ведь для Оливера все это было уже кончено.
Они не спеша ехали по поселку Мер, Элен заметила, что во многих домах занавески на окнах задернуты. В местном кабачке вывеска, на которой был изображен фамильный герб Мортиморов, была закрыта черной тканью. В конце поселка высилась квадратная колоколенка саксонской церквушки. За ней тянулась серая линия невысокого особняка, отгороженного от залитого солнцем холма тисовыми деревьями.
Они молча вышли из машины и прошли в ворота. Вдоль дороги безмолвно стояли селяне, среди них было много крестьян, лица у них были загорелые, а лбы удивительно белые – ведь они обычно ходили в фуражках, а сейчас держали их в руках. На колокольне звонил всего один колокол, печальные отзвуки замирали в тихом, ароматном воздухе, а потом с новой силой возобновлялись.
Когда на лицо Элен легла тень от крытых ворот, она подняла глаза и посмотрела на южную дверь, ведущую в церковь. На крыльце стоял Дарси. У него находилось несколько слов для каждого, кто медленно проходил мимо него. Элен побрела, волоча ноги, по тропинке, миновала старое тисовое дерево, росшее у ворот, и замшелые могильные камни давно забытых арендаторов, работавших когда-то на земле Мортиморов.
Завидев Элен, Дарси сурово улыбнулся, и его губы коснулись ее щеки.
– Спасибо тебе, – тихо произнес он и повернулся к Пэнси и Хлое. Он каждой из них сказал какие-то слова, и они вошли в полутемную церковь.
Там было полно народу. Вперед вышло два церковных служителя, и Элен растерянно осознала, что ее отделили от Пэнси и Хлои. Пожилой человек повел ее по проходу между сидевшими на скамьях людьми в трауре. У самого алтаря, словно в нескольких милях от всех остальных, стояла резная скамья с высокой спинкой, отгороженная крученым красным шнуром. Служитель нагнулся, откинул медный крючок и посторонился, давая Элен пройти.
Фамильная скамья Мортиморов…
Невеста Дарси должна молиться здесь. Элен встала на колени в пустом пространстве, отгороженном с трех сторон резными стенками, и ощутила, как одиночество сгущается вокруг нее, будто тучи.
Когда она снова подняла глаза, то увидела в восточном окне бледно-розовые гвоздики и фиалки, медный крест, поблескивавший в полутьме, и восковые белые лилии по обеим сторонам креста. Она медленно повернула голову. У подножия алтаря стоял гроб, у каждого угла горела белая свеча в высоком подсвечнике. На большой темной крышке лежал один-единственный венок из лилий.
Элен вновь отвела взгляд и посмотрела на свет, просачивавшийся сквозь средневековые витражи. Здесь ничто: ни сильный запах лилий, ни приглушенная органная музыка – не имело отношения к Оливеру. Его тут нигде не было.
Раздался длинный аккорд, и органная музыка стихла. Люди тихонько перешептывались, потом в проходе показалась леди Монткалм, которую поддерживали под руки муж и сын. Она шла еле-еле, вдруг резко состарившись… ее рука, лежавшая на черном рукаве мужа, была узловатой и старчески-окостенелой. Лицо было наполовину скрыто черной вуалью. Когда они подошли к скамье, лорд Монткалм взглянул на Элен из-под седых бровей. Горе вымыло из его глаз вместе со слезами весь аристократизм. Дарси зашел вслед за матерью и слегка приподнял ее, помогая встать на место. Элен склонила голову, ей было печально видеть, как они сникли. Неужели она когда-то их так боялась?
Пастор местной церкви подошел к алтарю. Он начал читать древние, величественные слова погребальной молитвы. Элен опустила глаза и помолилась о том, чтобы эти слова утешили родных Оливера.
После короткой заупокойной службы Дарси снова вышел в проход и встал в изголовье гроба. И тут же к нему подошли пятеро мужчин, готовые взять гроб себе на плечи. Элен увидела, что у двух из них головы той же формы, что и у всех Мортиморов. Наверное, это были кузены Оливера. Двое других были шумные молодые аристократы, которые с раннего детства общались с Оливером и были частью его жизни.
Шестым был Том. Дарси любезно включил его в этот список.
Стоило Элен взглянуть на его темный профиль, и ее сердце зашлось от любви. Глядя прямо перед собой, Том нагнулся вместе с остальными, и они водрузили гроб себе на плечи. Потом медленно зашагали в ногу по проходу, в последний раз вынося Оливера на солнечный свет. Лорд и леди Мортимор шли за ними, теперь их головы были высоко подняты. Люди в траурной одежде вставали со скамеек. Элен приотстала, и ее поглотила толпа, неторопливо продвигавшаяся вперед. Они вышли из прохладной церкви на свет, солнце уже начало заходить, тени, падавшие на надгробья, становились длиннее. Белые бабочки порхали над полевыми цветами, окаймлявшими церковный двор.
