Глядя ей в глаза, он продолжал держать ее палец во рту, и огонь разливался по всему ее телу.
В горле у нее пересохло, а влажная пустота между ее ног готова была принять его. Она хотела его, хотела независимо от последствий. Так и не отрывая от нее взгляда, он медленно переместил руки ниже, к ложбинке, разделяющей ее ягодицы, и все ее тело опять начало судорожно извиваться, откровенно моля о еще большем.
– Ты уверена? – снова спросил он. За его расширившимися зрачками почти не было видно серой радужной оболочки глаз. Высоко над его головой по небу стремительно неслись облака.
– Д-да.
– Это может оказаться ошибкой. – В его глазах появилась тень сомнения, но не подвластные рассудку пальцы продолжали ласкать ее тело.
– Никогда, – прошептала Адриа, притягивая его голову до тех пор, пока не почувствовала на своем лице его дыхание. – Люби меня, Зак, – взмолилась она, окончательно забывая всякую осторожность и отметая все предостережения звучащих в ее мозгу голосов. – Люби меня и забудь обо всем остальном.
Он поцеловал ее в губы, а затем стал опускаться все ниже и ниже, нежно касаясь губами ее кожи, пока наконец не достиг ямочки пупка, которую обвел языком. И она снова прогнулась навстречу ему, прося, требуя большего – всего его.
Зак скользнул еще ниже, и, когда стянул с нее трусики и она почувствовала его горячее дыхание над самыми завитками волос, ей показалось, что она умирает. Вся дрожа в исступлении, она почувствовала, как он коснулся ее самого интимного места, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее.
– Закари! – воскликнула она.
– Подожди еще, – шепнул он и притянул одну из ее рук к молнии своих джинсов. Раздался легкий треск, и Адриа медленно сняла джинсы с его стройных ног. Нежными пальцами она гладила его ягодицы и чувствовала, как напрягаются его мышцы. Потом пробежалась по плоскому животу и услышала судорожный вздох.
От сильного мужского тела исходил ровный жар.
– Ты не передумала? – еще раз спросил он, когда они уже лежали совершенно обнаженные, дрожащие от нетерпения.
В ответ она поцеловала его, и он переместился наверх, заводя своими сильными руками ее руки ей за голову. Горящие желанием глаза словно заглядывали в самую душу Адриа.
Потом, целуя ее, он грубо, словно опять победив в какой-то внутренней борьбе, раздвинул ей ноги. Она приподняла бедра с земли и почувствовала, как его мужское естество, тяжелое и плотное, прорвав разделяющий их барьер, вошло внутрь нее.
Адриа опустила веки, но он поцеловал ее в щеку.
– Смотри на меня, – сказал он хрипло. – Мы не должны забывать, как это произошло. И никогда не забудем.
Его слова прозвучали словно пророчество. Послушная ему, она открыла глаза и начала двигаться в такт его опьяняющему, возбужденному ритму. Не было никаких пауз, некогда было даже перевести дыхание. Он входил в нее все глубже и глубже, все быстрее и быстрее, пока наконец цвета окружающего мира не слились перед ней в сверкающий калейдоскоп радужных бликов. А переполняющее ее наслаждение не взорвалось изнутри чувственным восторгом и умиротворенностью, когда ее лоно заполнила влага, подобная густому теплому меду.
– Адриа, о дорогая моя Адриа! – Его прерывающийся шепот, казалось, отразился эхом от стен каньона и самого ее сердца. Перед ее глазами еще плыли пятна света, а тело трепетало в его объятиях. Она обхватила его так крепко, будто боялась потерять ту бесценную связь, которую они только что обрели, этот экстаз обоюдной любви.
«Люби меня, – беззвучно кричала она, все крепче обнимая его покрытое потом, навалившееся на нее и почти слившееся с ней воедино тело. – Люби меня, Закари Денвере, и никогда не останавливайся».
Неожиданно ей захотелось заплакать – то ли от радости, то ли от облегчения, она и сама этого не знала. Но не стала поддаваться подступающим слезам, как, впрочем, и думать о завтрашнем дне.
Он и так придет слишком быстро.
20
– Расскажи мне о моей матери. – Глядя на качавшиеся над ней в синем предзакатном небе ветви сосен, Адриа поежилась. По небосклону, нисколько не портя великолепия дня, медленно двигались несколько полупрозрачных облачков.
Лежащий рядом с ней Зак насторожился.
– Я не знал твою мать. – Он потянулся за джинсами и надел их на себя. – Она жила с тобой в Монтане.
– О моей другой матери, Кэтрин, – пояснила Адриа, не позволяя себе сердиться, но и не желая, чтобы он ушел от ответа, как это бывало в прошлом. Ведь теперь, когда они стали любовниками, у них не должно быть тайн друг от друга. Она тоже потянулась за своей одеждой; земля была холодная, и девушка вся покрылась гусиной кожей.
