Чтобы сгладить неловкость, я кивнула бармену прежде, чем Джулиус успел, как подобает джентльмену, щелкнуть пальцами.– Пожалуй, выпью бокал шампанского, – сказала я. – А ты? Присоединишься?– Нет, – ответил он, и лицо его приобрело скорбный вид. – Мне ведь еще работать сегодня. Так что еще минеральной, пожалуйста.– Ерунда! – воскликнула я. – По телефону никто не заметит, что ты позволил себе бокал шампанского. – И, не дожидаясь ответа, заказала два.Рядом с женщиной, являющей собой живое воплощение петарды, мужчина воспаряет (не использовать ли это явление в качестве экономного подъемного устройства?). После того как мы совершили возлияние в баре и уселись за столик, Джулиус, похоже, полностью раскрепостился и стал пить гораздо больше меня. Поначалу мы ели и весьма непринужденно болтали – о его матери, о ее жизни, немного о коллекции, о мальчиках, о том, что делать с опустевшим домом. Но когда дело дошло до нарезанного ломтиками манго и абрикосового мусса, тон беседы начал меняться.Заговорив о доме, Джулиус снова опечалился.– Я хотел бы перебраться обратно в город, – сказал он, водя стаканом по столу. – Но Линда желает остаться в Кобхэме.– Почему? – Никакой другой вопрос мне в голову не пришел.– Вот именно – почему?– Из-за школы?– Да нет, мальчики учатся в Кенте… В Лондон им оттуда будет гораздо ближе ездить.– Она любит природу? Прогулки? Лондон действительно несколько перенаселен. И небезопасен.– Отношение Линды к природе состоит в том, чтобы держаться от нее подальше, она предпочитает отгородиться от нее частоколом таких же домов, как наш собственный. И повсюду ездит на своем «рейнджровере». «Повсюду» – это значит в «Гилдфорд» за покупками, в теннисный клуб покидать мяч, пообщаться и выпить с соседями, а летом еще в ближайший бассейн. – Он отхлебнул из своего бокала и в сердцах добавил: – У нас нет своего бассейна. Пока.– Она, должно быть, довольна, – заметила я. – От такого образа жизни трудно отказаться. Приятно, безопасно…Он невесело рассмеялся:– Что касается лондонских опасностей, так в Кобхэме нас грабили столько раз, что я уже и счет потерял. Машины, припаркованные на улицах, варварски корежат, а прошлым летом у Саймона украли велосипед – он и глазом моргнуть не успел.– И что ты собираешься делать? – Я чувствовала, что начинаю втягиваться в некий заговор, и это мне совсем не нравилось.– Она хочет, чтобы я продал мамин дом и большую часть денег потратил на строительство бассейна. А я хочу дом сохранить и жить там в течение рабочей недели. Мальчики подрастают, им тоже скоро понадобится жилье в Лондоне. Мне кажется, это было бы очень разумно. – Вдруг Джулиус взял меня за руку, отчего я испытала шок, и проникновенно произнес: – Мне очень важно знать твое мнение.Я выдернула руку, сделав вид, что хочу подлить ему вина, а потом похлопала его по ладони, так и оставшейся лежать на столе, жестом доброй старой тетушки – во всяком случае, мне хотелось, чтобы это выглядело именно так. К тому времени я уже сожалела о том, что накрасила ресницы и обнажила колени, – впрочем, сожалеть было поздно.– Понятия не имею, сколько стоит бассейн, но думаю, чтобы его построить, достаточно продать несколько картин из твоего наследства. Таким образом, Линда получила бы свой бассейн, а ты сохранил бы дом.– Я думал об этом. Но, послушав, как ты говорила на поминках о коллекции и о том, что она значила для моей матери, решил, что должен сохранить ее для мальчиков. Чтобы в нашем разлагающемся мире покуситься на такое культурное достояние, нужно впасть в крайнюю нужду.– О Джулиус!.. – Я была искренне тронута. – Ты принял прекрасное решение…Его глаза засияли, он снова схватил меня за руку и заискивающе посмотрел мне в лицо:– Ты действительно так думаешь?– Да, да! – В этот момент я поймала его взгляд и прочла в нем совершенно не то, что хотела. Но было уже слишком поздно. Кураж и непринужденность покинули меня и переметнулись на его сторону.– Маргарет, – воскликнул Джулиус, – я говорю о свободном браке, таком, при котором Линда будет делать, что она хочет, а я – что хочу я! Вот как обстоит дело.И крепче сжал мои пальцы. «Боже, хоть бы официант подошел!» – мысленно взмолилась я. Но когда официант действительно нужен, его нет – это уж как водится. Так что мы продолжали сидеть, глядя друг другу в глаза, он удерживал мою руку, а я изо всех сил старалась снова напустить на себя вид доброй тетушки.– Когда-то я думал, что жизнь в Кобхэме – именно то, что мне нужно… – продолжал Джулиус. Меня начал разбирать смех – надо признаться, несколько истерический, – и я с трудом удержалась, чтобы не добавить: «Пока ты не искупался в "Бадедасе" «Бадедас» – немецкая фирма, выпускающая, в частности, антистрессовый гель для душа.

