– Растерев в пальцах сухую пряность, Верити высыпала труху на пол и отщипнула кусочек базилика. – Или пастой. – Базилик отправился вслед за розмарином. Слезы ручьем лились в стакан, попадая в рот. Верити подошла к стене, прислонилась к ней щекой. Если закрыть глаза и хорошенько сосредоточиться, можно представить себе, что эта плоская, покрытая эмульсионной краской поверхность – его щека, ответно льнущая к ней. Но почему-то ей представилось не лицо Марка, а уши Роджера, и это вызвало смешок. – Он был задницей! И Марк был задницей! Все они – задницы, все как один. Женщины куда лучше, – бормотала она, обращаясь к кусочку Италии у себя под щекой. – Правда, Стенка? Так говорят французы, а уж они-то знают. Ты ведь тоже женского рода. – Она расхохоталась. – Уши Роджера. Милая тетушка Эм. А ведь последнюю неделю мы с ней, в сущности, почти не виделись…Верити осушила стакан и решительно поставила его в посудомоечную машину – хватит, она и так достаточно отрешилась от реальности, общаясь с неодушевленными предметами. Погрозила стакану пальцем и приказала:– Стой там. Ты мне больше не нужен, чтобы пережить этот жизненный срыв. Для чего, в конце концов, существуют друзья?Усевшись на высокий викторианский стул перед баром, сняла трубку висящего на стене телефона и набрала номер тетушки Маргарет. Гудок… Почти моментально в трубке прозвучал женский голос, такой бархатистый, будто его предварительно долго вымачивали в жирных сливках.– Алло, – послышался голос. – Маргарет Перси слушает.Пауза. Совершенно очевидно, что Маргарет Перси ждала ответа позвонившего, а позвонившая никак не могла соотнести имя с абсолютно незнакомым голосом.– Алло, – снова прозвучал сливочный бархат. – Алло.– Гм-м… – произнесла наконец Верити. – Тетушка Эм? Алло!Когда голос подруги вновь обрел свое обычное звучание, Верити вздохнула с облегчением – значит, ей просто показалось.– Верити? Как ты там?– Скверно, – ответила Верити. – Можешь прийти ко мне?С другого конца провода донесся тихий вздох.– Я немного занята. – Голос Маргарет уже не вызывал ни малейших сомнений. – Может, завтра?– Чем ты можешь быть занята? – рассердилась Верити. – Ты же сейчас ничего не делаешь!От бархатных сливок не осталось и следа – лишь холодность порции, а то и двух, фруктового мороженого на палочке. Даже итальянская терракота взирала на Верити осуждающе. Верити поняла, что не следовало высказываться столь бездушно и провокационно, это чревато ссорой. А все из-за проклятого джина и этой Стенки, подумала она, пытаясь сообразить, как лучше продемонстрировать искреннее раскаяние.– Если я не хожу на работу, это не значит, что я сиднем сижу дома все дни напролет. – Праведный гнев, звенящий в голосе тетушки Маргарет, подразумевал, что Верити-то как раз только этим и занимается.– Я просто хотела сказать, что ты сейчас восхитительно свободна.Тетушка Маргарет издала неопределенное «м-м-м», все еще больше похожее на мороженое, однако уже начинающее таять.– А вечером сможешь прийти?– Нет. Вечером я занята.Верити ждала подробностей, что было бы естественным продолжением разговора. Но подробностей не последовало, и она была вынуждена спросить:– Идешь куда-то?Голос собеседницы снова стал ледяным.– Просто ухожу. Выпить.– С кем? – Верити оживилась, в надежде, что сможет присоединиться, если это кто-то из общих знакомых.– Это что? Третий уровень контроля? – вопросом на вопрос ответила Маргарет.Озадаченная Верити смешалась:– Я только спросила. Ну, может, после зайдешь?– Нет.– Почему – нет? – раздраженно вскинулась Верити.– Потому что у меня другие планы.– И какие же?– Пойти выпить еще в одно место.– Ну, ты даешь! – удивилась Верити. – Ты пьешь больше, чем я, а ведь в отличие от меня у тебя нет оправдания в виде разбитого сердца.– Я не пью, Верити. Просто иду в бар – в два бара, где выпью пару бокалов.– Значит, ведешь светскую жизнь, – скорбно заключила Верити. – Можно мне пойти с тобой?– Нет! – взорвалась тетушка Маргарет. Потом замолкла и уже нормальным тоном, словно буря внезапно утихла, добавила: – Прости. Прости, я не хотела тебя… Но тебе со мной нельзя.– Это мужчина? – весьма агрессивно спросила Верити. «А вот у меня теперь нет мужчины», – стучало у нее в висках.– Как твои дела? – спросила наконец подруга просто потому, что знала: Верити этого ждала.– Хуже некуда.– Мне жаль.– Спасибо, что поделаешь… – Голос Верити начал слегка дрожать. – Тетушка Маргарет?– Да?– Как насчет проекта «Анонимные жертвы Марка»?– Не поняла? – рассеянно переспросила Маргарет.– Ну, помнишь, в прошлый раз ты сказала, что, если моя рука когда-нибудь потянется к телефону, чтобы набрать номер Марка, я должна сначала поговорить с тобой. Ну, как с телефоном доверия «Анонимных алкоголиков»: «Не ищите утешения в виски, ищите утешение в друге».– Ну и что? Тебе захотелось ему позвонить?– Мне постоянно хочется ему позвонить. Для меня телефон – все равно что вожделенная бутылка джина, приделанная к стене.– Бедняжка. А ты не можешь найти себе какое-нибудь отвлекающее занятие?