А мне вовсе не улыбалось драться с Оливером – ни с пьяным, ни с трезвым. Так что в конце концов я уступил.
Элен кивнула.
– Так, а сегодня что?
– Все то же самое.
– Бедный Оливер! – вздохнула Элен.
– Ничего бедного! – опять разозлился Том. – Пусть он делает, что хочет, но только не на этой неделе! Сегодня вечером и еще десять вечеров подряд он должен играть на сцене! А он заявляет, что не пойдет! Я, конечно, могу его заставить, но ведь он будет не в форме! Господи, как я ненавижу эти закулисные драмы… Это все так непрофессионально…
Для Тома это было самым ужасным ругательством. Элен с трудом удержалась от смеха.
– Но они же не профессионалы.
– Нет, пока они работают со мной, они профессионалы!
– Да, – подумала она. – Ты об этом позаботишься.
– Знаешь, – сказал Том, – я все это предчувствовал. И даже поссорился с Пэнси. Она мне в конце концов пообещала, что, пока мы не сыграем все спектакли, она не будет расстраивать Оливера.
Так вот что означали раздраженные голоса, которые тогда доносились из комнаты Пэнси!
– Ты хочешь сказать, что заранее с ней обо всем договорился? Ты хладнокровный человек…
А она вчера вечером думала, что у Пэнси с Оливером опять все чудесно!
– Да, – спокойно ответил Том. – Но так и должно быть, Элен. Может быть, это не очень красиво, но я реалист и реально смотрю на вещи.
Они дошли до небольшой двери на Кентсрберийском Дворе, которая вела в комнаты Оливера. Элен снова прочитала имя, написанное белой краской на табличке. «Лорд Оливер Мортимор»… Том повернулся к ней, стоя на пороге.
– Но оказалось, что я недостаточно реально смотрел на вещи. Пэнси ведь очень поверхностна. Я сразу же после спектакля должен был бы сообразить, что, убедившись в успехе, она возомнит, будто дальнейшие спектакли уже не важны. Ей захотелось заарканить Стефана Спарринга, и больше для нее ничего уже не существовало.
Элен поняла, что он прав. Но ее уязвила холодная расчетливость Тома. Симпатии Элен были целиком на стороне Оливера. Он потерял Пэнси, а Элен прекрасно помнила, что такое горечь утраты.
– Ну, и что ты хочешь от меня? – напрямик спросила она.
Они стояли у подножья лестницы. Рука Тома лежала на перилах совсем рядом с рукой Элен, но они не сближались. Элен и Том посмотрели друг другу в глаза, словно меряясь силами.
Затем Том сказал:
– Мне нужна твоя помощь. Я думаю, Оливер тебя послушается. Он… он говорил о тебе вчера ночью.
Наступило долгое молчание. Отвернувшись от Тома, Элен видела плотно закрытую дверь комнаты Оливера. Если она может хоть что-нибудь для него сделать, то, конечно, сделает! Вдобавок, несмотря на вскипавшее в душе раздражение, Элен была польщена, что Том обратился за помощью именно к ней.
– Пожалуйста, Элен! – еле слышно попросил Том.
– Пошли, – прошептала она.
Они молча поднялись по ступенькам до комнаты Оливера.
Элен ожидала увидеть груды пустых бутылок и разбросанную мебель и с удивлением увидела, что здесь все, как обычно. В продолговатой, элегантной комнате Оливера, выходящей на классически правильный внутренний дворик, было прибрано, тихо и солнечно. Оливер сидел в кресле, чистая белая рубашка оттеняла его здоровый загар. На подлокотнике стояла полупустая бутылка белого вина, в руке Оливер держал бокал. Он был небрит, в глазах Элен заметила нехороший блеск, но в остальном он выглядел, как всегда. Но затем Элен увидела, что на низеньком столике валяются насаженные на кольцо ключи, среди которых поблескивает маленький серебряный карандашик…
Оливер медленно поднял голову и посмотрел на вошедших.
