— Ты чувствуешь…— Бессилие? Да! И довольно часто.— Ну и черт с ними со всеми, — сказал он решительно.Притянув ее к себе, он впился поцелуем в ее полуоткрытый рот, сразу отыскав трепещущую острую стрелку ее языка. Дэйл почувствовала, как в груди, на шее, во всем теле запульсировала кровь, посылая жаркую волну за волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент, целуя ее нос, щеки, глаза, что-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его поползла с живота Дэйл вниз — туда, где так бешено стучала кровь.— Зачем на тебе эти чертовы штаны? — Он уже расстегнул пуговицу и теперь занимался молнией.— Брент…Опрокинув Дэйл на диван, он всей своей тяжестью навалился сверху, вжимая ее в подушки и не отрываясь от ее губ. Она выгнулась всем телом и застонала, бессознательным движением разомкнула колени. Руки Брента продолжали гладить и сжимать ее груди, талию, бедра, потянув вверх, сорвали блузку и следом — лифчик. Язык его пробежал вокруг напрягшихся сосков, пальцы с силой сжали ягодицы.Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ его нетерпению нарастает мучительное до боли желание в ней самой, Дэйл целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам.— Нет… Нет, Брент, — проговорила она словно в забытьи.— Ты с ума сошла…— Нет, не здесь, — Дэйл мягко отстранила его, поднялась, потянула за руку, ведя за собой в спальню.Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, как ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства — совершенным творением великого мастера.Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней — в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства.На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе:— Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь… А утром я хочу приготовить тебе завтрак…— Дэйл, такси сейчас не поймать… Я опоздаю на лодку.— Я тебя отвезу.Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу.…Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была уже одета, и из кухни доносился аромат свежесваренного кофе.— Брент! — услышал он ее голос. — Иди завтракать!— Ты в самом деле отвезешь меня?— Разумеется. — Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. — А ты придешь ко мне еще?— Попробуй-ка не пустить меня.Дэйл рассмеялась — весело прожурчал по камням чистый ручеек. 9 В течение следующей недели творившееся на «Блэкфине» форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком: через четыре дня был назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую аппаратуру, включая и скромный компьютер радиоэлектронной разведки с небольшим каталогом «угроз». Инспектора из ВМС США при этом дружно смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили «берег». Команду разбили на четверки — двое японцев, двое американцев-«дядек», — тщательно проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни опозданий из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем.Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры — она сделалась их святилищем и убежищем от всего остального мира: здесь они принадлежали только друг другу. Каждое мгновение казалось Бренту неповторимым и единственным в своем роде, и то, как предавалась Дэйл любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их близости звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал в них, рос, креп и ширился, пока наконец из многих тем не возникало гармоничное единство, которое возносилось на небывалую высоту и завершалось могущественной и бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался рядом со своей возлюбленной.А вот ее что-то угнетало: Брент видел это по ее глазам, улавливал по интонациям. Однажды после бурной ночи она проснулась на рассвете от собственного крика — ей приснилось что-то страшное.Брент крепко держал ее в своих объятиях, а она всхлипывала, прильнув к его щеке своей, мокрой от слез.— Что с тобой, милая? Что случилось? — допытывался Брент.Голос изменил ей, и она ответила не сразу:— А нам?.. Что — нам?..— О чем ты?— Что нам делать… в этом мире, которым правит орава кровавых маньяков?..Брент, хоть вопрос и удивил его, тем более спросонья, после задумчивого минутного молчания ответил:— Если мы дрогнем, они нас уничтожат.— Через несколько дней тебя разлучат со мной, оторвут от меня…— Да.Минуту она лежала, уставившись в потолок, потом сказала:— Ну, может быть, это и к лучшему.Брент, пораженный этими словами, повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо:— Что ты говоришь?Она провела пальцем по его щеке, по шее, нащупала на груди длинный шрам — след от ножа — и ответила тихо и печально:— Брент, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, мне будет пятьдесят два года…— Разве это имеет значение?— Ого, еще какое.— Почему?— Ты ведь, наверно, хочешь каких-то прочных и длительных отношений со мной, а?— Ничего нет в этом мире длительного и прочного, Дэйл.— Ты хочешь сказать, есть только настоящая минута? Миг, который мы проживаем сейчас?— Японцы считают, что жизнь — это череда мгновений: каждое надо использовать как можно полней и ни о чем больше не заботиться.Она со вздохом опустила голову. Поцеловала его.— Твои японцы мудры, Брент. Да, лучше не загадывать наперед, ни о чем не думать… Извини меня.Когда красноватый диск солнца с размытыми утренней дымкой очертаниями осветил комнату, Дэйл, выгнув стан, прижалась к Бренту бедрами, рука ее ласкающе скользнула по его животу к межножью. Обхватив ладонями полушария ее зада, Брент с силой притянул ее к себе. Часто и прерывисто задышав, она перевернулась на спину, развела колени, впуская его в себя. И Дэйл, и Брент знали, что любят друг друга в последний раз.
