И однажды она спросила Дейва, что за ужасная история с ним приключилась в детстве, о которой он не хочет говорить, но с ней-то он может поделиться, со своей женой, матерью их будущего ребенка.Похоже, он смутился.— Ах, ты о том, что было...— А что было?— Я играл с Джимми и этим парнишкой Шоном Дивайном. Да ты его знаешь, наверняка стригла разок-другой, правда?Да, вспомнила Селеста. Работал где-то в правоохранительных органах, но не в городских. Высокий, кудрявый, с приятным голосом, который прямо-таки тебя обволакивает. Держится просто и уверенно, как и Джимми, — такие манеры бывают либо у мужчин, знающих, что они красивы, либо у не ведающих сомнений.Трудно было представить Дейва рядом с этими двумя, пусть даже в детстве.— Ну и дальше? — спросила она.— Подъехала машина. Я влез в нее, а потом довольно скоро сбежал.— Сбежал?Он кивнул.— Вот, пожалуй, и все, милая.— Но, Дейв...Он прижал палец к ее губам.— Это все, конец. Ясно?Он улыбался, но за улыбкой этой Селесте почудилась, — что же это было? — в его глазах мелькнула какая-то тихая паника.— Я что хочу сказать... Я помню, как играл в футбол, гонял консервную банку, ходил в школу, старался не заснуть на уроке. Запомнились какие-то дни рождения, прочая ерунда. Но вообще-то, знаешь, скучный это был период. Вот старшие классы...Она слушала, не перебивая. Так же врал он и о том, почему потерял работу в почтовом ведомстве (Дейв говорил, что было большое сокращение, но других-то не уволили), или рассказывал, что мать его скончалась от сердечного приступа, в то время как все соседи знали, что Дейв (он тогда был в последнем классе), придя из школы, застал ее сидящей возле газовой плиты в кухне, где все двери были закрыты, щели заткнуты полотенцами, а газовые краны открыты. Она пришла к выводу, что Дейву было необходимо лгать, необходимо переписывать историю своей жизни таким образом, чтобы с прошлым можно было бы как-то существовать, запрятав его поглубже. Ну а если ему так легче, если это делает его лучше — любящим, несмотря на приступы отчужденности, мужем и заботливым отцом, — кто его осудит?Но последняя ложь, думала Селеста, натягивая первые попавшиеся джинсы и подвернувшуюся под руку рубашку Дейва, может его погубить. Их погубить, потому что, постирав одежду и тем самым воспрепятствовав свершению правосудия, она вступила с ним в сговор. Если Дейв не скажет ей всей правды, она не сможет ему помочь. А когда придет полиция (а она придет, это ведь не телевизионный фильм, и самый тупой пьяница следователь там, где дело пахнет преступлением, даст им сто очков вперед), она моментально расколет Дейва, разобьет его версию, как разбивают яйцо о край сковороды. * * * У Дейва барахлила правая рука. Костяшки вспухли чуть ли не вдвое, а суставы запястья, казалось, вот-вот прорвут кожу. Он мог бы дать себе поблажку и не очень-то стараться с Майклом, но он не хотел. Если парень не освоит эти удары сейчас, то что он будет делать потом, в настоящей игре, где и мяч пуляют посильнее, и бита чуть ли не вдесятеро тяжелее?Сын его был мал ростом для своих семи лет и слишком уж доверчив и наивен для этого мира. Доверчивость с первого взгляда читалась на открытом его лице, в выражении голубых глаз. Дейв любил это в сыне и в то же время ненавидел. Он не знал, сумеет ли мальчик вытравить в себе эту черту, но знал, что ему так или иначе придется это сделать, в противном случае жизнь обломает его. Эта хрупкая незащищенность — проклятие Бойлов. Именно из-за нее Дейва в его тридцать пять лет все еще принимают за подростка, а там, где его не знают, нередко отказываются продать бутылку спиртного. Волос на голове у него не меньше, чем у Майкла, морщин тоже не заметно, и голубые глаза ясны и бесхитростны.