– Я же сказал тебе «нет», Харт! Я не буду играть в твоем спектакле. Я хочу побыть один и спокойно напиться. Разве это неразумно?
Элен обратила внимание на то, что он слишком тщательно выговаривает слова. Он был уже пьян. У нее упало сердце.
– Да, в сложившихся обстоятельствах это неразумно, – бодро ответил Том. Он посмотрел на часы. – Так… три часа. В половине седьмого я вернусь, чтобы отвести тебя в театр. И я хочу, чтобы к этому времени ты протрезвел. Ты сказал, что тебе хотелось бы повидаться с Элен. Вот она. А теперь возьми себя в руки.
Том взял бутылку и направился к двери. На пороге он оглянулся, посмотрел на Элен, и его лицо смягчилось.
– Ты справишься? – спросил он.
Элен кивнула, хотя ужасно боялась, что у нее ничего не получится.
– Спасибо, Элен. Я знал что ты меня не подведешь.
Дверь за ним закрылась. Она смотрела ему вслед, пока окончательно не убедилась, что он все-таки ушел.
– К черту вашу пьесу! – воскликнул Оливер. Он снова упал в кресло и устало закрыл глаза. – И все остальное тоже к черту!
Он потянулся за бутылкой вина, но вспомнил, что ее унес Том. Оливер ехидно рассмеялся.
– Неужели он и вправду решил, что у меня больше нет? Будь лапочкой, принеси мне из холодильника другую бутылку. Кухня там, у лестницы.
– Нет, – покачала головой Элен. – Но я могу заварить чай.
– Не нужен мне твой проклятый чай! – заявил Оливер, но Элен его не послушалась.
Она осторожно поставила между ними поднос и. встав на колени у его кресла, принялась наливать чай в чашки.
– Мне очень жаль, что у тебя так получилось с Пэнси, – наконец пробормотала она, все еще склоняясь над чашками.
– Ах, Пэнси тут ни при чем! Во всяком случае сейчас, – Оливер взял чашку и обхватил ее двумя руками, словно у него озябли пальцы. – Пэнси – это просто симптом.
– Симптом чего?
– Того, что все постоянно, занудно повторяется. На какое-то – недолгое – время мне показалось, что Пэнси будет для меня совсем другой, особенной. Но – нет! Она такая же скучная и испорченная, как и все остальные.
Оливер внезапно вытянул руку и погрузил пальцы в густую копну темных волос Элен. Он притянул ее голову к себе. Элен неожиданно ощутила, до чего же он устал. Его обычно безудержная энергия куда-то подевалась, он был совершенно без сил. Мгновение они сидели, не произнося ни слова. Элен переполняла жалость к Оливеру, и в то же время она чувствовала, что неспособна рассеять странную тьму, которая, похоже, все больше завладевала его душой.
Оливер взял ее черный кудрявый локон и пропустил его между пальцами.
– Мне нужно было держаться за тебя, Элен Браун, когда мы были вместе. Ты спокойная и рассудительная. Ты почти убедила меня тогда, что я могу быть таким же.
Элен сидела, не шевелясь, не решаясь заговорить. Она безумно боялась, что все вдруг начнется сначала, что Оливер налетит, как ураган, и сметет ее спокойную, размеренную жизнь.
Оливер продолжал, отчасти беседуя сам с собой:
– Но знаешь, я бы не принес тебе счастья. Так что все к лучшему. Я чувствовал свою вину перед тобой, но сейчас это прошло.
«Тебе помогло то, что ты дал мне денег», – подумала Элен. Деньги были уже потрачены, но они помогли ее семье прожить самое трудное время. Ей хотелось заговорить об этом, но Оливер слишком быстро перескакивал с одного на другое.
– А теперь уже слишком поздно. Ты принадлежишь Дарси.
– Никому я не принадлежу! – тихо возразила Элен, но Оливера было не остановить.