Элен стояла вместе с Хлоей и Пэнси с краю от суровой толпы, одетой во все черное. Она знала, что Том, Дарси и другие мужчины, которые несли гроб, сейчас удерживают его на веревках, ровно и плавно опуская в темную могилу. Затем туда бросят комья земли и произнесут последние, торжественные и скорбные слова.
Она пыталась представить себе Оливера таким, как он когда-то был, далеко отсюда. Когда он запрыгивал в свой черный «ягуар», жизнь била в нем ключом. Колечки овечьего меха на подкладке его летной куртки щекотали ее горло и запястья. Внезапно он оказался буквально везде, во всем, что ее окружало. Она вспомнила, как он впервые поцеловал ее и как в его поцелуе ощущался слабый привкус бургундского.
Они тогда приехали в маленький домик, который он называл своим домом в Монткалмском поместье. Оливер легко, без малейших усилий заставил ее изменить своим принципам, так что она больше не принадлежала себе, а оказалась всецело в его власти. Элен вспомнила его в минуты страсти, вспомнила, как он взял ее, словно спелый плод… дни их любви так живо замелькали перед ее мысленным взором, словно это случилось вчера. Да, Оливер привык брать, не раздумывая, с чувством, что ему позволено это по праву рождения. Но он не только брал, но и давал, отдавал свою жизненную силу и пленительную энергию, и был сказочно щедр, пока ему было что отдавать.
Элен снова захлестнула любовь к нему, это чувство пыталось пересилить отчаяние и горечь утраты.
В толпе внимание Элен привлекло одно лицо. Почти у самой разверстой могилы стоял Джаспер Трипп. Слезы текли по его морщинистому коричневому лицу и падали на старый пиджак, черный с какой-то прозеленью. Элен торопливо отвела взгляд, не желая подсматривать за человеком, который так откровенно предавался горю.
И сразу же ее взгляд натолкнулся на еще одного знакомого человека. Беатрис внимательно слушала надгробные речи, ее седые волосы были заколоты за ушами, это ее молодило. Опустошенность, которая сквозила в выражении ее лица, когда девушки ее встретили на берегу реки, исчезла. Она снова стала умной, слегка уставшей от жизни женщиной средних лет, женой и матерью. Элен поискала глазами Стефана: он стоял рядом с Беатрис. Они даже держались за руки; Элен увидела их переплетенные пальцы, благопристойно спрятанные в складках юбки Беатрис. Они заключили свой договор. Стефан напустил на себя скорбный вид, но мысли его витали где-то далеко.
«Интересно, о чем он сейчас думает?» – гадала Элен.
Договор… Это рассудительное слово звучало, словно насмешка над ней и над ее глупым идеализмом.
Похороны закончились. Люди по двое, по трое отходили от могилы и направлялись по мощеной дорожке к воротам кладбища. Теперь у крыльца стояли лорд и леди Монткалм, которые нашли в себе силы принимать соболезнования. Мимо прошла Роза Поул. Глаза у нее были уже сухими, а на лице, покрывшемся красными пятнами, читался горделивый вызов. Джерри шел рядом, по-прежнему обливаясь пьяными слезами. Дарси сказал им что-то ласковое, но когда они поравнялись с леди Монткалм, она метнула на Розу взгляд, преисполненный такой жгучей ненависти, что толстуха понурилась и молча прошла мимо.
Однако Элен была так поглощена другими мыслями, что даже не задумалась, в чем тут причина. Мужчины, которые несли гроб, отошли от могилы последними. Она неподвижно замерла, когда они проходили мимо нее. Том снова смотрел прямо перед собой, его лицо было опустошенным. Он прошел, не сказав ни слова, даже не посмотрев на Элен, и она поняла, что ничего иного и не ожидала. Им было нечего сказать друг другу, и они не желали притворяться, чтобы не причинять один другому лишней боли.
Элен оцепенело, терпеливо наблюдала за тем, как Дарси расхаживает взад и вперед. Он, похоже, нашел для всех нужные слова и нужные жесты. Он наконец-то стал самим собой, словно гибель Оливера избавила его от страха, который вечно сковывал каждое его движение.
«Как бы мне хотелось полюбить его! Как бы мне хотелось…» Дарси обнял мать за плечи и повел ее к траурно черному «роллс-ройсу». Садясь в машину, леди Монткалм дотронулась бледной рукой до его щеки, и он поцеловал ее пальцы.
Машины, тихонько урча, поехали по деревне. Они увозили людей подальше от этого мрачного места, туда, где можно будет расстегнуть тугой воротничок и пуговицы, облегченно вздохнуть и снова заняться своими делами.
Дарси вернулся по тропинке к поджидавшей его Элен. Они были единственными, кто остался на церковном кладбище, если не считать церковного сторожа и его сына, которые нагнулись, орудуя лопатами над темной, сырой землей. От цветов, которые грудами лежали на могиле, исходил очень сильный, опьяняющий запах.
Дарси резко отвернулся.
– Давай обойдем церковь с другой стороны, – предложил он, и Элен впервые почувствовала, что голос его вот-вот может сорваться.
