– Мы с Уильямом имеем право голоса...– Но не для того, чтобы продавать, – прорычал Уильям.Чарльз взорвался.– Черт побери, вы тоже в затруднительном положении.– Пожалуйста! – заплакала Нина. – Тише! – Она наблюдала за Итаном, который снова закрыл глаза. – Может быть, он снова уснет.– Не имеет значения, – сказал Чарльз. – Если отец слышал нас, то понял, он лучше всех нас вместе взятых знает, как делается бизнес. И был бы согласен со мной насчет продажи Тамарака.– Чушь собачья, – заявил Лео. – Он бы держался за Тамарак до конца жизни. Что ты имеешь в виду, Уильям тоже в затруднительном положении?– Все мы в затруднительном положении, – Чарльз мерил шагами комнату. – Компания, Тамарак, все мы. Боже, ты знаешь, что происходит вокруг; если мы не выкарабкаемся в ближайшее время, нам вообще нечего будет продавать.Лео покачал головой.– Тамарак не в затруднительном положении, дела у нас идут хорошо. Если ты имеешь в виду Управление по охране окружающей среды, то мы можем уладить это. Они ничего особенного не обнаружат. Бог мой, эти рудники были здесь сотни лет, и если из них просачивается какой-нибудь свинец, мы примем меры. Что бы это ни было, а дело не так плохо, как они рассуждают в Вашингтоне. Единственная загадка состоит в том, почему они взялись проверять именно нас, хотя по всему Колорадо есть старые рудники. Но у нас все будет нормально, я насчет этого не беспокоюсь.– Ну а я беспокоюсь, – сердито сказал Чарльз. – Сколько раз повторять? Семья в затруднительном положении, и я продаю все, что только могу, чтобы покрыть убытки от Дирстрима...– Это был глупый проект, – сказал Уильям. Чарльз повернулся к нему.– Ты помогал мне разрабатывать его.– Я сказал тебе подождать, пока будет шоссе.– Деньги были отпущены! Это было верное дело!– Тогда где же оно? – спросила Мэрией. – Там куча кукурузы и никакого бетона.– Это еще ни о чем не говорит, – заявил Чарльз. – Винс сказал, что на заседании деньги были размещены повторно по другому законопроекту до того как он смог бы перехватить их. Можно предположить, так происходит все время.– Я напишу письмо редактору «Таймс», – сказал Уильям. – Нельзя доверять правительству, которое меняет свои решения «на середине реки».– Это как раз то, что нам нужно: одно из твоих писем, – саркастически заметил Чарльз. – Послушайте, мне нужны деньги из Тамарака! Что вы все оглохли? Мы продаем эту компанию, это единственный выход!– Но Чарльз, дорогой, – сказала Нина, – ты уверен, что наберешь голоса?– Ради Бога, нам не нужны голоса. Это не Сенат и не Белый дом, а семья.– Но именно ты упомянул об акциях Уильяма.Итан перестал слушать. Старик был глубоко опечален тем, что его семья ссорилась в то время как он умирал, но не знал, как остановить их; не мог произнести правильные слова. Он больше ничего не мог сделать. А они все уладят, они найдут выход. Лео и Гейл никогда не позволят продать «Тамарак Компани». Все будет отлично работать, его наследие будет жить. Здания, поселки, фабрики: они будут продолжать жить. У «Четем Девелопмент» крепкая структура: она выдержит. И Тамарак. Он вернул этот городок к жизни, и тот будет жить.Когда Итан был мальчиком, то строил карточные домики из стольких этажей, что домик доставал до потолка. Единственным, что останавливало его рост, был потолок. А когда сам Итан вырос, не было потолка, чтобы остановить его: построенные им здания офисов, квартир, отелей доставали до неба, а его города застилали горизонт. Какие большие были у него устремления, и какой долгий, долгий путь.