Стальное тело лодки сотрясалось вибрацией — работали четыре мощных двигателя «Фэрбенкс-Морзе», и едкое облачко отработанных газов висело в туманной утренней дымке. Брент, стоявший на мостике рядом с адмиралом Алленом и старшиной второй статьи Гарольдом Сторджисом, опытным рулевым, испытывал смешанное чувство радости и волнения — адмирал назначил на сегодня первый пробный выход «Блэкфина» в море. Двигатели были прогреты, аккумуляторные батареи заряжены, назначена «специальная вахта» для выхода из базы. Двойные швартовы по команде уже были заменены одиночными, четверо матросов готовились к отходу от причальной стенки. Список всех членов экипажа — имена, фамилии, адреса и данные о ближайших родственниках — уже был передан инженерам из «Электрик Боут», час назад сошедшим на берег.На площадке, приваренной к перископной шахте, стояли с биноклями два впередсмотрящих. Рядом с адмиралом находился на мостике и кэптен Дэвид Джордан. Этот кругленький, тучный лысоватый человек лет пятидесяти с херувимским личиком, отдав подплаву двадцать семь лет жизни, вышел в отставку. Он отличался независимостью характера и суждений, которые облекал, распаляясь, в формы столь энергично-соленые и красочно-непристойные, что ими в завистливом восхищении заслушивались даже главные боцмана — признанные мастера «большого морского загиба». Поговаривали, что именно невоздержанность на язык стоила ему адмиральского звания, хотя он был известен на флоте как редкий знаток лодок и один из лучших американских подводников. На «Блэкфин» он попал довольно сложным путем: Джордан консультировал работавшую на ЦРУ судостроительную фирму «Профайл Боут Уоркс»: та заключила контракт с Департаментом парков, который и нанял его на неопределенный срок и в неопределенном качестве «инструктора и советника».— Сэр, — сказал он, обернувшись к Аллену. — Сейчас начнется отлив, течение будет очень сильным.— Да, я вижу, — ответил тот. — Вон как ходят буйки, и у свай — форменный водоворот. — И с юношеской энергией, о которой даже не подозревал Брент, скомандовал: — Сходни убрать!Боцман отрепетовал команду, и двое матросов вытащили трап на пирс.Аллен кивнул Бренту и ткнул пальцем вниз. Склонившись над люком, тот прокричал в ходовую рубку:— Передать в машинное отделение: по местам стоять, к выходу!— Второй и третий швартовы — принять! — крикнул Аллен.Два средних причальных троса были сейчас же сняты с кнехтов и переброшены ожидавшим на палубе матросам, которые свернули их бухтой и уложили во вьюшки надстройки.— Четвертый швартов — принять!Теперь лодку удерживал у пирса один лишь носовой швартов, и течение уже начало разворачивать корму «Блэкфина». Адмирал все рассчитал правильно и, когда корма отошла от причала, приказал:— Первый швартов потравить! — и Сторджису: — Самый малый назад!Старшина со звоном двинул ручку машинного телеграфа, и глубоко под ногами у стоявших на мостике взревели дизеля. Слабина швартова уменьшилась. Аллен повернулся к матросам на палубе:— Выбрать слабину! Первый швартов принять! — И когда гибкий стальной трос лег на палубу, приказал рулевому: — Лево руля.— Есть лево руля! — повторил Сторджис, глянув на аксиометр Часть рулевого устройства, указатель угла отклонения пера руля при перекладке руля.