– И хорошо, – продолжал он. – Просто прекрасно. Знаешь, я ведь люблю его. А вот он меня – нет, и это беда. Хотя нельзя сказать, что я не подавал ему повода меня не любить. Я его с детства выставлял на посмешище. Конечно, не в расчете на таких людей, как ты, – внезапно он содрогнулся. – Господи, до чего же я замерз!
Элен встала и обняла Оливера за плечи, прижавшись щекой к его волосам. Золотистые пряди Оливера напомнили ей о том, как солнце высветило волосы Дарси и как она на какую-то долю секунды спутала его с младшим братом.
– Ты давно здесь сидишь?
– Понятия не имею. Целую вечность. С прошлой ночи, – Оливер оглянулся, смотря перед собой мутным взором. – Харт позвал служителя, чтобы он тут прибрался. И заставил меня сменить рубашку. На той было пятно.
Оливер неожиданно расхохотался, и Элен с облегчением подумала, что он стал почти прежним. Оливер жадно выпил две чашки чаю.
– Вообще-то роль няньки Тому не очень подходит, – пробормотал он.
Элен покопалась у него в спальне и выудила толстый вязаный свитер.
– Пойдем погуляем.
Оливер с благодарностью взял у нее свитер и надел его, но на улицу, залитую ярким солнцем, поглядел неохотно.
– Зачем? Дай мне хотя бы сперва выпить.
– Нет, – Элен взяла его за руку и потащила к двери.
Сначала он сердито упирался, но потом оглядел пустую комнату, снова вздрогнул и покорно пошел за Элен.
Она вышла на солнце, буквально таща на себе Оливера, который навалился на нее, словно безногий инвалид. Они прошли по территории колледжа и оказались на Крайст-Черч Медоус, открытом пространстве, призывно зеленеющем под синим небом. Не сговариваясь, Оливер и Элен выбрали чудесную аллею, которая вела прямо к реке. Повсюду зеленела еще неяркая весенняя листва, а на вязах громко ворковали лесные голуби.
Дойдя до реки, они миновали сараи, где хранились лодки. Кое-где большие двустворчатые двери были открыты, и, заглянув внутрь, они увидели блестящие бока лодок для восьмерых гребцов. В воздухе пахло лаком и льняным маслом.
Оливер помедлил, глядя, как по воде проплывает несколько лодок, поднимая радужные брызги. Гребцы наклонялись вперед, рулевые сидели впереди и задавали ритм. Судья проехал по дорожке на велосипеде, он был озабочен, на груди его болтался секундомер.
– Я учился гребле в Итоне, – сказал Оливер, – но потом до меня вдруг дошло, что добраться из пункта А в пункт Б можно гораздо быстрее и тысячью разными способами.
Они рассмеялись, и в их смехе была какая-то очень приятная будничность, для Элен он прозвучал, словно музыка.
Оливер и Элен медленно сделали два круга по парку. Оливер шел, судорожно вцепившись в ее руку. Если не считать этого, то можно было сказать, что их прогулка была самой что ни на есть обычной. Они лишь изредка перебрасывались отдельными фразами, делясь впечатлениями о том, что их сейчас окружало.
Наконец они ступили на широкую дорогу, посыпанную гравием. Солнце скрылось за большим зданием, и вдруг стало холодно.
– Пятнадцать минут седьмого, – сказала Элен, стараясь говорить как можно равнодушней. – Нужно возвращаться, скоро придет Том.
Она посмотрела Оливеру в глаза и увидела, что из них исчез зловещий блеск. Голос его звучал уже естественно, язык не заплетался. Элен решила, что Оливер почти протрезвел. Теперь необходимо заговорить с ним о самом главном..
– Ты ведь пойдешь, правда? Оливер, за тебя ни кто не может сыграть эту роль! Ты должен это сделать ради Тома.
Оливер стоял, пристально глядя назад, на вязы Он перебирал в кармане ключи, и они тихонько позвякивали. Потом он передернул плечами.
