Когда вернулась домой, мать стала убеждать ее: не стоит, мол, так убиваться.
– Ничего уже не поправишь, дорогая, – говорила Шерон, смахивая снег с шерстяного пальто. – На все воля Божья. – Мать повесила пальто дочери в стенной шкаф.
– Только не говори мне про волю Божью. – Адриа будто проснулась. На глаза навернулись слезы. – Смерть Марка не была угодна Богу!
– Неразумно об этом спорить. Господь все видит.
– Суесловие, мама! Не для того Господь населил землю людьми, чтобы убивать их.
– Не смей так рассуждать в этом доме! Неисповедимы пути Господни. Нам не дано уразуметь…
– Конечно же, не дано! – разрыдалась Адриа. – Потому что все это не имеет смысла. И я не верю в такого Бога, который убивает одного, дабы спасти другого! Ведь он не спас и своего сына.
Со всей силы Шерон отвесила ей пощечину.
– Не смей говорить такое! Чти Господа и Сына Его, и никогда не поминай их всуе! Господь даровал мне тебя, Адриа, и в его власти отнять тебя! – Она в ужасе закрыла лицо руками.
– Как отнял у меня Марка?
– Да, именно так.
– Тогда кому нужен Бог?
Шерон побагровела.
– Нам всем нужен Господь. А тебе – так больше, чем кому бы то ни было. Если бы ты только опустилась на колени и помолилась за бедную душу усопшего…
– Никогда! – Адриа была непреклонна и уже не боялась возможной пощечины. – Я больше не буду молиться.
Во взгляде матери исчезло какое бы то ни было участие.
– Тогда жди наказания.
– Я его уже получила! Разве не видно? Марк умер, умер! Он никогда не вернется ко мне! Твой бесценный Бог забрал его у меня.
Рот Шерон скривился от злобы.
– Ты еще накличешь беду, Адриа! Если не покаешься в течение двух недель, то жди недоброго.
– Не собираюсь каяться. Я не согрешила.
– А разве ложь – это не грех?
– И кто же лжет? А? Сама меня опутала сетями лжи. Почему вы скрываете, кто моя истинная мать?!
– Я твоя истинная мать.
Но Адриа пропустила мимо ушей эти уже ничего не значащие для нее слова.
– Почему ничего о ней не рассказываете?!
В истерике она взбежала наверх, хлопнула дверью своей комнаты и бросилась на кровать. Уткнувшись в подушку и горько рыдая, она думала лишь об одном – бежать, бежать отсюда куда глаза глядят! Но тут же ее обожгла горькая мысль: зачем? Она могла бы убежать с Марком, но его теперь нет, и он не вернется. Она никогда больше его не увидит, никогда не выйдет за него замуж, никогда не будет иметь от него детей. Тело сотрясалось от рыданий, которые хоть как-то смягчали боль. Мысленным взором она видела лицо Марка. Он будто недоумевал, видя ее живой. О, если бы она пошла с ним вопреки воле родителей, если бы покорилась его любви…
Что бы ни ждало ее в будущем, но так безоглядно любить ей уже не суждено. Слишком нестерпима боль утраты, усугубленная чувством вины. Боль, казалось, угнездилась в душе навсегда.
Марка нет. Что же осталось ей, кроме этой боли?..
С той ночи вопрос о настоящих родителях не давал покоя Адриа. Она писала письма, встречалась с юристами, с работниками нотариальных контор, пыталась разыскать Вирджинию Уотсон. Все тщетно. И лишь после смерти отца получила важнейшую подсказку.
Теперь ей предстояло самое трудное – доказать, что она и есть Лонда Денвере.
9
Адриа проснулась от визга тормозов и шумного тарахтенья парковавшегося грузовика. Испустив стон недовольства, она сползла с кровати и окинула взглядом убогое жилище. Конечно, это не «Рид» и не «Бенсон», и уж тем более не «Денвере». Но что поделаешь?