.— Здесь повнимательней, сэр… — произнес Джордан, увидев, как лодка подалась кормой от причала.Он еще не успел договорить, как сильное течение подхватило и стало разворачивать «Блэкфин».— Правый табань! Лево руля! Малый вперед! — скомандовал Аллен, с тревогой оглядываясь из-за ветрозащитного экрана на корму.Снизу раздались звонки машинного телеграфа и крики. Корпус лодки задрожал и затрясся, под винтами вспенилась, словно вскипая, вода, но вот корма остановилась, а потом медленно, одолевая течение, пошла ближе к пирсу.— Стоп машина! — удовлетворенно крикнул Аллен. — Самый малый назад!Лодка обогнула причальную стенку, не задев ее, и задним ходом выбралась на середину фарватера.Внезапно Брент заметил, как из клубящегося впереди тумана вынырнула черная тень.— По правому борту буксир с баржей, пеленг один-шесть-пять, дальность — тысяча! — крикнул он, и в ту же минуту последовал доклад сигнальщика.— Отлично, — ответил адмирал, бросив быстрый взгляд на баржу.— «Медовоз», сэр, — сказал Джордан и пояснил: — Ассенизационная баржа. На ней говна столько, что можно бы Каддафи целый год кормить.— Вижу, вижу. Мы с ней разминемся, — сказал Аллен и крикнул стоявшим на полубаке людям: — Боцман, специальную вахту — вниз!В ту же секунду палубная команда исчезла в носовом люке и задраила его за собой.Джордан, не перестававший беспокойно вертеть головой, сказал вполголоса:— В этой луже, мать ее так, копошится больше судов, чем на Бродвее — проституток!Когда лодка оставила за кормой док, а впереди в тумане появился пролив, Аллен крикнул:— Стоп машина!Вибрация сразу прекратилась, лодка замедлила ход и слегка закачалась с боку на бок, выпускные газы затрещали в воздухе и забулькали в воде.— Малый вперед! Право руля. — Аллен взглянув на гирорепитер: — На руле! Держать один-девять-ноль. Впередсмотрящие! Повнимательней! Судов — до дьявола, а видимость почти нулевая, — он крикнул в люк у себя под ногами: — Акустик, не слышу доклада о буксире с баржей по правому борту!— Запеленговали, сэр, — смущенно промямлили оттуда. — Держим.— Ну, молодцы, раз держите. Поживей только надо соображать.— Сильные помехи, сэр, — донеслось снизу.— Ладно, ладно, не зевайте там! А то мы здесь, как в молоке плывем, видимости никакой.— Курс один-девять-ноль, скорость восемь, — доложил рулевой.— Так держать.— Города, сэр, — сказал Джордан, обводя рукой тонущий в тумане берег: — Эллис-Айленд, Либерти-Айленд, Губернаторский остров и статуя Свободы. Радары просто вязнут в помехах.— Знаю, — ответил Аллен и крикнул в переговорное устройство: — Штурман! Место!— Начал прокладывать линии положения, сэр, — раздался снизу металлический тенорок Каденбаха. — Считываю показания РЛС. Расчислить курс для прохода узкостей?— Нет, отставить. Мы сами сориентируемся. — Аллен показал на редеющий туман. — Ну-ка, Брент, дай-ка мне курс в створ между Эллис-Айленд и Губернаторским островом.Брент, склонившись над гирорепитером, взглянув на визир дальномера:— Один-восемь-пять, сэр.— Отлично. Лево руля на один-восемь-пять.Брент отрепетовал команду о перемене курса Каденбаху.— Сэр, — донеслось из рубки. — На радаре — судно, пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи.— Вижу танкер! — крикнул впередсмотрящий. — Пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи.— Он идет постоянным курсом?— Никак нет, сэр.Брент, вскинув к глазам бинокль, уставился на огромный танкер, пересекавший им путь.— Вижу ясно, сэр. Мы разминемся.Аллен в сердцах стукнул кулаком по ветрозащитному стеклу.— Чертов туман! Все одно к одному — туман, первый выход, необученный экипаж!В эту минуту, словно высшие силы услышали адмирала, туман вдруг рассеялся, и в его раздерганных клочьях заиграло утреннее солнце. Аллен вздохнул с облегчением.Через несколько минут «Блэкфин» уже шел посреди Аппер-Бей и потом, чуть изменив курс, оказался в Нэрроуз. Прямо по носу лежала гавань Нью-Йорка, а за ней — Атлантика, «оперативный простор», — среда обитания подводной лодки, где ей так привольно маневрировать, погружаться и всплывать, поджидать добычу и где, быть может, суждено будет остаться навсегда.Когда проходили Нэрроуз, Брент видел слева от себя потоки транспорта — больше всего было автобусов — на Бруклинском Белт-паркуэй, а справа — доки и постройки Стэйтен-Айленда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44