Дейв наблюдал, как мальчик, расставив ноги, по всем правилам, высоко вскинул биту. Он чуть покачивался, согнув колени — привычка, с которой он постоянно боролся, но стойкая и неискоренимая, как нервный тик. Дейв, тут же решив воспользоваться случаем, сильным движением направил к нему мяч, маскируя маневр неполным взмахом руки, причем ладонь его отозвалась ноющей болью.Майкл тут же перестал раскачиваться, уловив движение Дейва в самом начале, и как только мяч взвился над базой, как коршун кинулся на него. Дейв увидел, как лицо мальчика осветилось улыбкой надежды, смешанной с удивлением собственной ловкостью. Дейв чуть было не упустил мяч, но все-таки отбил его на землю, и улыбка сына моментально погасла, обрушив что-то в груди Дейва.— Эй, — воскликнул Дейв, решив поощрить мальчика, — вот это игра, это я понимаю, молодец!Майкл криво усмехнулся:— Как же ты тогда отбил?Дейв поднял мяч с травы.— Не знаю. Наверное, потому, что я выше ростом, чем мальчики в младшей лиге.Лицо Майкла опять осветилось, готовое расплыться в улыбке.— Да?— Вот скажи, ты видел во второй лиге таких высоких игроков?— Нет.— А я еще и подпрыгнул.— Ага.— Вот. Так что тренируйся и не сомневайся. Все будет как надо.Майкл рассмеялся, довольный. Смех у него был звонкий, раскатистый, как у Селесты.— Ладно.— Но ты опять качался.— Я знаю, знаю.— Как только встал и принял позу, стой как вкопанный.— А вот Номар...— Про Номара я все знаю. И про Дерека Джитера тоже. Понятно, что это твои кумиры. Вот когда тебе будут платить по десять миллионов за матч, будешь покачиваться. А до тех пор что?Майкл пожал плечами, роя землю носком ботинка.— До тех пор что, я спрашиваю?— До тех пор надо отрабатывать школу.Дейв с улыбкой подкинул мяч в воздух, не глядя, поймал его.— Но бросок был что надо.— Правда?— Господи, да эта штука на Стрелку летела, прямо за город.— За город, — повторил Майкл и опять рассмеялся раскатисто, как мать.— Кто «за город»?Они оба повернулись и увидели Селесту — та стояла на заднем крыльце босиком, с затянутыми назад волосами, в рубашке Дейва навыпуск и в линялых джинсах.— Мам, привет.— Привет, лапка. Ты с папой едешь за город?Майкл покосился на Дейва. Только они вдвоем понимали нелепость сказанного.— Да нет, мам...— Это про мяч. Майкл запулял его за город.— Ах, мяч...— Я здорово пульнул его, мам. Папа смог отбить только потому, что он такой длинный.Дейв чувствовал ее взгляд, направленный на него, хотя смотрела она на Майкла. Она следила за ним, хотела о чем-то его спросить. Вспомнилось, как ночью она хрипло шепнула ему, поднявшись с кухонного пола, обхватив за шею, прижавшись губами к его уху:— Я теперь — это ты. А ты — это я.Дейв не очень понял, что она имеет в виду, но ему было приятно слышать ее голос. Эта хрипотца действовала возбуждающе.А вот теперь он усмотрел в этом очередную попытку Селесты влезть к нему в душу, выведать что-то, и это его рассердило. Потому что, если влезет, не обрадуется и отшатнется.— Что-нибудь случилось, милая?— Да нет, ничего. — Она зябко обхватила себя руками, хотя утренний холодок уже почти рассеялся. — Послушай, Майкл, ты позавтракал?— Нет еще.Селеста кинула хмурый взгляд на Дейва, словно немного пошвырять мячик, прежде чем засесть за эти сладкие хлопья с молоком — бог знает какой грех.— Твоя миска на столе. Молоко рядом.— Хорошо. А то есть ужасно хочется.