». – Теперь понимаю, что это не так. Я чувствую себя там неприкаянным. Хочу вернуться в Лондон, окунуться в гущу жизни, развлечься, быть может, испытать любовь… – Опять это слово! – Маргарет? Можно я буду иногда куда-нибудь приглашать тебя? Давай получше узнаем друг друга. Ты мне всегда очень нравилась, а теперь, может быть, наши отношения могли бы…Я внимательно посмотрела на Джулиуса. Взгляд его карих глаз был трогателен, особенно сейчас, когда в них светилась мольба. И несмотря на некоторую свою ограниченность, он явно сознавал это и был готов действовать. Неужели напротив меня сидело именно то, что мне нужно? Честно признаться, я чуть не согласилась. «Да» уже готово было сорваться с моих уст, но прежде с них слетело нечто иное.– Джулиус, – рявкнула я, – а что ты скажешь Линде?Его взгляд потух.– Ничего. Она никогда не узнает. В Лондоне я буду проводить всю неделю, а на выходные уезжать домой. Что скажешь?– Я скажу: давай закажем кофе и забудем об этом разговоре.– Но почему? – Джулиус отпустил мою руку и откинулся на спинку стула. Он был немного пьян, и вид у него сделался, как у обиженного мальчика. – Я не кажусь тебе привлекательным?– Не в этом дело, – холодно ответила я. – Просто меня не радует перспектива с вечера пятницы до утра понедельника оставаться одной.– Иногда я смогу задерживаться и по пятницам.– Джулиус, выпей эспрессо и успокойся.– Я очень расстроен, – заявил он. – Очень.– А я очень польщена твоим предложением. Но по-настоящему тебе нужна возлюбленная, а не любовница. – Я кивком подозвала официанта и, рассмеявшись, заметила: – Как все это забавно, Джулиус!«И мило», – добавила про себя.Однако вслед за этой пришла и другая мысль: какое у нас, у женщин, глупое представление о свободе. Разве могла я себе представить, что делаю подобное предложение мужчине и жду от него благодарности? А вот Джулиус, судя по всему, не видел ничего странного в том, чтобы поделить свою жизнь на секторы и строго придерживаться разных правил игры в каждом из них. Если бы он, подобно Эдварду Фэйрфаксу Рочестеру, бросился к моим ногам со словами: «Коли ты не согласна на внебрачную связь, тогда будем вместе навсегда, я немедленно развожусь с Линдой», – я, может, и согласилась бы, во всяком случае, прислушалась, потому что гордость моя была бы польщена и во всей этой истории появилась бы хоть какая-то искра романтики. Но совершенно очевидно, что истинный мужчина – а я считала Джулиуса истинным мужчиной – не способен быть настолько непрактичным. Может, поэтому-то мы с таким трудом и находим общий язык? Вероятно, Байрон был прав: «В судьбе мужчин любовь не основное, для женщины любовь и жизнь – одно…». Д.Г. Байрон. Дон Жуан. (Перевод Т. Гнедич.)

А в таком случае, старушка Маргарет, сказала я себе, пора еще раз обдумать свое положение и начать ломать каноны… Глава 12 Он показывал мне старые фотографии, в том числе ту, па которой он держит меня, маленькую, на руках, а мама улыбается, глядя на нас, – я никогда не видела этого снимка. Кстати, у него есть фотография, где вы с ним изображены вместе: ты пытаешься удержать на голове бутылку шампанского, а он, хохоча, наблюдает за тобой. Непременно сделаю копию и привезу тебе.
Разумеется, я не отменила визит, но оделась строго, антенну сложила так, чтобы она была практически незаметна, и замаскировала плавники. Среди приглашенных был эксперт-искусствовед Фишер, и я сочла за благо держаться его – остроумного, занятного, совершенно не интересующегося женщинами и большого мастера словесных карикатур в духе Роулендсона. Томас Роулендсон (1756–1827) – английский живописец, мастер портретов и пейзажей, бросивший живопись ради карикатур, в которых умел гротескно передать характеры персонажей.