Они пошли рядом, неподстриженная трава щекотала их ноги. На северной стороне, где церковь отбрасывала густую тень, было прохладнее. Могильные плиты были здесь очень древними, надгробные памятники еле-еле держались на вросших в землю, покрытых желтым лишайником камнях. За оградой, сложенной из камней без раствора, простирались пастбища, на фоне темных тисовых деревьев выделялся большой господский дом.
– Давай посидим на стене. Я сидел тут часами, когда был маленьким.
Дарси подвел ее к ограде, и они сели на плоские камни, повернувшись спиной к церковному двору. Впереди, нежась в ленивых лучах солнца, лежали земли Мера.
Элен прислушалась к деревенской тишине, которая на поверку оказывалась постоянно нарушаемой жужжанием насекомых, шелестом травы и листьев.
Дарси сказал:
– Ничего у нас не получится, да? Где-то сзади звонко запел черный дрозд.
– Мне так хотелось, чтобы получилось, – прошептала Элен.
Птица продолжала петь, извергая целый фонтан ликующих трелей.
Элен повернулась к Дарси, ее взгляд скользнул по его открытому лицу, такому же знакомому и дорогому, как и раньше.
– Прости меня, – от всего сердца сказала Элен.
– Мне не за что тебя прощать. Я давно должен был найти в себе мужество и признать это. Странно, не правда ли, что гибель Оливера наконец помогла мне обрести мужество?
– Мне кажется, я это понимаю, – сказала Элен. Дарси поднял голову и, к ее удивлению, рассмеялся своим прежним, сдавленным смешком.
– Ты всегда это ненавидела, да? Кроваво-красный рубин сверкал в своем бриллиантовом гнездышке.
– Я бы никогда не стала настоящей виконтессой. Но какая-нибудь другая женщина обязательно станет.
Элен сняла с пальца тяжелое кольцо и отдала его Дарси. Он, не глядя, положил его в карман. Взгляд его не отрывался от лугов и от простого серого фасада особняка.
– Я надеюсь. Мне это нужно.
– Я уверена, что так будет, – пообещала ему Элен. – Но я не могла ею стать.
– Да. Я был неправ, пытаясь убедить нас обоих в обратном.
Они еще немножко посидели, любуясь видом.
«Эти поля и камни, и многовековые традиции, уходящие корнями в прошлое и в будущее, не имеют теперь ко мне никакого отношения», – сказала себе Элен.
И тут же у нее с плеч упал тяжкий груз. Рука, лежавшая на колене, вдруг показалась невесомой.
Элен захотелось кое-что сказать Дарси, это была правда, и ей казалось, что ему жизненно важно знать об этом.
– Я люблю тебя, – сказала она, не сомневаясь в том, что он ее поймет.
Он улыбнулся в ответ.
– И я люблю тебя. И всегда буду любить. Дарси встал и протянул ей руки, чтобы снять ее с невысокой стены. Им больше нечего было добавить. Элен почувствовала, что прежняя, спокойная близость, когда-то существовавшая между ними, возвращается вновь, и теперь она никуда уже не исчезнет.
Они еще раз обошли вокруг церкви и остановились у продолговатого могильного холмика, присыпанного свежей, мягкой землей. Минуты тянулись долго-долго, вокруг стояла мертвая тишина. Элен отвернулась и посмотрела на невысокий пригорок: она была уверена, что Дарси не хотелось бы сейчас увидеть на ее глазах слезы.
Наконец, он потер глаза костяшками пальцев, словно школьник.
– Я рад, что ты была здесь, – мягко сказал он. И добавил: – Поедем, я отвезу тебя домой.
Домой в Фоллиз-Хаус! Они отвернулись от могилы и покинули пустынный церковной двор.
Когда они подъехали к дому, то не смотрели ни на мост, ни на реку, струившуюся под мостом. Руки Дарси лежали на руле.
– Но ты ведь будешь счастлива? – неуверенно спросил он.
Элен посмотрела на свои пальцы.
– Не знаю, – ответила она, – заслуживаю ли я этого.
Дарси улыбнулся ей.
– Заслуживаешь. И он тоже тебя достоин. Том Харт – хороший парень.
Дарси перегнулся через ее колени и открыл дверцу машины. Элен машинально вышла, его слова так оглушили ее, что у нее звенело в ушах. Значит, он знал?!.. Ну, конечно же, знал!
– Иди, – сказал Дарси.
Он приветственно поднял руку, сжал ее в кулак, и машина резко рванулась прочь.
Когда Дарси уехал, Элен даже не взглянула на ступеньки или на большой красный дом. Вместо этого она повернулась и пошла вперед по Сент-Олдейт. Впереди простиралась площадь Карфакс, уродливое скопление магазинов-близнецов и автобусных остановок. Дальше находился тихий Северный Оксфорд, дом, который снимал Том, располагался в парковой зоне. Элен шла быстро. Тротуар был раскаленным, замусоренным: летом в Оксфорд наезжают орды туристов. Возле Башни Тома стояло два автобуса, туристы высыпали из них и заполонили зеленое пространство двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60