– Да, наверное, я должен это сделать, – голос его звучал тускло.
Элен быстро, пока он не передумал, повела его в общежитие. Том их уже ждал. Он слегка поднял черные брови, Элен поспешила ободряюще кивнуть.
Его губы беззвучно прошептали:
– Спасибо.
И они стремительно потащили Оливера в театр.
– Вдвоем мы с ним справимся, – прошептал ей Том. – Надо, чтобы он в ближайшие дни не слетел с катушек. А потом самое худшее будет уже позади. У него и раньше бывали приступы черной меланхолии, правда, не такие ужасные как этот… они не длятся вечно.
«Будем надеяться, что ты прав» – мрачно подумала Элен.
Том проверил как Оливер наложил на лицо грим, подождал, пока он переоденется. Постепенно бледный, двигавшийся, словно робот, Оливер превращался в Орландо..
Элен сидела в кресле и слушала, как Том бодро отдает приказания. Пару раз она выходила из гримерной, чтобы принести кофе в бумажных стаканчиках; у выхода на сцену стоял специальный автомат.
Вскоре в гримерную вошел рабочий сцены.
– Осталось десять минут.
– Я еще должен всех обойти, сказал Том. – Ты ведь не единственный актер в этом спектакле.
Он не хотел, чтобы его беспокойство передалось Оливеру.
Когда Том ушел Элен посмотрела на отражение Оливера в большом зеркале. Лицо, намазанное белым гримом, выглядело непривычно.
– Не уходи, хорошо? – попросил Оливер.
– Хорошо, если ты хочешь, чтобы я осталась, – я останусь.
В дверь снова просунулась голова рабочего.
– Пять минут. Оливер, пора на сцену!
Оливер встал и с такой силой ударил кулаком по столу, что тюбики и пузырьки раскатились в разные стороны.
– Ну, почему, черт побери, я должен это делать? Я не желаю идти туда, не желаю, чтобы на меня глазели! И я не хочу играть вместе с ней. Разве это возможно?
Элен тоже вскочила.
– Теперь уже некогда рассуждать. Зрители ждут.
– Ну, и пусть ждут! Я хочу выпить.
– Потом.
Элен почти насильно вытащила его из комнаты и поволокла за кулисы. У людей, толпившихся там, вырвался еле слышный вздох облегчения.
Возле выхода на сцену их поджидал старый Адам. Оливер почти поравнялся с ним и вдруг обернулся к Элен.
– А где Дарси?
Элен удивленно сказала:
– Не знаю. Дома, наверно.
– Жалко. Я хотел бы сейчас увидеть старину Дарси.
Оливер встал в позу. Он прижал ладони к вискам, словно пытаясь унять шум в голове. Из-за занавеса доносился гул толпы, он был тише, чем в прошлый вечер, но несравненно грознее.
Элен больше не могла на это смотреть и убежала.
Она прибежала в артистическое фойе. Как ни странно, там никого не было. Элен подошла к динамику, включила его и стала ждать.
Раздалось потрескивание, а затем голос Оливера произнес начальные фразы. Элен насильно заставляла себя слушать, критически оценивая его игру. Но он играл хорошо. Голос его был еще немного тусклым, но звучал твердо. Постепенно Элен расслаблялась. В игре Оливера не было вчерашнего очарования, но хотя бы спектакль не сорвался. Оливер играл кое-как, но все же он был на сцене, а это уже хорошо.
Затем настал черед Пэнси. Даже сидя в фойе и слушая ее искаженный голос, Элен встрепенулась. Оливер был, как деревянный, а Пэнси, наоборот, блистала. Она никогда еще не играла так потрясающе.
Ни в зале, ни за кулисами, ни даже в ложе осветителя никто не шевелился. Том сидел на своем месте, на его напряженном лице застыла полуулыбка. А Стефан Спарринг сидел в гримерной Пэнси и, не веря своим глазам, смотрел на свои руки, которые Пэнси перед выходом на сцену осыпала поцелуями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60