Обои в пятнах, раковина умывальника плохо вымыта, но она закрывала глаза на все издержки «Ривервью Инн». Девушка приняла душ, затем насухо вытерла волосы полотенцем, собрала их в хвостик и отодвинула прочь косметичку. Ей совсем ни к чему выглядеть броско, если она собирается провести день в библиотеке, зайти в историческое общество и, если возникнет необходимость, в полицейское управление Портленда. Но когда она бросила взгляд на свое отражение в зеркале, ей вспомнилась семейная фотография, и сердце начало саднить. В эту ночь она долго не могла уснуть: все думала о портрете, о Заке, о том, как он пристально смотрел на фотографию Кэтрин, будто ожидая услышать комплименты в адрес этой женщины.
– Настороженные, – сказала она себе. – Все они такие настороженные. И ты рвешься стать частью этой семейки. Глупая, глупая девчонка.
Со вздохом отложив платье, запакованное в полиэтиленовый пакет, она нехотя надела вязаный свитер, потертые джинсы и старые кроссовки «Рибок». Взяла сумку, сложила вдвое и вышла из номера.
С помощью потрепанной карты города нашла ближайший «Макдоналдс» и, пока ждала кофе, еще раз взглянула на план Портленда.
Город разделяла река, и западная его часть представлялась огромным, испещренным квадратиками пятном. В расположении улиц, казалось, не было никакого порядка, никакой логики. Но еще более сложной выглядела западная часть. Хотя улицы в основном тянулись с севера на юг и с запада на восток, они прихотливо извивались, следуя изгибам реки и склонам холмов.
Расплатившись за кофе, она отпила глоток и, взяв стаканчик с собой, поехала прямиком на запад, мимо невысоких домов, где размещались офисы и магазины, по направлению к реке и двум шпилям, возвышавшимся в центре. С невольной улыбкой она подумала о том, что делают сейчас ее сводные братья и сестра.
При этой мысли она взглянула в зеркальце. Обеспокоенные голубые глаза пристально взглянули на нее. Действительно она Лонда Денвере или все это жестокая шутка, которую сыграл с ней отец? Но слишком поздно подвергать сомнению то, во что она уверовала. А если она Лонда Денвере, то Джейсон, Нельсон, Трейси и Закари – ее ближайшие родственники, а никак не враги.
Машина, чуть не задев металлическую ограду, проскочила по мосту Хоторн. К сожалению, ей опять пришлось проезжать мимо отеля «Денвере», за которым на протяжении трех кварталов тянулись принадлежащие семейству офисы.
Она остановила автомобиль у здания библиотеки, допила кофе и взяла сумку. Хотя солнце делало отчаянные попытки осушить и обогреть мокрые после ночного дождя улочки, ветер, дующий со стороны реки, был прохладным.
Девушка поспешно поднялась по ступенькам и неожиданно почувствовала волнение. Ей показалось, что за ней кто-то наблюдает. Да ты просто паникуешь, успокоила она себя.
***
Что-то вчера произошло на торжественном приеме по случаю открытия отеля. Для Юнис Прескотт Денвере Смис младший сын был как открытая книга. Нельсон сторонился гостей, был немного суетлив и время от времени покусывал ноготок большого пальца.
Он предстал перед ней утром в просторной рубахе и видавших виды джинсах, небритый и непричесанный. Что-то не склеилось, догадалась она, прогоняя со стула персидского кота.
– Могла бы и слово сказать, – бросил Нельсон через стол, сидя в ее доме близ озера Освего.
Он позвонил из своего офиса и был у ее порога уже через пятнадцать минут.
– Что случилось?
– Еще одна самозванка. – Нельсон не обратил внимания ни на газету, ни на стоящую перед ним еду.
– Лонда?
– Так она заявляет.