После того как Зак взял ее, взял пылко и яростно, и они лежали, прижавшись друг к другу обнаженными телами, она вдруг заметила на его плече шрам – память о той ночи, «когда исчезла Лонда, и почти убедила себя в том, что между ними не может быть кровного родства. Либо он сын Полидори, либо она не дочь Уитта Денверса. Но теперь, когда ее сознание прояснилось, она уже не была столь уверена в этом.
Закари же казался еще более ушедшим в себя, чем обычно, как будто совершенный им поступок был в его глазах чем-то предосудительным и не имеющим оправдания.
– Кэтрин не была твоей матерью, – убежденно произнес он.
– Ты не можешь знать этого наверняка.
Да, это правда, подумал Зак, натягивая башмаки. Он должен уйти, и уйти подальше. Находясь рядом с ней, он испытывал такое чувство, словно попал в сети приманившего его паука, – тепло, завлекательно, но крайне опасно. По какой бы причине она ни решила отдаться ему – потому ли, что внезапно перестала верить в их родство, или надеясь усыпить его бдительность и выудить побольше сведений о семье, или для того, чтобы впоследствии иметь возможность шантажировать его, или даже, избави бог, если ее мотивы были чистыми и она действительно влюбилась в него, – он понимал, что не должен был допустить того, что случилось. Ему надо было контролировать ситуацию. После Кэт он всегда держал себя в руках и не позволил соблазнить себя ни одной женщине. Охотником всегда был он. И в отношении чувственных женщин воля и трезвый ум никогда не подводили его. До сих пор. До встречи с Адриа. Стиснув от досады зубы, Зак начал отряхивать пыль с джинсов.
Он оказался не в состоянии противиться ей – этому вызову во взгляде голубых глаз, дерзко задранному подбородку, мягкой линии влекущих губ и, наконец, этому спровоцировавшему его предложению, задевшему самые дикие, животные черты его натуры. Тело взяло вверх над разумом. Ему хотелось обладать ею. Именно ею. Дремучее, первобытное желание, которое, однако, обернулось большим. Гораздо большим. Водоворотом эмоций, который грозил поглотить его.
Совсем как с Кэт!
Он закрыл глаза и постарался убедить себя, что это просто вопрос времени. Если он будет находиться на расстоянии от этого манящего его тела, то сможет по-прежнему держать себя в руках. По крайней мере до тех пор, пока что-нибудь не определится.
Черта с два, Денвере. Ты собираешься убраться от нее подальше? Каким же образом ты будешь бороться с этим раздирающим тебя изнутри страстным желанием? Теперь, когда ты уже попробовал ее, ощутил ее вкус!
Его мышцы были так напряжены, что даже болели. Закари сердито продел руки в рукава куртки и коротко сказал:
– Нам надо возвращаться. Становится холодно.
Ее пальцы коснулись его плеча, и он словно остолбенел.
– Ты не должен чувствовать себя виноватым, – произнесла она сквозь грохот обрушивавшейся в бездну водной массы.
– Я и не чувствую.
– Тогда почему…
– Послушай, Адриа, мы не должны этого делать. Больше не должны. По крайней мере до тех пор, пока не выясним все наверняка. – Он положил руки ей на плечи, удерживая на расстоянии.
– Значит, ты начинаешь верить мне?
– Бога ради, да понимаешь ли ты, о чем мы сейчас говорим? – ответил он, чуть не крича. – Об инцесте! – Высказанное наконец слово эхом разнеслось между видневшимися в холодном закатном свете деревьями.
– Это не…
– Откуда ты знаешь? Если ты так чертовски уверена, что являешься Лондой, то как ты можешь так говорить?
Под его пристальным взглядом Адриа с трудом выдавила:
– Потому что, – она откинула назад упавшие на лицо пряди волос, – я полагаю, что ты не сын Уитта.
– Боже милостивый! – Зак даже побледнел от гнева. – Это и есть твой довод? – Он схватил ее за руки так крепко, что даже сквозь ткань куртки она почувствовала, как его пальцы впились в ее тело, – так вот, послушай меня, сестрица, я не сын этого итальяшки.
– Откуда ты знаешь? – возразила она теми же словами, которые он только что перед этим бросил ей.
– Не кажется ли тебе, что когда Юнис и Уитт разошлись, когда он лишил ее всего, что, по ее словам, было ей дорого, – не кажется ли тебе, что она должна была прийти и посмеяться над ненавистным ей человеком, заявив ему, что его второй сын зачат от его врага и настоять на том, чтобы я остался с ней?
– Нет, если она хотела сохранить свою репутацию. Насколько я понимаю, она дорожила репутацией не меньше, чем детьми, и поэтому никогда не сделала бы ничего, что могло бы нанести ей урон.
– Но потом она заводила любовников.
– Развод затронул ее гордость!
Он скривился от отвращения.
– И, кроме того, она не хотела причинять тебе боль.
