Все его женщины жили в этом доме. Там были спальня и гостиная, которые он занимал во время своих визитов. Его собственный дом, дворец Перамабасе, находился в пяти милях оттуда, в десяти минутах езды на быстроходной лодке по Босфору. Во дворце имелись комнаты, специально отведенные для его большой семьи.
– Я говорил тебе, что веду экзотическую жизнь. Тебе понравится жить в Турции. Прекраснее места нет на всем земном шаре. Я не сомневаюсь, что ты поладишь с моей семьей. Конечно, это не семья в традиционно американском смысле, но в нашем доме царят любовь и согласие. Мне не терпится показать тебе все это.
– Ты снова лишил меня дара речи, – вздохнула она.
– Должен признаться, что меня это не удивляет. Посмотрим. Время сделает свое дело. Я хочу, чтобы ты вошла в мою жизнь, и хочу стать частью твоей жизни. Но это невозможно, пока ты не вернешься домой, в Турцию.
– Адам, я дома здесь. Мой дом – Нью-Йорк, Америка.
– Да, я понимаю. Здесь и мой дом тоже. Мирелла, я в такой же степени американец, как и ты. И даже в большей, потому что во мне нет турецкой крови. Понимаю, тебе трудно осознать, каким образом в тебе сочетаются эти две стихии.
Мирелла напряглась в его руках, из чего Адам сделал вывод, что такой проблемы у нее нет.
– К чему все эти разговоры? – продолжил он. – Я поступаю нечестно. Ты ведь еще не видела своих владений. Я еще не показал тебе одно из самых восхитительных чудес света… мы еще не сели в старый каик и не прокатились по голубым водам Босфора, не видели замечательных дворцов, утопающих в яркой зелени, маленьких рыбацких пристаней, средневековых замков, гордо возвышающихся над городской застройкой. Не видели Золотой Серп на восходе. Не видели Стамбула, города потрясающей красоты, который ступенями сходит к воде и до сих пор хранит в себе романтическую эротику времен Османской империи… После того как ты все это увидишь, мы займемся любовью при полной луне в Голубиной долине в Каппадокии, окруженной конусообразными, открытыми всем ветрам холмами, под которыми погребены древние византийские храмы. Мы отправимся на гору Арарат и будем искать останки Ноева ковчега. Я буду любить тебя непроглядной ночью среди полуразрушенных статуй олимпийских богов, освещенных пламенем костров. Тех богов, которые ждут нас с первого века до Рождества Христова на далекой каменной вершине Немрут-Даги. И это еще далеко не все. Когда ты приедешь ко мне? Каковы твои планы? Ты уже начала знакомиться с документами о наследстве? Когда ты едешь в Англию и когда мне ждать тебя? Когда ты станешь моей окончательно, а я стану твоим?
Глава 8
Мирелла не помнила, сколько времени пролежала поперек кровати, куда ее бесцеремонно бросил Адам. Не знала она и сколько времени прошло с той минуты, как он ушел, и дом погрузился во мрак страха и боль потери. Этот страх постепенно перерос в панику, и слезы неудержимым потоком потекли по ее щекам.
Борясь с рыданиями и приступами кашля, она старалась осмыслить, как случилось, что их чувства обернулись против них самих. Но думать она не могла. В голове мелькали лишь обрывки мыслей. Единственное, что она помнила отчетливо, это как лежала в его объятиях и слушала признания в любви, и вдруг он поднялся, собрал свою одежду и отнес ее на кровать. А затем, приняв душ, равнодушно оделся у нее на глазах и ушел от нее навсегда.
Напоследок, перед самым уходом, он вернулся в гостиную, вытащил из корзины фиалки и, швырнув их ей в руки, ни слова не говоря, вышел из комнаты. Или он что-то сказал? Она была в отчаянии: все его жесты и слова перемешались у нее в голове, и она не могла разложить их по полочкам. Только в одном она была теперь уверена: завтра цветов ей не доставят.
Мирелла так расстроилась, что зарыдала в голос. Наконец слезы высохли, она выпила стакан воды и посмотрела на свое отражение в зеркале. Ужас! Глаза покраснели и распухли от слез, по бледным щекам растеклась тушь. Но сильнее всего ее потрясло выражение собственного лица, на котором отразились боль, отчаяние и опустошенность.
Ужасный вид привел ее в шок и помешал ей снова расплакаться. Она прижала ладонь ко лбу, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. У нее раскалывалась голова. Дрожащими руками она открыла дверцу аптечки, нашла аспирин и проглотила сразу три таблетки. Затем она подобрала полотенца, которые Адам разбросал по полу. Она уже решила, что пришла в себя, как вдруг почувствовала его запах, витавший в ванной комнате. Сердце ее сжалось от боли. Она вдруг осознала, что хочет, чтобы этот запах не исчез никогда.
Что с ней теперь будет? Ее жизнь на глазах рушится, превращается в хаос. Как с ней могло такое стрястись? Как она допустила, чтобы встреча с мужчиной повлекла за собой такой всплеск эмоций, а тем более выбила ее из колеи? Дина – вот кто ее поймет. Она должна поговорить с ней. Ничего более разумного ей в голову не приходило.