Майкл уронил биту, и в стремительности этого движения, в том, с какой готовностью мальчик направился к лестнице, Дейв усмотрел предательство.— Есть ужасно хочется? Я что, тебе рот затыкал, что ты не мог мне это сказать?Майкл ринулся к матери вверх по ступенькам с такой скоростью, словно через минуту лестница может обрушиться.— Пропускаешь завтраки, Дейв?— А ты спишь до полудня, Селеста?— Всего лишь четверть одиннадцатого, — возразила Селеста, и Дейв понял, что свежее чувство обновления, которое они испытали ночью на кухне, рассеялось как дым.Он заставил себя улыбнуться. Хорошей улыбкой можно отгородиться так, что никто не пробьется.— Как дела, милая?Селеста спустилась во двор, и загорелые ноги ее на траве казались особенно смуглыми.— Куда делся нож?— Что?— Нож, — прошептала она, оглядываясь через плечо на окно Макалистера. — Нож, который был у грабителя. Куда он делся, Дейв?Дейв подбросил мяч и поймал у себя за спиной.— Исчез.— Исчез? — Она поджала губы, потупилась, глядя на траву. — Плохо, Дейв.— Что «плохо», милая?— Куда исчез?— Исчез, и все.— Ты уверен?Дейв был уверен. Он с улыбкой смотрел ей в глаза.— Точно.— На нем ведь твоя кровь, твой ДНК, Дейв. Он так «исчез», что не может опять возникнуть?Ответа на этот вопрос Дейв не знал и потому лишь молча глядел на жену, пока она не переменила тему.— Ты утреннюю газету смотрел?— Конечно, — сказал он.— Есть что-нибудь?— О чем?— "О чем"! — негодующе прошипела Селеста.— Ах, об этом... — Дейв покачал головой. — Нет, ничего нет. Учти, что время было позднее.— Позднее. Брось! Ну а «Хроника событий»? Она печатается последней. Они обычно ждут полицейских сводок.— Ты что, в газете работала?— Мне не до шуток, Дейв.— Конечно, милая. Я просто хочу сказать, что в утренней газете ничего нет. Почему — не знаю. В полдень посмотрим новости. Может, там что-нибудь будет.Селеста опять опустила голову; разглядывая траву, она несколько раз кивнула своим мыслям.— Мы можем что-то такое увидеть, Дейв?Дейв слегка отпрянул.— Я хочу сказать, увидеть что-нибудь про негра, избитого до полусмерти на стоянке возле... как называлось заведение, Дейв?— А... «Последняя капля».— Ну да... «Последняя капля».— Так оно называлось, Селеста.— Хорошо, Дейв, — согласилась она. — Ясно.Она ушла. Повернулась к нему спиной, поднялась на крыльцо, вошла в дом, и Дейв слышал мягкие шаги ее босых ног на лестнице.Вот так всегда с ними. Они покидают тебя. Может быть, не реально, не физически, но в мыслях и чувствах. Когда они нужны, их нет рядом. Так же было и с его матерью. В то утро, когда полицейские доставили его домой, она готовила ему завтрак, повернувшись к нему спиной, мурлыча «Старика Макдональда», лишь изредка бросая на него взгляд через плечо, улыбаясь нервной улыбкой, — так улыбаются малознакомому жильцу, который неизвестно еще как себя поведет.Она поставила перед ним тарелку с недожаренной яичницей и пережаренным беконом, хлеб тоже был недожарен, и спросила его, хочет ли он апельсинового сока.— Мам, — сказал он, — кто они были, эти мужики? Зачем они...— Дейви, — сказала она, — так ты хочешь сока или нет? Я не поняла.— Конечно, хочу. Слушай, мам, я понять не могу, зачем они...— Вот сок, пожалуйста. — Она поставила перед ним стакан. — Ешь скорее, а мне пора... — Она неопределенно махнула рукой, словно не очень зная, куда именно ей пора. — Мне пора в... Хочу постирать твою одежду, ладно? А потом, Дейви, мы пойдем в кино. Как ты насчет кино?