– Видишь вон ту особу? – спросил он, беззастенчиво уставившись на даму с синими волосами – не по-старушечьи голубыми, хотя возраст у дамы и впрямь был вполне почтенный, а кобальтовыми. Тени для век, а также помаду она выбрала ярко-бордовые. Ногти у бабушки были как когти, а платье – из черного бархата, длинное и облегающее. Несуразность облика дамы казалась особенно комичной, поскольку та беседовала с Линдой, одетой в строгий костюм от Бетти Баркли, смотрела на нее влажными от трогательной преданности глазами и вела себя с наивной претензией на аристократизм.Я кивнула.– Как не видеть – мадам бросается в глаза, – ответила я, поглядывая на старушку поверх стакана.– Лукреция Борджиа, только кубка с ядом не хватает, – сказал Фишер. – И трудится, не жалея себя.– Ты имеешь в виду разговор с Линдой? Это даже для тебя чересчур зло.Он тряхнул головой:– Я имею в виду переговоры. Она скупает произведения искусства для парня, который уже завладел половиной Уилтшира.Я пожала плечами – мне это ни о чем не говорило.Фишер, обняв меня за плечи, повел в тот конец L-образного зала, где было меньше людей и, следовательно, ниже вероятность быть подслушанными.– Этот парень по богатству вполне может соперничать с Ага-ханом, – прошептал он мне на ухо и рукой, в которой держал бокал, указал на стену. Я взглянула. – Вот чего он хочет.– Недурной вкус, – заметила я, стараясь не выдать волнения, но надолго меня не хватило, и я простодушно призналась: – Я тоже ее хочу. Я ее обожаю. Всегда обожала.Речь, разумеется, шла о «Головке девочки» Матисса.– Она того заслуживает, – без всякого ёрничества согласился Фишер и, с несвойственной ему импульсивностью залпом опорожнив бокал, добавил: – Но она ее не получит. Я хочу сказать – Борджиа. Я думаю… – вид ун действительно сделался задумчивым, – Джулиус не хочет ее продавать – по крайней мере так он говорит.– Мне он тоже сказал, что не хочет.– Но остается вопрос, чего хочет Линда.– Она хочет бассейн, – выпалила я. Фишер с недоверием взглянул на меня:– Хокни? Дэвид Хокни (р. 1937) – английский художник, график, фотограф, сценограф.

Я рассмеялась. Забавно, насколько люди бывают сосредоточены на своей профессии.– Не картину, а настоящий бассейн. – Я изобразила плавание брассом. – Кафельная облицовка, тенты, голубая вода… дорогостоящее, как ты понимаешь, удовольствие…Фишер возмущенно поднял бровь:– Матисс в обмен на бассейн?! – Он допил вино, пригладил волосы на висках – забавный мужской жест, а в данном случае еще и гладиаторский, как мне показалось, – и решительно направился к заговорщицам.Я видела, как он подошел к ним, улыбнулся медоточивой улыбкой человека, вознамерившегося улестить собеседника, обнял обеих за плечи и притянул к себе. Мне ужасно хотелось узнать, что он им говорит, но тут подошел Джулиус. Наполнив мой бокал, он церемонно заверил, что чрезвычайно рад меня видеть, и сразу же отошел. Я рассердилась, потому что почти ни с кем из гостей не была знакома. Он наказывал меня тем, что никому не представлял, хотя прекрасно понимал, как положено вести себя воспитанному хозяину. Не слишком благородно с твоей стороны, Джулиус, мысленно упрекнула я, оглядываясь по сторонам и постукивая пальцем по бокалу. В дальнем углу гостиной маячила одинокая спина седовласого мужчины, высокого, в аккуратном темно-сером костюме. Он разглядывал викторианскую картину, изображавшую бедного, но честного земледельца и его миловидную жену, которые, в свою очередь, с ласковым восторгом взирали на овцу и ее новорожденного ягненка. У меня картина вызывала раздражение, поскольку окна домика, нарисованного на заднем плане, были чище моих, на ногтях у крестьянской четы не было дурацких блесток, а фартук на округлившемся животе женщины белизной превосходил кукольную ванночку. Ох уж эти несносные прерафаэлиты!– Смысл послания предельно ясен, – приблизившись, обратилась я к спине. – Овца родила ягненка – символ Спасителя, явившегося на землю, чтобы взять на себя людские грехи. Жена крестьянина на сносях – этим художник хочет сказать, что, несмотря на всю греховность действий, приведших ее к такому положению, Бог простит… – Спина начала поворачиваться. Я хмыкнула и добавила: – Простит, поскольку действия эти не доставили ей никакого удовольствия и, лежа на спине, она только и делала, что молилась за добрую старую Англию… На этих словах неизвестный господин окончательно повернулся ко мне лицом и неуверенно – я бы даже сказала, нервно – улыбнулся. Только тут я сообразила, что его костюм сшит из ткани того особого серого цвета, который называют «церковным». Кстати, его подбородок подпирала жесткая полоска пасторского воротника, такого же персильно-белого, как передник на животе крестьянки.– Очаровательно, – сказал он. – Прелестная картина. Вы разбираетесь в живописи?– Ну… – ответила я, потупив взор, кроткая, как агнец пред ликом Господа. – Просто я знаю, что мне нравится.Вскоре вернулся Фишер, и мы с ним вышли прогуляться в сад. Сад почти сплошь состоял из спланированных опытным дизайнером кустарников, лужаек, фигурно подстриженных фруктовых и хвойных деревьев. Все традиционно, ничто не изумляло взгляда.– Бассейн изменит здешний вид, – заметил Фишер. – К сожалению. – Выглядел он весьма самодовольным.– Что ты задумал? – спросила я.– Ничего особенного. Просто хочу немного замутить воду. – Подняв голову, он посмотрел на покрытое облаками небо. – Похоже, дождь собирается. Я остановилась:– Прекрати пудрить мне мозги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40