Мирелла встала под душ, который согрел ее и возвратил нормальный цвет коже. Она дотянулась до бутылки с миндальным гелем для душа и растерла его по телу. Эта процедура вернула ей бодрость, а кожа стала шелковистой и ароматной, как после прогулки по саду цветущих миндальных деревьев. Она вылезла из ванны, завернулась в махровый халат, обвязала голову махровым полотенцем и поспешила в спальню, чтобы немедленно связаться с подругой.
Было восемь часов, когда Дина позвонила в дверь, Моузез впустил ее.
– Привет, Моузез! Как дела? Кто сегодня готовит – ты или Мирелла? Надеюсь, что ты. Я умираю с голоду, – выпалила она на одном дыхании, стянув со лба бандану и вытерев ею пот с лица. – Слушай, наступит наконец день, когда со всеми ее причудами будет покончено? Это закончится когда-нибудь, Моузез? Мне страшно подумать о том, что я буду возиться с ее душевными проблемами до конца своих дней. – Она поморщилась, прижав ладонь к боку и стараясь отдышаться после марафонского бега от Центрального парка до дома Миреллы.
Моузез положил ей руку на плечо, а другой рукой начал осторожно массировать ей шею.
– Постарайся восстановить дыхание, девочка моя. Как дела, спрашиваешь? Ужасно. Кто готовит? Я. Возиться с ее причудами ты перестанешь тогда, когда заведешь себе мужа. А для тех, кто не считает это причудами, они не кончатся никогда.
– О Боже! Кто бы мог подумать, что в этой горе мускулов кроется талант психотерапевта! Сама виновата. Не стоило просить культуриста о такой услуге. Кстати, как твои дела в клубе бодибилдинга для детишек в Гарлеме?
– Отлично. Спасибо, что интересуешься. Я в последнее время несколько потерял форму: ты же знаешь, как серьезно я отношусь к фитнесу и проблемам физического воспитания. Ладно, мисс Дина, пошли. Мисс Мирелла в кухне.
– Неужели все так плохо, Моузез? – спросила она, следуя за ним. – Что такого страшного стряслось в этом доме? Неужели Мирелла допустила, чтобы сюда просочилась какая-то гадость? Это на нее не похоже. Ладно, раскалывайся. Ты же знаешь, что Мирелла мне все равно расскажет.
– Вот пусть и расскажет, а сплетничать я не люблю. Единственное, что я могу сказать: может быть, ружье должно было выстрелить.
– Ружье? – От изумления глаза Дины Уивер едва не вылезли из орбит, когда она вошла в кухню.
Мирелла сидела на стуле, упершись ногами в старинный ящик для хранения продуктов, и сушила волосы. На обеих ее глазницах были налеплены тонкие дольки огурца.
– Господи, да что же здесь происходит?
– Она мне ничего не сказала, – расслышала Мирелла голос Моузеза, выключив фен. – Но предполагаю, что дело либо в «несвоевременном любовном свидании», либо в «несвоевременном испытании богатством».
– По-твоему, это смешно, Моузез? – Мирелла сняла огурцы с век. – Так вот, это не так. Денег я еще не получила, а что касается свидания, то это тем более не смешно.
– Хорошо, хорошо. Оставим этот разговор, но признайтесь, что выстрел из ружья пришелся бы вполне кстати.
Раздражение в ее взгляде пропало, и она улыбнулась. Через минуту она уже смеялась, и Моузез вместе с ней.
– Черт, надо было видеть в этот момент ваши лица! – воскликнул он, хлопнув себя по бедру. – Могу представить, как по-дурацки я выглядел.
– А что же ты? – сквозь смех вымолвила Мирелла. – Прославленный герой Шестьдесят пятой улицы, который забыл – уж не знаю, по оплошности или по какой другой причине – зарядить ружье!
Моузез, красивый чернокожий гигант средних лет, подошел к Мирелле, положил ей руки на плечи и улыбнулся.
– Ну, теперь легче? – Он по-отечески обнял ее.
– Да, спасибо, теперь легче, – отозвалась Мирелла с улыбкой и подумала о том, как ей повезло, что дядя Хайрам подкинул ей Моузеза, заверив, что лучшего друга и более ответственного эконома ей не найти. Как же он был прав!
– Эй, вы помните, что я здесь? Может быть, кто-нибудь расскажет мне, что у вас происходит? Ружье, деньги! Заладили одно и то же. Ты только посмотри на свои глаза! От такой припухлости не избавишься при помощи двух долек огурца. Нужны чайные пакетики, много спитых чайных пакетиков… Мирелла, серьезно, в чем дело? Когда Пол бросил тебя, у тебя и то не было таких страшных глаз.
– Дина, ты всегда была образцом чуткости и благоразумия, настоящим дипломатом. Если бы у нас в ООН был такой человек, я давно бы осталась без работы. – Мирелла подошла к подруге и поцеловала ее в щеку. – Нет, я ничего не заладила. Мне так много нужно тебе рассказать. Я рада, что ты пришла. Ты предпочитаешь сначала пообедать или послушать, что случилось за последние четыре дня с тех пор, как мы виделись в последний раз?