Дейв глядел на мать и искал возможности открыть рот и рассказать ей все: рассказать о той машине, о доме в лесу, о том, как пахло от Жирной Бестии лосьоном после бритья, но видел он лишь непробиваемую натужную веселость, вид, который мать иногда напускала на себя по пятницам, собираясь куда-нибудь в гости, когда она перебирала платья в судорожной надежде принарядиться.Дейв опустил голову и занялся яичницей. Он слышал, как мать выпорхнула из кухни и напевала «Старика Макдональда» в прихожей.Сейчас, стоя во дворе и сжимая распухшую кисть, он опять слышал эту мелодию «Старик Макдональд-фермер». Хозяйствовал — славно. Пахал он и сеял. Он собирал урожай и не знал горя. Все ладилось, коровы телились, куры неслись, и никому не надо было ничего рассказывать, потому что ничего и не случалось, и не было ни у кого никаких тайн, ведь тайны — удел плохих людей, а не тех, кто ест яичницу, удел тех, кто лезет в пахнущие яблоками машины с незнакомцами и пропадает четыре дня, а потом возвращается домой и видит, что все пропало и кругом одни улыбки и готовность сделать что угодно, но только не выслушать тебя, что угодно, только не это. 9Водолазы в канале Первое, что увидел Джимми у входа в парк с Розклер-стрит, был стоявший поодаль на Сидней-стрит полицейский автофургон. Задние дверцы фургона были открыты, и двое полицейских выволакивали оттуда шестерых немецких овчарок на кожаных поводках. Он прошел дальше по Розклер, стараясь не убыстрять шага, туда, где возле эстакады, проходившей над Сидней-стрит, толпилась кучка зевак. Люди стояли на скате, там, где начинался пешеходный мост через канал, за которым уже на другой стороне Розклер переходила в Вэленс-бульвар, соединявший Бакинхем с Шомутом. За их спинами была стена из пористого цемента, в которую упирался тупик, а путь им преграждала проржавевшая решетка, в нескольких шагах от которой виднелись лиловые камни парапета. Мальчишками они здесь назначали свидания или сидели в прохладной тени, передавая по кругу бутылки пива «Миллер» и издали вглядываясь в мельтешенье на экране кинотеатра для автомобилистов. Иногда с ними был и Дейв Бойл, не потому, что кто-нибудь из их компании очень уж симпатизировал ему, а из-за того, что Дейв был докой по части кино, смотрел все, что выходило в прокат, и мог подсказать, в чем там дело, если мелькавшие изображения ставили тебя в тупик. Иногда Дейв так распалялся, что начинал говорить на разные голоса, копируя актеров. А потом Дейв вдруг оказался способным бейсболистом, прославился, и тут уж никто не рискнул бы над ним потешаться.Джимми понятия не имел, почему все это вдруг опять нахлынуло на него, когда он стоял, прижавшись к решетке, глядя на Сидней-стрит; может быть, воспоминания пробудил вид собак, то, как нетерпеливо они крутились на месте, выпрыгнув наружу, как рыли лапами асфальт. Один из полицейских, державших собак, поднес к губам «уоки-токи», когда над горизонтом со стороны центра показался вертолет, похожий на толстого шмеля, с каждым мгновением становившегося толще и толще.Над каменным парапетом стояла крошечная фигурка полицейского, а немного дальше по Розклер были припаркованы две патрульные машины, и еще несколько полицейских в синих мундирах охраняли въезд в парк.Собаки не лаяли, и Джимми, оглянувшись, понял, что именно это с самого начала настораживало его. Двадцать четыре лапы переминались на асфальте, но переминались они деловито — так маршируют на месте солдаты, — а на черных собачьих мордах, во всех их поджарых фигурах было выражение решимости, и глаза горели, точно угольки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54