Но недостаточно долгий, чтобы достать до Анны. Он предал ее. О, почему вспоминается это? Воспоминание приходит остро, открывает рану, а он слишком устал, чтобы справиться с болью. Слишком трудно, подумал он. Слишком ужасно думать о Винсе и об Анне.Слова извивались, как змеи. Он старался не обращать на них внимания. Слишком устал, настаивал он, слишком устал. Но змеи становились все длиннее и толще, и он не мог ни перешагнуть через них, ни пройти мимо. Итан был лицом к лицу с ними. Винс и Анна. В посмели, сплетенные обнаженные тела, лица близко друг к другу, прикосновения к коже. Он проникает в нее. Нет! Итан вскрикивает про себя.«О, Боже, – думает он и сердится. – Боже милостивый, я ревновал. И поэтому я вынудил ее уйти».«Сам я ее не хотел, – думал он. – Не таким образом. Я никогда об этом не помышлял. Но я хотел, чтобы Анна была юной и невинной и оставалась такой вечно.Я хотел, чтобы она сосредоточилась на мне для дружбы, веселья и любви. Ей бы не требовались другие мужчины, по крайней мере, на какие-то несколько лет; Анна была такая юная, а я мог бы дать ей все, что она пожелала бы. Вот чего я хотел: чтобы она смотрела на меня, как на своего бога.Он тяжело вздохнул. Ну вот опять: думает о себе, как о боге. И в наказание он потерял Анну.«Однако, девочка страдала больше всех, – подумал он. – Хотелось бы знать, простила ли она меня. Поняла ли, что мое поведение было обусловлено моей собственной слабостью; сама Анна здесь ни при чем. Она всегда была милой, доверчивой и доброй. Пожалуйста, прости меня, Анна. Я не понял, что происходило. Клянусь тебе, я не понял. Пожалуйста, прости меня, Анна. В последний раз я могу попросить тебя об этом. Найди покой, Анна, дорогая. И радость. И любовь».Голоса его родных становились все слабее, как будто они отдалялись от него. Нет, догадался Итан, это он удаляется от них, оставляя их позади. И вдруг наступила абсолютная тишина. «Не так уж и плохо, – подумал Итан. – Никакой боли или борьбы, просто такое тихое затухание. Словно засыпаешь на солнышке. Согретый, довольный, растворяющийся в земле. Мне нравится; здесь хорошо. Я достиг больших высот, но здесь лучше: успокоиться, погружаться в землю все глубже и глубже. Да. Так глубоко. Так хорошо. Слиться с землею».Когда на следующее утро Анна читала газету, за своим письменным столом, с фотографии в газете на нее посмотрел Итан.– Итан Четем, один из крупнейших строителей века, умер вчера в своем доме в Тамараке, штат Колорадо. Ему был девяносто один год.Анна просмотрела статью до конца.– Отпевание состоится в часовне Лейк Фореста, Иллинойс, в среду.Какое-то время женщина тихо сидела. Руки у нее дрожали. Но голос был твердым, когда она сняла телефонную трубку и попросила секретаршу заказать билет на самолет до Чикаго и обратно на рейс во вторник вечером. ГЛАВА 8 Гейл встала и прошла мимо Лео и их сына Неда к боковому приделу. Она обогнула стоявших здесь людей, и когда добралась до Анны, ее руки уже были протянуты.– Ты Анна, правда? Я чувствую, что ты Анна. Разве может сестра не узнать...?Их руки встретились и соединились.– Привет, Гейл, – тихо сказала Анна. Слегка вскрикнув, Гейл обняла Анну.– Я так рада, – сказала она, ее слова прозвучали приглушенно. – Ты себе не представляешь, как я рада...Через плечо своей сестры Анна смотрела на толпу в часовне. Это было похоже на картину: ряд за рядом удивленные лица поворачивались к боковой стене, где на несколько секунд их внимание сосредоточивалось на обнимающихся женщинах. Ни единого звука или движения воздуха не нарушало эту застывшую тишину.