Напевая, Юнис отпила глоток кофе и посмотрела на то, что находилось позади Нельсона, – на глубокий эркер с окнами, выходящими на озеро, где отражались серые облака, которые гнал на запад суровый зимний ветер. На противоположном берегу сиротливо качались на волнах лодки.
– Она обманщица, – резко заключила Юнис.
– Конечно, обманщица, но все равно покоя семье это не прибавит. Когда пресса обо всем пронюхает, девица свои крылышки расправит. Опять все сначала – догадки, копание в деталях киднеппинга. Репортеры, фотографы… Как было уже не раз. – Он пальцами взъерошил свои белокурые волосы.
– От этих претенденток всегда уйма проблем, – заметила Юнис с легкой улыбочкой, рассчитанной скорее на детишек. – Но тебе нельзя сидеть сложа руки. От бездействия проку мало. Если ты действительно заинтересован в том, чтобы однажды вступить в предвыборную борьбу за пост мэра…
– Губернатора.
– Хорошо, губернатора. – Она прищелкнула языком и утвердительно кивнула: – Ах, какие мы амбициозные! – Ей не хотелось подтрунивать над ним, просто выразить заинтересованность. Его глаза хитро прищурились, но он не засмеялся.
– Думаю, что так оно и есть. Ведь и ты и я преодолели множество преград и теперь пытаемся добиться того, чего хотим, не так ли?
Она проигнорировала его иронию.
– Если у тебя ума палата, так используй общественное мнение для своей выгоды.
– Каким образом?
– Прими ее с распростертыми объятиями. – Сын недоуменно уставился на нее, как на сумасшедшую. – Я серьезно, Нельсон, поразмысли над этим. Ты защитник обездоленной, ты искатель справедливости, ты политик сегодняшнего дня. Выслушай ее историю, попытайся помочь и потом… ну, а когда окажется, что она не та, за кого себя выдавала… не отрицай ничего, просто объясни, что старался быть объективным и справедливым.
– Мне кажется, ты шутишь.
– Здесь есть над чем подумать. – Она подлила сливок в чашечку с кофе, но только совсем чуть-чуть, помня о том, что ей уже далеко за тридцать, и взглянула на проносившиеся по небу облака. – А ну-ка, – Юнис подула на кофе, а потом немного отпила, – расскажи мне о ней.
Любовно зажав теплую чашечку в ладонях, она ждала. Сейчас Нельсон все ей поведает. Он всегда так делал – желание казаться особенным именно перед ней доставляло ему удовольствие. После того как она развелась с Уиттом, ее дети очень страдали, а ее саму не покидало чувство вины и досады. Ей не хотелось причинять им боль, ущемлять их интересы – ведь они были ее бесценным сокровищем, которое она стремилась оберегать. Уитт не сломался после развода, как она надеялась. Напротив, стал преуспевать в бизнесе и женился на этой смазливой девчонке. Внезапно ей почудилось, что ростбиф по-французски камнем лежит в желудке.
Нельсон откинул прядь волос и подошел ближе к окнам. Молодцевато подбоченясь, бросил оценивающий взгляд на прелестный вид из окна. Хотя он позвонил, чтобы рассказать все и облегчить душу, ей не показалось, что он горит желанием выложить все как есть. Он всегда был скрытным – не таким, конечно, как Зак, – но с подсознательными комплексами, которые могли проявиться в неподходящий момент. Она недоумевала, знает ли он, как обманывается на свой счет, но предпочитала держать язык за зубами.
Нельсон – это ребенок, которому не следовало появляться на свет. Она и Уитт стали уже чужими, когда обнаружилась ее беременность. Муж наконец-то прознал о ее интрижке с Энтони Полидори, и началось…
***
– Ты грязная потаскушка, которую трахают проходимцы! – орал на нее Уитт, когда открылась правда. Он понял, что Энтони был в его доме, в его комнате, в его постели…
Уитт отвесил ей такую оплеуху, что она не удержалась и упала, благо стояла рядом с кроватью. Он тут же навалился на нее, вминая в матрас своей тушей.