– Оно у меня есть. Называется – джин. Моя печень, похоже, скоро покинет меня и поселится отдельно, в коммуне каких-нибудь забулдыг, – там для нее все же будет безопасней…– Ах, Верити! – Голос тетушки Маргарет звучал скорее сварливо, чем сочувственно, но, ничего не замечая в своем беспробудном горе, Верити продолжала с еще большим надрывом:– Я прочла «Мадам Бовари» и дочитываю «Анну Каренину». Нужно говорить еще что-нибудь?– Верити, не надо меня шантажировать.– Не будет ничего удивительного, если я не выдержу. – Молчание. – Значит, ты отвергаешь проект? А ты понимаешь, на что толкаешь меня? Ты толкаешь меня на то, чтобы я продолжала губить себя только потому, что ты слишком занята и не можешь уделить мне несколько минут своего драгоценного времени, когда я так в этом нуждаюсь, и…Тетушка Маргарет капитулировала.– Прости, – сказала она, напоминая себе, что для того, чтобы иметь друзей, надо самой быть другом. – Ладно, заскакивай ко мне. На полчасика, не больше…Верити положила трубку и, удовлетворенная, обхватила руками колени, подтянув их к груди. Наконец-то нашелся хоть кто-то, кому она небезразлична.– Вот видишь, Стенка, – наставительно сказала она. – Кому нужен скотина-любовник, когда на свете есть друг, всегда готовый тебя поддержать?
– Когда-нибудь я сделаю для тебя то же самое, – пообещала Верити, падая на тахту.– Хочется надеяться, что такая необходимость не возникнет, – ответила тетушка Маргарет.– Возникнет, если ты собираешься встречаться е мужчинами. – Верити прищурилась. От ее внимания, несмотря на всю ее скорбь, не ускользнули перемены в облике подруги. – У тебя новая стрижка. Тебе идет.– Спасибо, – ответила Маргарет, и ее рука невольно потянулась к волосам.Верити сощурилась еще больше.– И ты сделала маникюр.Тетушка Маргарет посмотрела на свои ногти так, словно сам факт их существования на концах пальцев удивителен.– Да.– Надела тонкие колготки, побрила ноги…– Сделала эпиляцию, – не без удовольствия уточнила Маргарет.– Надела шикарный костюмчик, которого я прежде никогда не видела, и высокие каблуки!– Не такие уж высокие.– Тушь! Тени для век! – Верити наклонилась поближе, чтобы лучше разглядеть; теперь ее глаза – сверкающие, узкие, как лезвия, щелочки. Голос зазвенел. – Тональный крем? Румяна? – Она втянула носом воздух. – Духи?!– Может, хочешь и белье посмотреть?– Черное? Кружевное? – взволновалась Верити.Тетушка Маргарет рассмеялась:– Не-а. Белое хлопковое. Хорошо прикрывающее жизненно важные места.Теперь рассмеялись обе.– И кто же он? – задала Верити главный вопрос. Подруга и советчица одернула юбку. Зазвонил телефон.К своему изумлению, Верити наблюдала, как, вместо того чтобы взять трубку в холле, ее подруга, стуча вышеозначенными каблучками, взлетела по лестнице в спальню, перемахивая через две ступеньки. Звук захлопнувшейся двери окончательно убедил слушательницу с первого этажа, что подруге предстоит сугубо личный разговор. Она была заинтригована. Вновь уселась на тахту, глаза обрели нормальную форму. Сквозь потолок до нее доносился лишь нечленораздельный приглушенный звук голоса. Он то взлетал, то опускался, замолкал, возникал вновь. Смех. Пауза. И наконец – полная тишина.Дверь спальни открылась, каблучки процокали снова, теперь уже не пропуская ступенек, а выражение лица тетушки Маргарет недвусмысленно говорило: «Только не спрашивай, кто это был».– Кто это был? – тут же брякнула Верити.Тетушка Маргарет нахмурилась.– Найджел, – сообщила она, пожалуй, чересчур небрежно, пожимая при этом плечами, чтобы еще больше подчеркнуть незначительность события.– Кто такой Найджел?– Эй! – Тетушка Маргарет взглянула на часы и напомнила: – Ты пришла сюда, чтобы поговорить о себе. Мне скоро пора будет уходить.Верити тоже посмотрела на часы – с удивлением. Вот уже пять минут, как она не думала об этом мерзавце Марке, и ее сердце, ее израненное сердце, качало кровь абсолютно ритмично и безболезненно.– Выпьешь? – предложила тетушка Маргарет. Верити утвердительно кивнула.– Диетическую колу, – неожиданно попросила она. – Если у тебя есть.– В этом доме, – подчеркнула хозяйка, – диетическая кола – не проблема. У Саскии ею целый шкаф набит.– Скучаешь по ней?Тетушка Маргарет задумалась. Верити заметила на ее губах раздраженную полуулыбку.– Не так сильно, как ожидала, – призналась она, вручая Верити шипящий стакан.Верити опять прищурилась:– Нашла замену?– Просто стараюсь постоянно чем-нибудь себя занимать. Ну давай, рассказывай. Выговорись наконец.Верити начала свое печальное повествование. Сердце снова сжалось, и слезы градом хлынули из широко открытых глаз. Глава 14 Когда я приехала, то испытала чувство вины, потому что в душе не было того гнева, который, как я думала, должна была ощущать. Я сказала ему это, а он ответил, что гнев – разрушительное чувство, он необходим во время войны, но не в мирные времена. И добавил, что надеется на длительный мир. Мне трудно отождествить этого человека с тем, встречи с которым я так боялась. У него истинно философский склад ума. Наверное, вы с ним уже никогда не увидитесь? Жаль, уверена, что ты была бы приятно удивлена.