– Друзья, мы здесь собрались ради Итана, – сказал священник с мягким упреком, и помещение снова зашелестело, так как толпа неохотно повернулась к нему. – Теперь, когда об Итане сказали те, кому он был дорог, я хочу поговорить о моей дружбе с Итаном, насчитывающей тридцать лет. А потом мы пройдем отсюда к тому месту, где положим его для вечного успокоения рядом с его любимой Алисой.Чарльз не повернулся к священнику вслед за остальными. Он все еще смотрел в сторону боковой стены и его глаза в долгом взгляде встретились с глазами Анны. И как и Винс, первым отвел глаза. Ее руки на плечах Гейл дрожали, она дрожала всем телом. «Не сейчас, не сейчас. Я знаю, это произойдет: мы будем сидеть рядом и разговаривать, и выяснять, какие узы еще связывают нас, но не сейчас. Я еще не могу выдержать это».– Ты дрожишь, – сказала Гейл, отступив назад.– Столько всего случилось, – ответила Анна с легкой улыбкой. – Как взбудоражены все чувства от волнения. Гейл, я ухожу. Ты можешь пойти со мной?– Ты не идешь на кладбище?– Мне это уже не нужно, я попрощалась. Я должна была приехать сюда, но не хочу затягивать свой приезд. Хотя я подожду тебя, если ты хочешь пойти со всеми.– Нет, лучше я пойду с тобой. Только скажу Лео.– Я буду снаружи, – сказала Анна. Она прошла по приделу и выскользнула за дверь, почти незаметно, так же как вошла полчаса тому назад.– Слава Богу, – сказала она, снимая свою черную шляпу и глубоко дыша, когда Гейл подошла к ней. – Душно там.– Наверное, из-за людей, – проговорила Гейл.– И из-за воспоминаний. – Анна смотрела на озеро, серо-стального цвета, под темными, быстро бегущими по небу облаками, сквозь разрывы в которых временами прорывался солнечный свет, исчезал и снова появлялся. – Я могла бы воспринимать их по отдельности, но все сразу – это слишком много. Куда мы пойдем поговорить?– Мы остановились у Мэриан, – медленно сказала Гейл. – Там нам никто бы не помешал.– Нет, я не хочу...Слова уплывали. Шляпа Анны качалась в ее руке, затянутой в черную перчатку, когда она шла по дорожке, ведущей к улице. Анна столько раз проходила раньше по этой дорожке, что машинально отклонилась обогнув поворот, где высокие кусты вытянули ветви, чтобы зацепить неосторожных. Но теперь кустов не было, их заменила низкая, аккуратно подстриженная изгородь, ни для кого не представлявшая опасности. «Никакой опасности», – подумала женщина. А она уже зашла далеко, почему бы не пройти весь путь до дома, где она выросла?– Хорошо, пойдем туда. Можно пойти пешком? Мне этого хотелось бы.Они повернули на север от часовни, прошли под высокими дубами и вязами, ветви которых, покрытые листьями, сплетались, образуя длинный туннель над улицей. Тонкие лучи света пронизывали листья, и Анна с Гейл шли сквозь них, как призраки, проходящие через солнечные стены. С другой стороны сквозь высокий кустарник и железные ворота, вделанные в высокие кирпичные стены, можно было мельком увидеть особняк из кирпича или серого камня. Здесь не было никаких при знаков жизни, за исключением случайного автомобиля, никто больше не шел по пустынным тротуарам. Анна помнила это еще по детским впечатлениям: в пригороде почти никто не гуляет.– Куда ты уехала тогда? – спросила Гейл.– В Сан-Франциско.«Сияло солнце, – вспоминала Анна. Это было ранним апрельским утром».– Там был квартал, куда приходили те, кто ушел из дому.– Хейт-Эшбери, – кивнула Гейл. – Я читала об этом. Не могу представить тебя там, это так странно.– Нет, не странно. Это было самое чудесное место на свете. Через какое-то время оно изменилось, и я переехала в Беркли, в колледж. А потом в Гарвард, чтобы учиться в юридическом институте.