В памяти Зака всплыли слова Юнис, сказанные возле его больничной койки: «Матери не должны этого говорить, но из всех моих детей ты был для меня самым любимым». О боже, не может быть! У него внезапно пересохло во рту, и он посмотрел на Адриа, будто пытаясь как в волшебном зеркале разглядеть свое будущее.
– Но не могла же ты пойти на это, – он указал на ложе из сосновых иголок, – только потому, что я могу оказаться и не сыном Уитта.
– Я сделала это по той же причине, что и ты, Зак. Потому что хотела этого. Потому что не могла не сделать. Потому что с того момента, как увидела тебя в первый раз, знала, что это случится. Потому… потому что, черт побери, мне кажется, я люблю тебя.
С этими словами она поднялась на носки и крепко поцеловала его в губы. Он говорил себе, что надо отступить, что они играют с огнем, что, как бы все ни обернулось, хорошим это не кончится. Они оба на этом обожгутся, но… Его руки обхватили ее тонкий стаи, и дальше Зак уже не мог остановиться. Он целовал ее, ласкал, срывал с нее одежду, вновь удивленно любуясь красотой ее грудей, таких белых, с тонкими голубыми прожилками, спрятанных под гладкой кожей вен, с округлыми и твердыми сосками, и касался их губами, погружал лицо в ложбинку между двумя теплыми и мягкими холмами.
Целовал плоский живот, медленно двигаясь вокруг пупка, потом скользнул еще ниже и почувствовал, как в экстазе содрогнулось в его руках это стройное тело. Он ощутил вкус женщины – чего-то истинно природного и первоосновного, как сама земля.
А потом он стоял, глядя на ее развеваемые ветром волосы, пока ее волшебные руки и пальцы освобождали его от одежды, ласковыми движениями гладили его спину и грудь и, наконец, спустили тесные джинсы вниз, на бедра.
Сверкнув своими голубыми, как небо Монтаны, глазами, она вернула ему поцелуй, попробовала небольшие плоские соски, провела языком по груди и вдоль начинающейся пониже пупка дорожки темных волос.
Подавив желание закрыть глаза, он смотрел на нее, на эту запретную для него женщину, женщину, которая, как он полагал, действовала только в своих интересах, женщину, способную проникнуть в самые укромные уголки его сердца и обнажить их.
Его всего трясло, когда он во второй раз взял ее с той же лихорадочной, всепоглощающей страстью, что и в первый, входя в нее с такой силой, словно желая этим отогнать таящегося внутри него демона, двигаясь энергично и быстро, слыша ее прерывистое дыхание, ощущая обволакивающую его липкую теплоту, отбросив все мысли, все прежние здравые рассуждения, пока наконец, отдав всего себя до капли, не рухнул на нее, тяжело дыша, более не способный ни на что. Он попал под ее магическое влияние и не знал, окажется ли в состоянии когда-нибудь освободиться от него. И захочет ли? Целуя влажные от пота завитки волос на ее виске, он пожелал, чтобы весь окружающий мир оставил их в покое и чтобы, дай бог, они смогли навсегда остаться любовниками. Не боясь ничего! Чтобы он мог отбросить страшные подозрения, теснившиеся в его мозгу и парализовавшие волю.
Видит бог, это становилось уже опасным. Никогда еще он до такой степени не терял самообладания, никогда так не ослабевали узы, связывавшие его с реальностью, никогда не отдавал он себя настолько, с такой полнотой.
Правда, никогда еще он не занимался любовью с женщиной, утверждавшей, что она Лонда Денвере. Он сжал кулаки, загребая при этом песок и сухие сосновые иголки.
Она по-прежнему обнимала его, и он услышал, как отчаянно бьется ее сердце, и удивился, что она умудряется дышать под давящей на нее массой его тела. Вновь обретя способность трезво мыслить, он, оперевшись на локоть, приподнялся и посмотрел на нее сверху вниз.
Черные пряди волос упали ей на грудь, и он откинул их в сторону.
– Ты слишком красива, – сказал он, думая, что ее красота стала его проклятием. Совсем как с Кэт и все же совершенно по-другому.
– Почему? – На ее лице появилась изумленная улыбка, которую он не сможет забыть никогда. Она прищурилась от упавшего ей на лицо последнего луча закатного солнца, а тени, отбрасываемые колеблемыми ветром ветвями сосны, медленно перемещались по ее лицу.
– Это… как бы тебе сказать, чревато, что ли.
– Для кого?
– Для каждого встретившегося с тобой мужчины и для тебя самой.
– Ты не устоял не из-за моей привлекательности, – сказала она, перекатываясь на бок и лениво потягиваясь. При этом она подняла руки над головой, и он увидел, как втянулся ее живот и под грудями проступили ребра.
– Не надо обижаться, – медленно произнес он, глядя на игру света и тени на ее теле.
– Я не обиделась. Дело не только в моей внешности, и ты знаешь об этом. – Она опять улыбнулась и на какое-то мгновение до боли напомнила ему Кэт. – Ты не мог противиться соблазну, потому что я была для тебя искушением, женщиной, которую ты не должен был желать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59