– Как ты могла? – не унимался он, грубо тряся ее мясистыми руками. Она была довольно крупной, сильной женщиной, но тягаться с ним не посмела бы. – Ты лживая дешевая сучка, как ты могла?
Юнис плакала. Слезы катились по ее щекам и его пальцам. Она знала, что он способен ее убить. Его огромные ладони стиснули ее щеки, и она с ужасом и ненавистью взирала на него. В уголках его рта скопилась слюна, а губы скривились в угрожающий оскал.
– Я… так случилось, – выдохнула она.
– Ты исчадие ада! А ведь ты моя жена, Юнис, моя жена! Жена Уитта Денверса. Ты понимаешь, что это такое? – Он опять встряхнул ее, и она в ответ что-то сдавленно промямлила, потому что почти задыхалась. – Ты можешь не любить меня…
– Да, я ненавижу тебя! – Она сплюнула.
– Так ползи отсюда к своему Полидори! Раздевайся перед ним, разводи ноги. Ему морочь голову. А мне-то зачем?
– Ну и поползу! – истерически взвизгнула она, вкладывая в эту фразу свою привязанность к любовнику и ненависть к мужу. Голова женщины раскалывалась от боли.
– Ты сука! Ты лживая мерзавка! А он кобель!
– Пусть кобель, зато знает, как удовлетворить женщину!
Он что-то прорычал в ответ и ударил ее по лицу так сильно, что скула, казалось, съехала в сторону. Она сдавленно застонала.
– Так кобель понравился? – громыхал он. – Я тебе сейчас покажу!..
Она дрожала всем телом, в то время как он, держа ее одной рукой, другой принялся расстегивать ремень. Раньше он никогда не бил ее, Юнис не сомневалась в его намерениях. Подавляя гордыню, она прошептала:
– Не надо, Уитт… пожалуйста…
– Ты это заслужила.
– Нет. – Она высвободила одну руку, защищая лицо.
– Не надо…
Он колебался. Рубашка была уже сброшена, дыхание – тяжел ре и учащенное.
– Ты проститутка, Юнис.
– Нет…
– И относиться я к тебе буду, как к проститутке.
Шире раздвинув ноги, он насильно притянул ее руку к ширинке.
– Расстегивай!
– Нет, я… – Она отдернула руку и сразу же отпрянула, заметив, как напряглись его мускулы. Он одним движением выдернул ремень с серебряной пряжкой в виде скачущей лошади. Удар такой пряжкой оставлял синяки и шрамы. – О господи. – Она содрогнулась от боли и закусила губу, чтобы не крикнуть.
– Расстегивай!
– Уитт, нет…
– Делай, что говорю, Юнис. Ты пока еще моя жена.
– Пожалуйста, Уитт, не заставляй меня делать это, – шептала она, видя, как от ярости раздуваются его ноздри и таращатся глаза. И как это у них все вышло? Как это она решила, что любит его?
– Живо!
Ее руки тряслись, она заметила, как оттопырилась ширинка на его брюках. Ему нравилось ее мучить, показывать свою силу. Сначала он был недоволен тем, как идут дела, потом обвинял ее во всем, теперь вершил месть.
Она потянула застежку вниз.
– Сама знаешь, что теперь. Сделай мне так же, как делала Полидори. Покажи, ради чего этот вонючий негодник сюда таскался.
– Уитт, нет, я не хочу…
Он впился в ее лицо глазами, полными ненависти. Толстые пальцы вцепились в волосы.
– Ты будешь делать то, что я хочу, Юнис, и всю ночь. Я буду тебя трахать, пока мне не надоест. Снова и снова. Тебе предстоит доставить мне удовольствие во что бы то ни стало. Пусть даже через боль. – Он потянул за волосы. – А когда все закончится, ты уже и помыслить не сможешь о том итальяшке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59