– Юридический институт? Ты юрист?– Да. В Лос-Анджелесе.– А на чем ты специализируешься?– В основном на разводах.Гейл взглянула на нее.– Ты замужем?– Нет.– Или разведена?– Нет. Зато ты замужем, ты и Лео. А эти милые дети, которые сидели рядом, ваши?– Да. Робин и Нед. Робин как раз исполнилось восемь, а Неду было десять в сентябре. Они тебе понравятся, они чудесные. И Лео тоже. Он был очень дружен с дедушкой. Он президент «Тамарак Компани». Дедушка доверял ему – и мне, я думаю, доверил нам защитить его мечту.– Расскажи мне о Лео.– Он очень серьезный, очень честолюбивый и очень заботливый. Вот мы и пришли. – Гейл остановилась. ? Но, конечно, ты и сама знаешь. Как удивительно, правда? То что ты здесь? И мы обе идем домой вместе?– Да, – сказала Анна.Исчезли пролетевшие годы, и она перешла через улицу, как будто пришла домой из школы в конце дня. Они прошли между кирпичными колоннами и по длинной подъездной дорожке поднялись к дому Мэриан. Безо всякой мысли, Анна посмотрела на боковую дверь, потом отшатнулась в то время как Гейл подошла к входной двери и открыла ее своим ключом. Оказавшись внутри, Анна заставила себя твердой походкой пройти через прихожую и вверх по лестнице, а потом до конца коридора второго этажа. Она открыла дверь и заглянула в комнату. Ее комнату. За окнами метались облака, в комнате было сумрачно и серо, как в тот вечер, когда она паковала дорожную сумку. Ничего не изменилось с того дня, как Анна ушла отсюда. Нет, кое-что изменилось. Не было свежих роз на столе, сочетающихся с розами, которые все еще виднелись повсюду: на занавесках, на подушке скамьи у окна, на обоях, на оборке салфетки туалетного столика, на кровати...Женщина резко отвернулась и захлопнула за собой дверь. Этот звук показался взрывом в молчаливом доме. Когда Винс закрывал эту дверь, он делал это так осторожно, что не было никакого шума. Глубокий вздох вырвался из ее груди, как всхлип.– Пойдем, – сказала Гейл. Она стояла на площадке лестницы, спускаясь в холл. – Попьем чаю, – подождала, пока Анна подошла к ней, и они спустились вниз. – Я не поняла, что ты имела в виду тогда вечером, когда ты сказала им... да, мне было девять лет, я ничего не знала. Я поняла только что это было ужасно – по тому, как ты выглядела и как все кричали друг на друга. Мэриан так и не сказала мне. Я все время ее спрашивала и спрашивала, где ты, почему ты уехала, почему никто не говорит о тебе...– Они не говорили?– Никто ни о чем особенно и не разговаривал. Дедушка говорил, что здесь, как в могиле. Это было, знаешь, это было ужасно. Я оставалась в школе после уроков и приходила домой как можно позже, и Мэриан нашла место, где я могла заниматься искусством и ремеслами, а летом я поехала в летний лагерь в Висконсине. На все лето. Когда ты уехала, все просто распалось. Мне это было невыносимо. Я ничего не понимала, и никто ничего мне не говорил, а больше всего я скучала по тебе. Просто не верится, что ты здесь, не могу поверить, что, на самом деле, говорю с тобой. Я так часто думала о тебе, ты знаешь, и так же сильно скучала по тебе. Я чувствовала себя так, будто тоже потеряла свой дом, свою семью.– Так и было с нами обеими.Словно не было никакого перерыва с того времени, когда она делала это в последний раз, Анна наполнила водой чайник и поставила его на плиту, включила газ, протянула руку к полке, чтобы достать кружки и заварочный чайник, поставила все на кухонный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90