– А совместить нельзя?
– Нет! – возмутился Моузез. – Никаких серьезных разговоров за едой, иначе вы не оцените по достоинству мое кулинарное искусство. А я приготовил кое-что особенное. Так что решайте: либо обед, а потом беседа, либо наоборот. Так как, леди? И еще, вы будете обедать здесь, или подать вам еду наверх?
Женщины переглянулись и одновременно потянулись за тарелками.
– Сначала еда, потом разговоры.
Дина обняла подругу за плечи и сочувственно спросила:
– С тобой действительно все в порядке?
Мирелла кивнула, но ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать «нет».
– Правда, Дина. Дело терпит. Давай сначала поедим.
О такой большой и прекрасно оборудованной кухне любой повар мог только мечтать. Здесь была даже электрическая жаровня. В центре стоял огромный рабочий стол с разными приспособлениями. Повсюду были расставлены вазы с фруктами, шоколадными булочками с ромом и орехами – все это выглядело очень аппетитно.
В центре стола теснились стеклянные банки всевозможных форм и размеров с оливками и маслинами, маринованным редисом, каперсами, сливой-венгеркой в собственном соку, белыми персиками в бренди, пшеничными ростками, мелиссой и кленовым сиропом. Чистый золотистый мед из Франции, темный мед с запахом розмарина из Греции переливались на свету, как драгоценные камни.
Над столом висели пучки сушеных трав, медные и железные кастрюли и сковородки, черпаки и половники всех форм и размеров, а на полках красовались огромные головы сухого итальянского сыра, самым дорогим из которых был девятилетний пармезан.
– Ты поешь с нами, Моузез? – спросила Мирелла, накрывая на стол.
– Нет, спасибо. Я позже.
Мирелла всегда приглашала Моузеза к столу, когда ела на кухне, потому что считала ее его полноправным владением. Это был один из многочисленных жестов вежливости, которые она никогда не забывала. Однако она не припоминала, чтобы он когда-нибудь принял ее приглашение, если в доме был гость – пусть даже такой близкий, как Дина.
Во время первой перемены – мусс из копченого лосося, тосты, охлажденная бутылка белого вина, великолепного «Пуильи-Фумэ», подарка Пола, настоящего ценителя дорогих вин, регулярно пополняющего свой погреб, – Мирелла слушала рассказ Дины о ее жизни и работе.
Мирелла держалась хорошо, но едва прикоснулась к еде. Вторая перемена состояла из фирменных блюд Моузеза, уроженца Луизианы – цыпленок, колбаса и суп из стручков бамии. Все это подавалось с рисом и зеленым салатом. Мирелла не переставала думать об Адаме и событиях минувшего дня. Несколько раз в течение ужина она едва не теряла контроль над собой и из последних сил сдерживала себя, чтобы не расплакаться. В первый раз это произошло, когда Дина вдруг воскликнула:
– Моузез, это божественно! Это блюдо годится и для пиршества богов, и для любовника, которого хочешь приковать к себе навсегда. Если я когда-нибудь встречу мужчину, достойного такого блюда, ты придешь ко мне и приготовишь его для меня, а, Моузез?
Из этих слов Дины Мирелла заключила, что Моузез провел полдня за приготовлением этого пиршества для них с Адамом на тот случай, если они захотят поужинать дома. Ну конечно! Все было давно готово, и он ждал лишь ее распоряжения. И если бы она не попросила у Моузеза поесть и если бы не пришла Дина, он убрал бы все это в холодильник. Так вот почему он предложил им прежде как следует подкрепиться!
– Моя проблема в том, что я живу поверхностной, мелкой нью-йоркской жизнью, и не потому, что занимаю ответственный пост в рекламном бизнесе и это входит в мои обязанности, а просто потому, что мне все еще не приелись ценности нью-йоркской жизни, – проговорила Дина. – Гораздо легче следовать требованиям стиля, чем заботиться о стабильном материальном благополучии; то, что называется шиком, скрывается за каждым углом. И если внешность и качество одежды важнее, чем то, что у тебя внутри, то я рада, что мне приходится иметь дело с фирменными наклейками, а не с живыми людьми. Я вчера была в «Русской чайной». Публика там собралась самая обычная: несколько типов из Голливуда, Дастин Хоффман со своим агентом и те из журналистов, кто не завтракает в «Четырех временах года». Ты думаешь, мне было скучно? Нисколько. После сотого завтрака в подобном заведении это становится даже занятным.
Внимание Миреллы постепенно отключилось от излюбленной темы Дины относительно ее невозможности противостоять синдрому Нью-Йорка, в основе которого лежат понятия о статусе и стиле.
– Послушай, ты, наверное, думаешь, что если бы какой-нибудь человек повидал на своем веку такое количество брокеров, трансвеститов, проституток и жиголо на таком маленьком клочке земли, то он уже никогда больше не ступил бы на него, – продолжала Дина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42