.
– Могу сказать тебе только одно, – продолжал Фабио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30