Джилл разговаривала с грядками лука-порея, но не вслух. Вслух она не могла, поскольку ее окружали сезонные рабочие, добропорядочные селяне в заляпанных грязью резиновых сапогах и допотопных брезентовых комбинезонах – становой хребет сельской Англии. Они и без этих бабьих глупостей весьма подозрительно относились к ее занятию – не для леди.Джилл уверяла лук-порей, что, если бы не он, да еще не морковь, она бы давно сбежала в Лондон к своей подруге Маргарет – вот кто бы понял ее. Здесь никто не понимает. Она не уверена, что и сама себя понимает, а вот поговорить бы с Маргарет вечерок-другой – все, возможно, и прояснилось бы, или по крайней мере наметилась бы перспектива, ну, словом, это дало бы ей то, что служит женщине утешением.Она распрямилась и посмотрела вокруг. Небо было затянуто тучами, холодно, хотя скоро май. Здесь, на диком севере, первые летние месяцы – еще не лето, воздух прогревается только к августу, если вообще прогревается. Джилл любила все это – смену времен года, горы, прозрачные речки, контрасты. Один из них сейчас у нее перед глазами: кустики вероник мерцают среди растрепанной травы на краю поля, а вот скромный дубровник: блистательный Давид на фоне мрачного Голиафа – неба. Если бы только можно было, сохранив все это, перенестись в прошлое – или хоть ненадолго перенести в настоящее ее Дэвида, – она была бы счастлива. Может быть.– Если бы я… – громко и яростно сказала она, но тут же спохватилась, заметив, что Сидни Берни вопросительно уставился на нее из-под кустистых бровей. Передвинув в угол рта гадость, которую он постоянно держал в зубах и называл трубкой, Сидни невнятно что-то спросил.Джилл медленно убрала с лица упавшую прядь волос, чтобы дать себе время поразмыслить. Но что она могла придумать? Пришлось продолжать с той же яростью:– Если бы я знала, сколько времени на это уйдет… – произнесла она, надеясь, что этого достаточно. Но Сидни явно так не считал.– И что тогда? – спросил он.– Я бы наняла еще одного работника!Он вернул трубку на прежнее место и, с умудренным видом покачав головой, заключил:– Ему же надо платить.Этот разговор они начинали не впервой.– Шли бы вы уже в дом, – посоветовал Сидни, склоняясь над грядкой.Джилл вспомнила, как Маргарет с помощью Ван Гога выразила свое отношение к ее занятиям: на один, из дней рождения подарила ей прелестно окантованную репродукцию картины, изображающей сурового вида женщину, низко склонившуюся над каменистой почвой и безраздельно поглощенную своими трудами. Оригинал хранился в амстердамском музее. Джилл хотелось бы когда-нибудь поехать в Амстердам и увидеть всю коллекцию. Дэвид всегда отвечал ей на это: «Да, ягодка моя, конечно», – но времени на поездку так и не находил. Она-то могла бы найти время, но ехать одной – это, казалось ей, слишком грустно. Предлагать Джайлзу поехать с ней тоже бессмысленно. Какой сын в здравом уме согласился бы сопровождать мать в Амстердам вместо того, чтобы отправиться куда-нибудь с компанией сверстников? Большую часть времени Джайлз торчал в плоской, как доска, голландской провинции и, дорвавшись до городских развлечений, вряд ли первым делом сломя голову побежал бы в музей.Может, поехать в Лондон? Вот это вполне осуществимо. Но она не могла все бросить! Пока… Джилл, ворча, снова распрямилась. Они, мужчины, занимались и занимаются этим испокон веков, а вот ей пришлось приложить немало усилий, чтобы научиться не обращать внимания на их насмешки – не женское, мол, это дело. Она встала, упершись в бока руками, широко расставив ноги, не без труда заново приняв вертикальное положение. Вокруг все так серо, что даже деревья, несмотря на полураспустившиеся почки, казались уныло-однотонными. Захватывающее дух чудо свершится, когда лето позеленит все вокруг, но этот момент пока не настал, еще нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40